— Да, несомненно.

— Ну так кто готов? — послышался голос Красноселова.

— Я готов, — сказал Борис.

— Я тоже, — сказал Алексей, опасаясь, что прежняя боль схватит дыхание и он не сможет с ней справиться.

— Оба? — спросил Красноселов. — Отлично! Пожалуйста, курсант Брянцев. Ваш номер билета?

— Билет номер двадцать два.

— Так. Прошу вас. Что у вас? У вас… мм… устройство и назначение прибора ПУАЗО в зенитной артиллерии? Так? Прошу не растекаться мыслью по древу — конкретно и точно.

Борис начал отвечать. Он говорил своим быстрым, четким, уверенным голосом, и Алексей старался внимательно слушать его, наблюдать за выражением белого, тонкого лица Красноселова, который не спеша курил, со спокойным любопытством, закинув ногу на ногу, осматривал Бориса сквозь дымок, ни разу не перебивая, не кивая согласно; трудно было понять его отношение к ответу.

Майор Градусов, сложив на столе крупные свои руки, потный, тряс под столом ногой, слушал углубленно, сосредоточенно; капитан Мельниченко рисовал что-то на листке бумаги, изредка взглядывал на Бориса, как бы мельком изучая его.

— Достаточно! — вдруг сказал Красноселов и загасил папиросу в пепельнице.

Борис шагнул к столу, положил билет. Красноселов, выдержав паузу, обратился к Градусову:

— У вас будут вопросы, товарищ майор?

Градусов перестал трясти ногой, откинулся на скрипнувшем стуле, указкой похлопал по ладони — и в классе остановилась напряженная тишина.

— Нет, вопросов не имею, — наконец сказал Градусов и промокнул платком красное, мясистое лицо.

«Он, наверно, плохо переносит жару», — почему-то подумал Алексей.

— Пожалуйста, курсант Дмитриев! — Майор Красноселов взял карандаш, мимолетно сказал на память: — Ваш билет — тринадцать? Цифра неудачная. Так какой первый вопрос? Что это у вас такое бледное лицо? Неужели так уж волнуетесь?

— У меня… просто такой цвет лица, — неловко пошутил Алексей. — Первый вопрос…

Он отвечал не более десяти минут — Красноселов не дал ему договорить по второму и третьему вопросу, перебил его:

— Дайте-ка посмотрю ваши наброски схем. Что ж… с этим согласен. Вы это знаете. Ну, так вот что меня интересует. Расскажите мне, курсант Дмитриев, как вы учтете шаг угломера при стрельбе? И второе: в чем сущность теоретической ошибки дальномера?

Ему было ясно: этими вопросами Красноселов прощупывал его по всему курсу. Алексей начал отвечать, еще чувствуя себя как на качелях, делал расчеты на доске и, отвечая, слышал все время, как за его спиной в классе беспокойно покашливали.

— В этом сущность теоретической ошибки дальномера, — сказал он, подчеркнув формулу.

Опять стало тихо. Красноселов перевел взгляд на майора Градусова. Командир дивизиона тяжело подвинулся на стуле, короткая шея врезалась в жесткий воротник кителя.

— Н-да, так вот какой вопрос, курсант Дмитриев. Вы слышали о законе Вьеля?

«Ну, кажется, самое интересное начинается», — подумал Алексей и ответил нарочито замедленно:

— Если я не ошибаюсь, товарищ майор…

— Почему «если не ошибаюсь»? — Градусов слегка постучал указкой по краю стола, как дирижер по пюпитру. — Военный человек не должен ошибаться. Конкретно прошу!

— Я говорю «если не ошибаюсь», — повторил Алексей, — потому что видел сноску у Никифорова, где закон газообразования носит название закона Вьеля. В конспектах он называется просто «закон газообразования».

— Так. Хорошо. Это верно. Еще вопрос. Вы на НП. Начали пристрелку. Разрыва возле цели нет. Как вы поступите, курсант Дмитриев?

— Повторю выстрел.

— Так. Повторили выстрел. Разрыв за целью. Но вы явно чувствуете, что недолет. В чем дело?

— Значит, ветром унесло дым разрыва за цель. — Алексей даже усмехнулся: вопроса этого не было в программе. — Если, конечно, ветреный день…

Помолчав несколько секунд, майор Градусов задал еще вопрос:

— Вы были на Курской дуге? Были. Представьте НП в районе магнитной аномалии, приборы врут. Ваши действия?

Алексей медлил, преодолевая желание вытереть испарину на лбу. «Что за вопросы он задает? Почему он спрашивает именно это?»

— Ну что же вы, курсант Дмитриев? Так, понимаете, хорошо отвечали…

— Товарищ майор, — внезапно сказал Алексей. — Этих вопросов я не видел в программе…

Подняв брови, Градусов выпрямился, отчего качнулся графин на столе, солнечный блик испуганно заскользил, запрыгал по доске.

— Курсант Дмитриев! — внятно произнес он. — Да, я задаю вам вопросы сверх программы. Но вы пропустили несколько месяцев занятий, и наша обязанность проверить ваши знания. Вы можете отвечать или не отвечать.

— Хорошо, я буду отвечать на все ваши вопросы. На Курской дуге были и такие случаи: направление стрельбы определяли по звездам, по луне, по направлению железнодорожных рельсов. Так было однажды ночью, когда буссоль не только врала, но и была разбита, а на разъезде стоял немецкий эшелон, по которому мы вели огонь. Что касается магнитной аномалии…

— Достаточно! — Градусов похлопал указкой по ладони. — Вы свободны.

Как только Алексей положил на стол билет и вышел из класса, Градусов в раздумье наклонился к капитану Мельниченко, проговорил:

— Похоже, с характером? А? Орешек, как вижу. Непрост…

— Да, — ответил Мельниченко.

Отлично чувствовать себя свободным после трудного экзамена, когда кажется: сотню километров шел с грузом на плечах, тропа круто поднималась в гору, но все же ты взобрался на вершину, и там открылся светоносный, вольный простор; груз сброшен, впереди несколько часов счастливого, без забот времени! Тогда особенно хочется, фыркая, смеясь от удовольствия, постоять минут десять под прохладным душем, с чувством беспечной облегченности сыграть в волейбол или же независимо потолкаться в шумной курилке среди еще не сдавших экзамена.

Да, артиллерия сдана, и все оказалось не таким сложным, как могло быть, и вообще — жизнь, лето и солнце прекрасны, девушки красивы, майор Красноселов снисходительно-мягок, Градусов полон отеческой доброты. Поэтому Гребнин, шагая по коридору, попробовал сначала запеть, потом захотелось разбежаться и подпрыгнуть, качнуть люстру, чтобы тоненькие сосульки хрустально зазвенели: «Четыре, четыре».

Возле каптерки он встретил официантку из курсантской столовой, молоденькую, статную Марусю — она, дробно перестукивая каблуками, несла поднос, накрытый салфеткой. Гребнин догнал ее и пропел:

— В этом доме, Маруся, в этом доме, Маруся…

— Видать, Сашенька, сдал, ежели песенки запел?

— Кто сказал, что нет? — Он очень деликатно попытался обнять ее за плечи. — Марусенок, в воскресенье беру увольнительную и в восемь ноль-ноль, как всегда!

— Еще не раздумал, офицер, с подавальщицей на танцы ходить? — спросила Маруся дерзко. — Или одни слова?

— Чтобы мне вверх ногами перевернуться, Марусечка! Слово разведчика — закон!

И он гибко встал на руки, пошел по коридору вверх ногами, рассыпая за собой содержимое карманов.

— И-и, офицер! На голове ходит! — прыснула Маруся. — Карманы-то держи!

В кубрике никого не было. Дневальный, облокотись на тумбочку, с грустным выражением читал устав.

— Дневальный! — заорал Гребнин. — Почему никого в подразделении? Что за беспорядок? Где люди?

— Слушай, Саша, — скучно пробормотал дневальный, — в вашем взводе есть Дроздов?

— Экая, брат, необразованность.

— Слушай, не в службу, а в дружбу. Найди его и скажи: звонили из штаба училища. Приказано зайти в шестнадцать ноль-ноль к помдежу. Немедленно!

В это время в спортивном зале, за учебным корпусом, туго стучали боксерские перчатки. В конце месяца ожидалось первое соревнование на гарнизонное первенство, и пары тренировались даже в перерывах между экзаменами.

Когда утомленный всем этим утром Алексей вошел в спортивный зал, под шведской лестницей сидел Борис, уже без гимнастерки, с оживленным лицом; узкие его глаза светились весело.