– Иван Дмитриевич, – произнёс он спокойным голосом, – я не один.

Брови Ивана Дмитриевича вопросительно поднялись.

– Я побывал на квартире господина Осипова, поговорил с околоточным, дворником, соседями.

– Каков результат?

– Разрешите пригласить человека, который всё прояснит.

– Хорошо.

Агент вышел из кабинета, и через несколько мгновений вошла девушка невысокого роста в тёплом пальто с воротником из заячьего меха. Из—под платья выглядывали круглые носки совсем уж не зимних туфель. Из—под светлых бровей смотрели карие глаза с такой пронзительной внимательностью, что у Путилина мелькнула мысль: кто из них следователь, а кто пришедший прояснить ситуацию? Миловидное личико с остреньким носиком вызывает неосознанное доверие.

– Иван Дмитриевич, разрешите представить Екатерина Извицкая, добрая знакомая господина Осипова, находящегося у нас.

Внутреннее убеждение Путилина не подкачало, значит, Василий болен и не отличает окружающей его реальности от картин, возникающих в его воспалённой голове.

Иван Дмитриевич поднялся с нагретого собственным телом кресла.

– Екатерина…

– Семёновна, – произнесла она тихим, но довольно решительным голосом.

– Екатерина Семёновна, прошу Вас, присаживайтесь.

– Благодарю, – она без ложной скромности осторожно опустилась на предложенный стул.

– Извините, – вновь прозвучал её голос, – но я решительно не понимаю цели моего визита к вам?

– Сударыня, – Иван Дмитриевич воротился на своё место, – у вас в знакомых есть некий Осипов?

– Василий? – ответила Екатерина вопросом на вопрос.

– Совершенно верно, Василий… – Путилин вопросительно посмотрел на Соколова.

– Ионович, – подсказал тот.

– Василий Ионович Осипов.

– Да, это мой жених.

– В последнее время ничего странного в поведении Вы не замечали?

– Я не понимаю вашего интереса к персоне моего жениха.

– Скажите, когда вы видели Василия в последний раз? – пропускаю мимо её тираду.

– Два или три дня тому.

– Где?

– Он приходил ко мне.

– В день последней встречи вы поссорились?

– Да, – удивлённо посмотрела на начальника.

– После ссоры вы больше его не видели?

– Да.

– Он способен на причуды?

– О нет! Он вполне серьёзный человек, в последнее время его всецело занимала учёба в Технологическом институте.

– У Василия были ещё знакомые по имени Екатерина?

– О знакомых не могу сказать, но его матушку тоже назвали Екатериной.

– Где она сейчас?

– Год тому умерла.

– Сегодня утром Василий Осипов явился в отделение и дежурному чиновнику заявил, что два дня тому у Николаевского моста он ударил железным кольцом в висок знакомую барышню и, чтобы скрыть преступление, утопил тело в проруби.

– Не может такого быть! – вскочила она, прикрыв ладонью рот. – Кого же он убил?

– Он сказал, что вас.

– Меня? Меня? Но я же, я…

– Да, поэтому я поинтересовался о его фантазиях.

– Где Василий?

– Он у нас, и боюсь, его состояние вызывает глубокое беспокойство, он нуждается в первую очередь в помощи врачей, его помутившийся рассудок не отличает реальности от фантазий.

– Бедный Вася! – в её руке, как у фокусника, из ничего возник белоснежный платочек, которым она вытирала появившиеся из глаз слёзы.

Иван Дмитриевич приказал Соколову, чтобы тот привёл Осипова.

Через пять минут, в течении которых в кабинете висела тишина, каждый был занят своими мыслями, дверь после двух – трёх ударов открылась, и первым вошёл Осипов со впалыми щеками, покрытыми многодневной щетиной, казавшейся грязным налётом, и остекленевшим пустым взглядом из—под густых бровей.

– Катя, ты уже вернулась? – бесцветным голосом произнёс он.

Она же в изумлении смотрела на вошедшего, наверное, впервые увидела его в таком состоянии и небрежной грязной одежде.

– Тебе не больно? – сказал он, обращаясь скорее всего в пустоту, потому что смотрел куда—то в стену.

– Василий, – Иван Дмитриевич обратился к нему, но взгляд по прежнему направлен в стену, – ты узнаёшь Катю?

– Да, я её убил два дня тому.

– Я жива! – воскликнула девушка.

– Ты снова пришла ко мне, – его губы безжизненно шевелились, словно это он вернулся с того, неведомого нам света, – я рад тебя видеть, скоро мы встретимся.

– Иван, – Путилин обратился к Соколову, – бери сани и вези господина Осипова в больницу Николая Чудотворца на Пряжку.

Когда в сопровождении агента Василий был уведён, Иван Дмитриевич обратился к Екатерине.

– Госпожа Извицкая, я думаю, Вашему жениху больше требуется помощь доктора, нежели сыскной полиции.

Хрупкие плечи девушки вздрагивали при всхлипывании, маленькими ладошками она закрывала лицо.

Ресторация господина Давыдова, что находилась на Владимирском проспекте, напротив Стремянной улицы, была известна петербуржцам как «Давыдка» или с лёгкой руки завсегдатая— литератора Слепцова «Капернаум», прозванным в честь города упоминаемого в Новом Завете, как любимого местопребывания Иисуса Христа. Тем самым Слепцов давал самую лестную характеристику заведению.

В первый зал можно было войти с улицы и, не снимая верхней одежды, пройти к большой стойке, где услужливый официант мог налить рюмку водки и поднести к ней на белой с каймой тарелке пирожок для закуски, откланяться и покинуть заведение. Хотя второй зал и не привлекал посетителей особой роскошью, но его отличительно чертой был поставленный у стены длинный стол с рядом чернильных приборов для господ литераторов, журналистов, художников и иных деятелей научного труда, которые здесь же иногда, когда не хватало времени, за рюмкой водки писали срочные статьи. В редкие дни за столом не появлялся Лесков, в пошлом году опубликовавший отдельной книгой свой роман «На ножах», каким событием был крайне недоволен, выражая своё негодование – редактор так приложил руку к правке, что Николай Семёнович не узнал своего романа.

Терпигореву, недавно возвратившемуся из ссылки, и Тургеневу приходилось прилагать большие усилия, чтобы гасить невольный гнев довольно известного в России литератора.

Надворный советник Сергей Иванович Левовский, чиновник Экспедиции Заготовления Государственных Бумаг, и ротмистр 8—й уланского Вознесенского Его Высочества Принца Александра Гессенского полка Илья Николаевич Торонов, пребывающий в отпуску, сидели за соседним с литераторами столом.

Левовский смаковал из высокого бокала французский кларет, перед ним стояли тарелки с бараньими рёбрышками, отбивной из телятины и твёрдыми итальянскими сырами. Его же приятель пристрастился в полку к русской водке и перед ним возвышался запотевший графин, рядом стояла рюмка, две икорницы, квашеная капуста, нарезанная тонкими кусками буженина и солёные грибы.

Чиновник после второй бутылки вина благодушествовал, дела на службе шли прекрасно. Сергей Иванович со дня на день ожидал новой должности, что сулило немалую прибавку к жалованию, которого в последнее время не хватало из—за пагубного пристрастия к карточной игре. Он с превеликим удовольствием прикладывался к высокому бокалу, наполненному рубиновым терпким напитком, забывая о закусках.

– Завидую тебе, – Сергей Иванович крутил между пальцами ножку бокала, едва не выплёскивая на белоснежную скатерть вино, – у тебя интересная жизнь: служба, походы. Шашку пристегнул и вперёд, а у меня… – он махнул второй рукой, едва не опрокинув графин.

– Сергей, не завидуй, – Торонов перехватил пытавшийся упасть графин и, словно фокусник, из него наполнил рюмку до краёв, – я бы с превеликим удовольствием поменял свою службу на твою, ты уже надворный, скоро станешь коллежским, а мне до полковника… Эх!

– Что ты? Просто ты не представляешь. Каждый день одно и тоже копание в кипах бумаг, писание бесконечных отчётов, никому ненужных докладов… Перестань упоминать о моем сидении в присутствии, мне становится от самого упоминания плохо, хотя лукавлю и моей службе есть некоторое разнообразие. Когда—нибудь я тебе расскажу об одном дельце, но как—нибудь потом, а теперь давай лучше за тебя, за твои походы и армейский дух, – он поднял бокал.