К концу сталинской эры пьянство в России приняло такие размеры, что стало угрозой тому самому социальному строю, который был построен с его помощью. И партия начала исподволь проводить линию на сдерживание пьянства. Трудящиеся пьяницы, однако, стойко отстаивали свои позиции, завоеванные в течение многих десятилетий беспробудного пьянства. Их ряды неуклонно расширялись.

Еще в те годы, когда Петр Степанович Сусликов стоял во главе области, он не раз сиживал со своим другом Горбанем на террасе своей дачи, пил водочку, закусывал икоркой, севрюжкой, осетринкой и прочими дарами закрытого распределителя продуктов, вел неторопливую беседу о делах государственного значения.

– А знаешь, Григорий Яковлевич, ведь пропьют наши трудящиеся коммунизм, если мы меры не примем. У нас на заводах иной день ни одного трезвого в рабочее время не встретишь. Сколько брака и аварий из-за пьянства! А простои! А воровство! А хулиганство! Ведь если по-честному, всех надо судить, мерзавцев.

– Знаю, Петр Степанович, сам знаю! А что поделаешь? Народ – сила. Одними уговорами тут не отделаешься. Сажать? Всех не пересажаешь. Наш народ еще не дорос до коммунистической сознательности. Вот мы с тобой! Мы же выпиваем, а голову не теряем. Главное – выпить в меру и закусить как следует. После работы, конечно. А они?! Пьют без закуски и на работе, мерзавцы.

– Я думаю, что наши ученые должны изобрести такую водку, чтобы она сохранила все положительные качества нашей водки, но чтобы не имела никаких отрицательных.

– Наш народ такую водку пить не будет. Что это за водка, если после нее не мутит в животе, не раскалывается на части голова и не хочется учинить дебош?!

– Ты прав. Но что-то делать надо. Ведь пропадает народ, спивается. Ну, давай выпьем за трезвость!

Петр Степанович и Григорий Яковлевич чокались, опрокидывали рюмочки, закусывали «чем Бог послал» и расставались, довольные тем, что исполнили свой долг перед партией и народом.

Горбачевская кампания против пьянства превзошла все то, что на этот счет знала советская история. Крыши домов Партграда украсились лозунгами вроде «Трезвость – норма нашей жизни», «Трезвость – наше оружие», «Строить коммунизм на трезвую голову». Витрины магазинов украсились плакатами с изображением жутких последствий пьянства. Особенно сильное впечатление произвело изображение печени алкоголика. В этот день трудящиеся выпили алкоголя вдвое больше, чем обычно. Тысячи юношей и девушек пополнили ряды пьяниц. В течение трех дней было задержано более пяти тысяч граждан, пьянствовавших во время рабочего дня. Милиция обыскала пятнадцать тысяч домов и конфисковала двадцать тысяч самогонных аппаратов. Это означает, что в некоторых семьях жена и муж имели свои отдельные аппараты. В самых интеллигентных семьях свои маленькие аппаратики имели, очевидно, и дети. По телевидению выступили ведущие алкоголики города с призывом к трудящимся пить только воду.

Но пьянство не уменьшилось. И резко возросла преступность, связанная с запретами на пьянство и с пьянством вопреки запретам. В этом году за мелкие хищения в интересах пьянства было осуждено в три раза больше людей, чем до начала кампании трезвости. Возросло число отравлений одуряющими жидкостями. Больше всего опечалило как пьющих, так и непьющих то, что повышение цены на водку нанесло непоправимый удар по особого рода культуре, возникшей на основе старой цены. Пол-литра водки стоило три рубля. Пьяницы скидывались по рублю и покупали поллитровку. Отсюда пошло выражение «на троих» и обычай «скидываться на троих». На этой чисто арифметической основе возникло множество анекдотов и шуток. Вот два примера. Как, спрашивается, разделить восемьсот на три без остатка? Ответ: триста грамм водки делится на три без остатка, а оставшиеся пол-литра на троих без остатка разделит вам любой пьяница. Сбросили американцы на парашюте трех шпионов в России. Один из них спустился в лесу, закопал парашют. Все в порядке, никаких кагэбэшников. Пошел в поселок. К нему подошли два человека и сказали: «А вот и третий!» И шпион сознался.

Но все же культурный аспект пьянства не захирел совсем. Талант великого русского народа получил новую сферу применения – изобретение новых видов одуряющих средств. Последние стали изготовлять из зубной пасты, столярного клея, стирального порошка и даже из старых патефонных пластинок. Так и стали говорить: «Пошли, тяпнем Шаляпина!» или «Вчера наклюкались Собинова». Стали употреблять новые, специфически перестроечные выражения вроде «морду перестроить», «дать в глазность», «пороть горбачушь».

Второй по значению после антиалкогольной кампании была кампания против бюрократизма. И была она столь же бессмысленной и безрезультатной, как и первая.

Борьба против бюрократизма началась сразу же после революции. Был создан специальный орган для этого (Рабоче-Крестьянская Инспекция, сокращенно Рабкрин) во главе со Сталиным. Но чем упорнее велась эта борьба, тем сильнее разрастался государственно-бюрократический аппарат. Это не было отклонением от неких здоровых норм. Наоборот, это было закономерным следствием самого нового социального строя.

Партград не был исключением из общего правила. И здесь велась борьба с бюрократизмом. Как и в других местах, она служила одним лицам в системе власти средством потеснить других и занять их место. Это была борьба внутри бюрократического аппарата, лишь внешне принимавшая форму борьбы против него. Находились козлы отпущения, расправа с которыми (часто лишь кажущаяся) создавала видимость серьезности мероприятия. Так и на этот раз на роль козлов отпущения были выбраны лица из «мафии» Жидкова. Публично их обвинили во всех смертных грехах, включая и бюрократизм. Выходило, что это по их вине в области образовался дефицит предметов потребления. Все неполадки с жильем, транспортом, школами, больницами свалили тоже на них. На них свалили даже то, что от них никак не зависело, например – катастрофу в «Атоме», засуху и дожди.

В руководстве области произошли изменения в личном составе. Поменяли секретарей обкома, горкомов и райкомов партии. Поменяли председателей советов. В общей сложности поменяли более двухсот должностных лиц. Многих уволили на пенсию. Но большинство все равно осталось на каких-то должностях в аппарате управления. Все они стали перестройщиками и критиками застойного периода.

Общий кризис системы власти и управления захватил, однако, и управленческий аппарат Партграда. Крутов жаждал угодить Москве, чтобы удержаться на посту. Но он видел, что Москва не едина. Получая инструкции от Сусликова и советуясь с ним, он чувствовал во всем двойственность. От него требовали более энергично проводить перестройку, и вместе с тем ему намекали на то, чтобы он не особенно усердствовал, берег опытные кадры и не забывал о воспитании населения в нужном духе. Выход из положения он находил в том, что все меньше и меньше вмешивался в работу подконтрольных частей системы управления и управляемых учреждений и предприятий области. Показуха, которой была объявлена решительная борьба, принимала новые, более рафинированные формы. Она углубилась по существу, внешне приняв вид открытости и объективности. И нечто подобное происходило на всех уровнях – городов, районов, отдельных предприятий и учреждений, более мелких коллективов, отдельных граждан. Вместо декларированной наверху перестройки получалась лишь имитация ее на более низких уровнях. Имитация грандиозная. Настолько грандиозная и глубокая, что многие воспринимали ее как нечто подлинное.

Интересным здесь является то, что разрегулирование аппарата власти и управления происходило несмотря на то, что представители и руководители различных подразделений этого аппарата в личном отношении образовывали мафии, тесно спаянные круговой порукой и взаимной выручкой. Образование таких мафий даже способствовало кризису аппарата. Если первый секретарь обкома партии выпивает в одной компании с председателем областного совета и начальником управления КГБ, это не означает, что система управления есть гармоническое целое. Расставшись и уйдя в свои ведомства, эти люди действуют уже независимо друг от друга, а панибратские отношения и совместные темные делишки дают им больше оснований игнорировать друг друга.