Встречный приближался. До него осталось несколько десятков метров. Свет прожекторов заполнил короткий отрезок бетонной трубы между поездами. Вот уже можно было в деталях разглядеть машиниста в кабине встречного поезда. Александр Александрович увидел, какого цвета у него глаза, как причесаны волосы, увидел напряженное лицо увидел капли пота выступившие на лубу. Александр Александрович увидел его и… Узнал. И ужаснулся.

И в ту самую тысячную долю секунды, когда страх серебряной бритвой пронзил его сознание, Александр Александрович рванул рычаг тормоза. Машинист встречного поезда тоже рванул рычаг тормоза. Но два состава, как два железных монстра, упираясь в сталь рельс мгновенно остановившимися колесами, как металлическими лапами, под громкое угрожающее шипение до отказа выжатых тормозов, продолжали нестись навстречу друг другу, как воинственный клич, издавая зловещий скрежет металла.

Первым столкнулись головные вагоны. Александр Александрович инстинктивно вскинул перед собой руки, как бы защищаясь от удара. Но как может противостоять слабый человек, зажатый в кабине из стекла и алюминия, мощи многотонных монстров сталкивающихся лбами? Тело Александра Александровича было мгновенно смято, скомкано и впрессовано в пластиковую переборку. Острые осколки стекла вспороли скулы и лоб, скальпируя череп, срезая с него желтые окровавленные лоскуты, выковыривая из глазниц глазные яблоки, похожие на шарики белого мармелада. Стойка, разделяющая две половинки лобового стекла сломалась пополам, согнулась внутрь и пронзив живот Александра Александровича, пробила переборку за его спиной и вышла в вагон поезда. А в вагонах, сотни людей, повалившиеся друг на друга, во время резкого торможения, кричали и матерились, но все это было ничто по сравнению с тем ужасом, который наступил дальше.

В снопах искр, лобовые вагоны столкнувшихся поездов поднялись на дыбы, как головки двух гусениц встретившихся на узкой тропинке, и встали, поперек тоннеля, застряв между рельсами и округлым верхом бетонной трубы. Следующие вагоны, разорвав сцепки, тоже вздыбились кверху под давлением многотонной силы инерции, а за ними и остальные… Два поезда стремились сложиться, как складной «метр» столяра, звено к звену. Но в бетонной трубе было слишком мало места.

Вагоны, слетая с рельс, падали кто влево, кто вправо, ударяясь о стены, в дрожащем свете электрических дуг, возникших в результате короткого замыкания. И в вагонах в это время творился сущий ад. Тела людей падали друг на друга в стремящихся встать на дыбы вагонах, как в наклонный колодец. Матери кричали, потеряв из виду свих детей.

Мужчины теряли голос от воплей ужаса. Кому-то насквозь, от виска до виска пробило голову, слетевшей с креплений металлической трубой.

Кого-то рассекло пополам сорвавшимся листом обшивки. Свежая дымящаяся кровь текла рекой, в бликах лихорадочно вспыхивающих ламп освещения. Земля пожирала людей, словно мстя за то, что когда-то они вспороли ее священное, материнское чрево.

Но самое странное было в том, что Александр Александрович видел все это. Видел, хотя знал, что сам доли секунд назад превратился в кровавое месиво из человеческой плоти, стекла пластика и железа. Он видел, как это произошло. Видел, как умирали люди. Слышал нестерпимый грохот, рев, скрежет коверкающегося метала.

Слышал треск электрических разрядов. Он чувствовал, как дышит сама смерть! И у смерти было электрическое дыхание.

– Семнадцатый! Семнадцатый! Семнадцатый, мать твою!

Александр Александрович очнулся. Поезд стоял посреди тоннеля перед запрещающим сигналом светофора. Прожектор освещал непроглядную мглу впереди. Светились огоньки ламп на пульте управления. Мигала лампочка экстренного вызова машиниста. Кто-то из пассажиров настойчиво добивался выяснить причину резкой остановки поезда.

Гудели приборы. Тикали реле. Александр Александрович сглотнул и почувствовал как сухо у него во рту.

– Семнадцатый! Семнадцатый!

Александр Александрович узнал сорвавшийся, испуганный голос главного диспетчера, Ирины Леопольдовны.

– Семнадцатый слушает, – устало сказал Александр Александрович в микрофон.

– Слушайте, семнадцатый! – истерически воскликнула Ирина Леопольдовна. – Александр Александрович, по вашей линии сейчас движется встречный по… – голос запнулся и Александр Александрович услышал, как в наступившей тишине кто-то с удивлением сказал:

– Анна Леопольдовна, а на экране ничего нет!

– …езд, – неуверенно закончила Ирина Леопольдовна.

– Ой! Смотрите! Человечек! – воскликнул тот же девичий голос.

– Семнадцатый, – облегченно сказала Ирина Леопольдовна. – У нас тут, похоже, неполадки с компьютером… Я переведу вас на запасной диспетчерский терминал.

– Семнадцатый, говорит Центральный, – раздался голос в динамике. На этот раз Александр Александрович не смог определить кто это.

«Наверное, кто-то из новеньких», – подумал он и сказал в микрофон:

– Семнадцатый, слушаю…

– Готовность пять секунд.

– Понял… Поехали, – сказал Александр Александрович и отпустил рычаг.

Поезд тронулся. Александр Александрович смотрел вперед и улыбался. Теперь он знал, что систематические ночные кошмары больше не будут его мучить. И глупая луна в маленьком проеме кухонного окна больше не будет задавать ему свой вечный безумный вопрос:

– Кто он, человек, из встречного поезда?

Всего этого больше не будет. Начнется новая жизнь. Может быть Александр Александрович все-таки сделает предложение пышногрудой медсестре Анне Иосифовне, и у него снова появится семья. Может быть.

А может, и нет. Но в одном Александр Александрович был уверен твердо.

Все будет по-другому. Потому, что теперь он знает – кто этот человек. Единственное чего он не знал – кому быть благодарным за это знание. Пока не знал.

Когда Александр Александрович сдавал смену окружающие как-то странно смотрели на него. Он никак не мог понять причину этих странных взглядов, пока бригадир Збруев не подошел к нему и переминаясь с ноги на ногу, сказал:

– Петя, ты как бы это… У тебя все в порядке?

– Вполне, – недоумевая, ответил Александр Александрович. – А почему ты спрашиваешь?

– Ну… Ты как бы это… Седой совсем стал… Вот.

Женя накинула на плечо сумку-кейс с «ноутбуком», сдала квартиру под сигнализацию, закрыла тяжелую металлическую дверь и спустилась по лестнице. Обворожительно улыбнувшись охраннику за стеклом конторки, и, оставив его в тоскливом недоумении, она вышла на залитую весенним, движущимся к закату, солнцем улицу. Пройдя по аллее между домами, мимо высокого здания гостиницы «Карелия», Женя вышла на проспект маршала Блюхера и подняла руку, чтобы остановить такси. Увидев молодую рыжеволосую женщину в обтягивающих кожаных брюках и узкой куртке-косухе, подчеркивающей формы бюста, сразу несколько приближающихся автомобилей замигали правыми «поворотниками». Женя усмехнулась и открыла дверцу первой подъехавшей машины.

– В «Ручьи», до гаражей подбросишь? – спросила она водителя.

– А то! – не задумываясь, ответил он.

Женя удовлетворенно щелкнула пальцами и уселась в автомобиль.

– Машину едешь забрать? – сразу же поинтересовался водитель которому натерпелось завязать разговор с приятной девушкой.

– Не, мотоцикл! – беспечно ответила Женя, щурясь от бьющего в глаза сквозь лобовое стекло солнца. Водитель заметил ее прищур и протянув руку, опустил солнцезащитный козырек над стеклом.

– Первый раз встречаю девушку, которая ездит на мотоцикле, – сказал он.

– Ничего удивительного, – ответила Женя, – я много таких девушек знаю, – она хитро посмотрела на водителя и добавила. – Всегда приятно ощутить что-нибудь настоящее, железное между ногами.

Водитель поперхнулся, его «восьмерка» вильнула влево и с громким стуком попала колесом в дорожную выбоину.