- Верно то, государь. Но Павсикакий указ твой исполняет - силу поганую на себя отвлекает, чтоб мы к Дивану целёхонькими вышли.

Справятся они, не тужи. Помнишь, в прошлом годе терем вдруг валиться начал? Так, то же он - Павсикакий его плечом подпёр, пока мы повязку из брёвен на стены не наложили. Хватка у него - не вывернешься!

Царь с досадой махнул рукой: "Эка невидаль. Где же его сила была,

Когда разбойники ему ноженьки спеленали да в неволю поволокли?"

Дула не стал возражать. Но через минуту не выдержал: "Не кори ты Павсикакия, батюшка. Шептались вчера людишки, будто в полон их сонными взяли. Опоили зельем неведомым и по мешкам рассовали. Ещё баяли про старикашку какого-то. Грустного видом, но с глазами нечестными. Ротозеи наши в ту пору на рубежах стояли. Так он и взялся - тот сморчок - к ним нахаживать. Кто такой - не доведались. Про житьё им сказки заводил, угощенье подкладывал. Стыдно стражникам, конечно, что из чужих рук кормились, но и нам горько должно быть - ведь у нас народ слаще репы и не едывал ничего". Дула немного помолчал: "А самое главное, знаешь ли что? Видел Павсикакий потом старика рядом с царём болотным и про укрывище того отравителя узнал. И идём мы сейчас прямо к нему - в сады ядовитые. Поостеречься бы надо, отец, или лазутчика выслать для угляду".

- Вот, ты и пойдёшь. Ученье другим всяк устраивать может, а вот отвагу явить в деле опасном - к тому готовым быть надо.

- Не губи, батюшка! - взмолился Дула, - Знаешь ведь, что ко мне немощь томительная подступает, как только я в незнакомом месте да

один оказываюсь.

- Цыц! - грозно поглядел Истукан и стал загибать пальцы, - Сыскать

злодея надо? Раз. Путь короткий до Дивана выпытать нужно? Два. А где какие ловушки-мышеловки им понаставлены указать он должен?

Должен. Вот и отправляйся! Чем старикашку обхаживать будешь -

лестью ли плетью - дело третье. Только исполни. Мы знак твой у плетня садового ожидать присядем.

- Папенька, - ухватил руку царя Дула и стал целовать её, - Освободи.

Подведёт меня неучёность моя. А ну как оборотень тот личину сменит,

животиной или ещё кем предстанет? Я и распознать-то его не сумею,

погублю дело и сам пропаду.

- Неучёностью не хвались. И братьям трусость свою не выказывай.

На-ка вот, - Белендрясович протянул сыну прошитую холстинку, - Когда плохо совсем станет, развяжешь её, землица в ней родная - силы

тебе придаст.

Дула сунул мешочек за пазуху. Поклонился отцу и зашагал в темноту. На рассвете наткнулся у обочины трясины на избушку. Постучал в дверь. Тихо. Стукнул кулаком посильнее - ни звука. Тогда

плечом налёг. И вместе с дверью в избёнку ввалился.

- Чего, молодец, вошёл неприветливо? - высунулся из-под лавки

чей-то череп: чёрные брови нависли над впадинами глазниц, раздвоенная борода курчавилась по полу.

- Так, не отвечает никто.

- А ты не торопись в гости, пока не приглашают. Но, коли растряс мой сон, выкладывай: какая корысть завела тебя сюда?

- Я, добрый человек, с пути оступился, дорогу к Диван-Кушету найти

не могу. Удоволь подсказкой, награду получишь.

Череп покрылся пятнами: "С чего взял-то, что добрый я? Нет на мне

греха такого. И годы мои не те, чтоб каждому неизвестно кому поклоны бить. Помощи моей ждёшь? Тогда ступай за угол избы, там она и валяется".

Дула - дурак доверчивый, и впрямь пошёл посмотреть. Вернулся, стал молча рукава на рубахе закатывать: "Щас, плесень зелёная, я самого тебя в угол согну и поучу, какой обиход с людьми соблюдать надобно!" Но тут заметил, что...

(продолжение следует)