Dе Рrоfundis Clamavi Молю о жалости, единая Отрада, Со дна угрюмых бездн, где сердце пленено. То мрачный мир, кругом все сыро и темно, И в сумраке плывут неведомые гады. Шесть месяцев царит там солнце без тепла, Других шесть месяцев земля покрыта тенью: В полярной той стране одно лишь оскуденье; – Ни зелени, ни струй, ни птичьего крыла! На свете ничего ужасней быть не может Той ночи, с Хаосом первоначальным схожей, И злой холодности тех ледяных лучей; Завидую судьбе последних я зверей, Могущих в сне тупом забыть земное бремя, Так медленно клубок разматывает время! Вампир О ты, которая ножом Мне сердце скорбное пронзила И, словно стадо бесов, в нем Все размела и истребила. Ты, для кого душа моя Постелью стала и владеньем, К тебе навек прикован я, Как каторжник к своим мученьям, Как игрока упрямый взор К столу, как пьяница к стакану, Как падаль к червю, и не стану Скрывать проклятый мой позор! Я попросил кинжал проворный Вернуть мне волю прежних дней; Я захотел, чтоб яд тлетворный Помог трусливости моей. Увы! от яда и кинжала Мне был презрительный ответ: «Судьбе ничтожный раб не жалок, И для тебя свободы нет. Безумец! – Если мы, оковы Разбив, тебя освободим, Ведь поцелуем ты своим Труп воскресишь вампира снова!» Лета На сердце мне приляг, душа глухая, Любимый тигр, ленивый, томный зверь. Я погрузить ладонь хочу теперь Во тьму волос, их трепетно лаская. В душистые одежды я твои Вновь погрузить главу хочу больную, Вдыхая вновь, как розу неживую, Дух сладостный былой моей любви. Я спать хочу! Мне жизнь уж надоела! В пленительном, как Смерть глубоком сне, Свой поцелуй прижму я в тишине К холодному, сверкающему телу. Чтоб заглушить мой утомленный стон, Я падаю к тебе в изнеможеньи, В твоих устах река течет забвенья, И Летой ласк твоих я упоен. Моей судьбе, отныне мне желанной, Я предался, принявший свой удел Покорный раб, который захотел Разжечь огонь, ему на пытку данный. Я буду пить, чтоб горе без следа Залить, яды снотворные, подруга, Припав к концам груди твоей упругой, Сердечных мук не знавшей никогда! * * * С Еврейкой гнусною на ложе засыпая, Как рядом с трупом спит другой застывший труп, Я стал мечтать вблизи продажных этих губ О женщине родной, желанием сгорая. Предстала предо мной краса ее святая, Взор, весь исполненный огня и нежных грез, Благоуханный шлем ее густых голос, — И память их я звал, для страсти оживая. О, как бы целовал я стан упругий твой, От свежих ног твоих до кос смолисто-черных Запасы истощив ласк жгучих и повторных, Когда бы, ввечеру, невольною слезой Ты раз один могла, жестокая царица, Затмить блестящие, холодные зеницы. Посмертное раскаянье Когда ты будешь спать, красавица родная, Под черным мрамором и грудою венков, И заменять тебе и замок и альков Дождливый будет склеп и яма ледяная; И камень, грудь твою пугливую сжимая И бедра томные под тяжестью оков, Не даст тебе дышать и жаждать новых снов, И в даль не убежит нога твоя младая, Могила, друг моей мучительной мечты (Могила ведь всегда поймет мечту поэта), Шепнет среди глухой и вечной темноты: «Какая польза в том, что вы ушли со света, Не испытавши нег и сердце погубя?» – И жадный червь войдет раскаяньем в тебя. Кошка Прекрасный зверь, иди ко мне на грудь. Не выпускай когтей пока ты, И дай ты мне глазами потонуть В зрачках из стали и агата. Когда рукой ласкаю долго я И голову твою, и спину, С отрадою все новою скользя По искрометной шерсти длинной, В уме жену я вижу. Взор ее, Как у тебя, мой зверь любимый, Пронзителен, как жала острие. И с ног до головы родимой Пьянящий дух, опасный аромат Вкруг тела смуглого дрожат. Duellum Схватились два врага; оружье засверкало И в душном воздухе уж заблестела кровь. – Те игры, тех мечей звон яростный – начало Борьбы, когда царит над юностью любовь. Мечи, как молодость, разбиты! Мы устали, Подруга! Но зубов нам хватит и ногтей, Чтоб заменить клинки, с предательской их сталью. – О бешенство сердец и язвы злых страстей! В овраг, где средь кустов скользят ночные звери, Уж падают враги. Мириться им нельзя, И кровь их обагрит сухие иглы терний. – Та пропасть темный ад, где наши все друзья! Покатимся туда, мой враг бесчеловечный, Чтоб ненависти яд томил нас мукой вечной! |
