— Он сидел в первом ряду, у самого ринга, в центральном секторе. — Я нарисовал пальцем в воздухе схему. — Вот ринг, вот где сидел ты — у самого синего угла. Вот где сидели мы с Баллу. А тот тип, который меня интересует, сидел примерно вот здесь.

— Как он выглядел?

— Белый, с залысинами, рост — приблизительно метр восемьдесят, вес — что-нибудь около восьмидесяти пяти.

— Тяжеловес. Как был одет?

— Голубой блейзер, серые брюки. Светло-голубой галстук в крупный горошек.

— Ах, галстук? Остальное в точности, как у всех. Я бы его, наверное, заметил, только что-то такого не помню.

— С ним был мальчик. Лет пятнадцати, светло-каштановые волосы, возможно, его сын.

— А, видел я их, — сказал Чанс. — Во всяком случае какого-то отца с сыном в первом ряду, только не смог бы описать, как они выглядели. Да и заметил их только потому, что это был, пожалуй, единственный ребенок во всем зале.

— Но ты знаешь, о ком я говорю.

— Да, но кто он, сказать не могу. — Он прикрыл глаза. — Я почти могу себе его представить, понимаете? Почти вижу, как он там сидит, — но если бы вы попросили меня его описать, я бы не смог, а только пересказал бы ваши же слова. А что он сделал?

— Сделал?

— Ведь он замешан в какое-то дело, верно? Я думал, вы пришли в Маспет только посмотреть на бокс, а вы, наверно, были там по делу, да?

Я был там совсем по другому делу, но вдаваться в такие подробности было незачем.

— Да, по делу, — сказал я.

— И этот тип в него замешан, но вы не знаете, кто он.

— Возможно, и замешан. Чтобы знать точно, мне надо выяснить, кто он.

— Понял. — Чанс задумался. — Он сидел прямо у ринга. Видимо, заядлый болельщик. Может быть, постоянно туда ходит. Я чуть не сказал, что ни разу не видел его в Медисон-Сквер-Гарден или где-нибудь еще, но, по совести говоря, я начал более или менее регулярно ходить на бокс только после того, как вложил деньги в Рашида.

— И много ты в него вложил?

— Очень мало, можно сказать, минимально возможную долю. Он вам все еще нравится? Вчера вечером вы сказали, что да.

— Производит хорошее впечатление. Только пропустил слишком много ударов правой.

— Знаю. Кид сказал то же самое. Но у этого Домингеса очень резкий удар правой.

— Да, неожиданный.

— В самом деле. А потом он вдруг скис. — Чанс улыбнулся. — Люблю бокс.

— Я тоже.

— Жестокий, варварский спорт, я его не оправдываю. Но мне на это наплевать. Люблю его, и все тут.

— Знаю. А в Маспете ты раньше бывал. Чанс?

Он покачал головой:

— Это же черт знает где. Правда, не так уж и далеко от того места, где я живу, — от Гринпойнта, только я ехал туда не из Гринпойнта и оттуда не в Гринпойнт, так что это не играло никакой роли. Я поехал туда только потому, что у нас там был бой.

— Ты будешь там еще?

— Если нам снова назначат там бой и если мне не понадобится быть где-нибудь еще. Следующий бой у нас через три недели, считая с будущего вторника, в Атлантик-Сити. — Он улыбнулся. — В зале Дональда Трампа — надеюсь, это не такая дыра, как «Нью-Маспет».

Он рассказал мне, с кем предстоит драться Рашиду, и сказал, что надо бы и мне приехать. Я ответил, что постараюсь. Еще он сказал, что по их плану Рашид должен драться каждые три недели, но пока что получается примерно раз в месяц.

— Жаль, что не смог вам помочь, — сказал он. — Я могу порасспросить кое-кого, если хотите. Эти ребята из нашего угла — они все время ходят на бокс. Вы все еще живете в том отеле?

— Да.

— Если я что-нибудь услышу…

— Буду благодарен. Чанс. И, знаешь, я рад, что у тебя все хорошо.

— Спасибо.

Уже в дверях я сказал:

— Да, чуть не забыл. Ты что-нибудь знаешь о той девице с плакатом?

— О какой?

— Ну, о той, что скакала по рингу и показывала номер следующего раунда.

— Сказал бы, если бы что-нибудь знал. Но знаю только, что ноги у нее длинные.

— Это я тоже заметил.

— И тело красивое. Помнится, его довольно много было видно. Но боюсь, что больше о ней ничего не знаю. Благодаря вам, Мэттью, я этими делами уже не занимаюсь.

— «Этими делами»? По-твоему, она похожа на девушку, которая этим занимается?

— Что вы, нет, конечно, — сказал он. — По-моему, она вылитая монашка.

На Шестой авеню, наискосок от башни из стекла и стали, где помещается штаб-квартира Эф-би-си-эс, есть бар, который называется «Хэрли». Много лет его постоянными посетителями были сотрудники Эн-би-си, а прославил бар Джонни Карсон[22], когда вел свои прямые передачи из Нью-Йорка: с этим заведением были связаны все шуточки его персонажа Эда Макмэхена, когда тот немного выпьет. «Хэрли» до сих пор находится на прежнем месте — в одном из немногих старых домов, еще сохранившихся на этом отрезке Шестой авеню. Телевизионщики и сейчас ходят сюда, чтобы скоротать свободный час или свободные полдня, и одним из таких постоянных посетителей был Ричард Термен. Он часто заглядывал в «Хэрли» после работы и выпивал рюмку-другую, прежде чем ехать домой.

Чтобы узнать все это, не нужно быть великим детективом, потому что об этом говорилось в деле, которое дал мне почитать Джо Деркин. Я явился в «Хэрли» около четырех тридцати и занял место у стойки со стаканом содовой. У меня мелькнула мысль вытянуть что-нибудь из бармена, но вокруг толпились посетители, и он был слишком занят для такого разговора. К тому же нам пришлось бы кричать во всю глотку, чтобы слышать друг друга.

Человеку, стоявшему у стойки рядом со мной, очень хотелось поговорить о бейсбольном финале, который состоялся в прошлое воскресенье. Правда, силы команд были слишком неравны, чтобы стоило много говорить об этом матче, и скоро выяснилось, что оба мы не стали смотреть вторую его половину. Такая общность взглядов побудила его угостить меня, однако весь его энтузиазм потускнел, когда он узнал, что я пью содовую, и окончательно угас, когда я попытался перевести разговор на бокс.

— Это не спорт, — сказал он. — Двое мальчишек из негритянского гетто стараются исколошматить друг друга до смерти. Уж лучше бы отпустить тормоза, вручить им по пистолету, и пусть палят себе на здоровье.

Вскоре после пяти я увидел, что вошел Термен. С ним был еще какой-то человек примерно того же возраста. Они отыскали свободное место у дальнего от меня конца стойки и заказали себе выпить. Минут через десять-пятнадцать Термен ушел один.

Спустя несколько минут я сделал то же самое.

Ресторан, занимавший первый этаж дома на Западной Пятьдесят Второй, где жил Термен, назывался «Радиккио»[23]. Стоя напротив, я убедился, что в квартире на верхнем этаже свет не горит. Этажом ниже, в квартире Готшальков, тоже было темно: Рут и Альфред проводили зиму в Палм-Бич.

Я пропустил ленч и решил пораньше пообедать в «Радиккио». Там было занято только два столика, кроме моего, — за обоими сидели молодые пары, увлеченные беседой. Мне захотелось позвонить Элейн и предложить ей поймать такси и приехать сюда, но потом я подумал, что это, возможно, не такая уж удачная идея.

Я заказал себе телятину и полпорции блюда, которое называется, по-моему, «фарфала»[24], — это макароны, завязанные в узел наподобие галстука-бабочки, с острым красным соусом. В крохотной порции овощей, которые подали к обеду, было очень много красного салата, по которому ресторан и получил свое название. В меню было написано, что обед без вина подобен дню без солнечного света. Но я запивал еду водой, а потом выпил чашку кофе. Официант принес мне бутылку анисовой, которой я не заказывал, но я жестом велел унести ее обратно.

— Это не платить, — сказал он. — Одну каплю в кофе, чтобы лучше вкус.

— А мне не надо, чтобы у него был лучше вкус.

— Scusi?[25]