– Но?

– Он из Вольного поколения.

У Евы за спиной кашлянула Пибоди, тоже представитель Вольного поколения.

– Дело в том, что мы изо всех сил стараемся внушить нашим ребятам строгие принципы в отношении секса, и конечно, будучи открыты для всех вероисповеданий, стараемся приучить их к более, что ли, традиционному христиано-иудейскому порядку. А Вольное поколение… Оно более…

– Вольное? – подсказала Пибоди.

– Да. Именно. Но, как я уже сказала, он очень милый человек, а мы для Серафимы желаем только самого лучшего. Лейтенант, мне кажется, я должна рассказать остальным сотрудникам. И детям тоже. Надо провести какое-то собрание в знак уважения. Я знаю, что ребята все равно прознают, они же все от компьютеров не отходят. Я хочу их защитить, но я не могу с ними скрытничать.

– Это уж вы сами решайте. Когда у нас появится для вас новая информация, мы с вами свяжемся. Если у вас будут сведения, которые, по-вашему, могут иметь отношение к случившемуся, дайте знать.

– Боюсь, теперь никто из нас ни о чем другом и думать не сможет. Надеюсь, то, что мы сумели вам сообщить на этот момент, поможет расследованию.

Она проводила Еву с Пибоди до дверей. Ева почувствовала на себе чей-то взгляд, обернулась и увидела, что на ступеньках лестницы сидит давешняя девчушка – Квилла, кажется, – и сверлит ее глазами.

Выйдя из здания, она прошла к машине и оперлась на крышу. Подождала.

– Хочешь, я найду эту Серафиму, у которой настолько дурной вкус, что она встречается с парнем из Вольного поколения?

– Не заводись, Пибоди. Ваше Вольное поколение многие считают странноватым.

– Это оттого, что мы верим в силу личного выбора, в терпимость, в уважение всего и вся на этой планете?

– Вот и прекрасно! – беззаботно отозвалась Ева, в душе посмеиваясь. – А еще оттого, что вы занимаетесь ткачеством, живете, в большинстве своем, коммунами, выращиваете овечек и морковку и молитесь об урожае Богине Лунного света.

– Нет никакой Богини Лунного света!

– Ну, это простительная ошибка, ведь половину ваших женщин зовут Лунным светом. Или Радугой. Или Солнечным лучом.

– У меня только одна сестра по имени Радуга, а сестер у меня – легион! – В припадке гнева Пибоди тоже оперлась о машину. – Да ты надо мной издеваешься, мать твою!

– О, какая изысканная речь, девушка из Вольного поколения! Но ты права. Отчасти. Там тети Филли не видно? Это она любит порассуждать о всеобщем равенстве и, возможно, даже сама в него верит. Только ее представления о том, во что должны верить все – в религиозном плане, – уложится в малюсенькую коробочку. С очень плотной крышечкой.

– Ну ладно, тут ты права. И между прочим, она показалась мне человеком, который не ставит под сомнение чьи-то убеждения или даже отсутствие таковых. Она просто абсолютно убеждена в правоте собственных убеждений – и более того, считает их истиной в последней инстанции.

Пибоди помолчала.

– Чего ждем?

В ответ Ева кивнула в сторону открывающейся двери здания.

– Вот ее.

Из дверей вышла Квилла. Возле таблички для снятия отпечатков ладоней она притормозила и подсунула под нее какой-то предмет, выуженный из кармана. Потом небрежно спустилась с крыльца и повернула к опустевшей скамейке крошечного сада.

Затем резко сменила курс – чтобы не попасть в поле зрения камеры, догадалась Ева, – побежала к ограде и перемахнула на тротуар.

И важной поступью подошла к Еве.

– Эй. – Это было вроде приветствия.

– И тебе того же.

– Вы ведь копы из дела Айкова, да?

– Мы офицеры нью-йоркской полиции, – поправила Ева. Девица закатила глаза.

– Ну, вы меня поняли.

– Что ты там под пластинку подсунула? А с камерой что сделала?

– А… глушилку поставила. У нас в группе есть пара гиков. Я одному заплатила, он мне сделал. Вы ведь из-за всех этих убитых девчонок приехали, да?

– Каких убитых девчонок?

– Да ладно! Тех, что сегодня утром нашли в Мидтауне. Одни кости. В том гребаном здании, где мисс Джонс раньше распоряжалась. Поэтому вы сюда и заявились.

– Давай-ка сделаем паузу. Откуда тебе все это известно?

– Я что, фараонов отличить не могу? И ваши лица я знаю, по телику сто раз видела. Так что сегодня после нотации от мисс Джей я кое-что разузнала. Уж инфу-то я добывать умею. Я писательница, между прочим.

– Писательница, говоришь?

– И я стану хорошей писательницей, вот только из этого гадюшника выберусь. И как они умерли?

– С чего бы я стала тебе отвечать?

Квилла пожала плечами.

– Я могла бы об этом книжку написать. Можете и не рассказывать, я и так узнаю. Я же говорю, инфу я рыть умею. Но если вы думаете, что их убила мисс Джей или мистер Джей, плохой вы тогда полицейский.

– Это еще почему?

– Да они же святоши! Конечно, есть такие, кто строит из себя святош, а при первом удобном случае норовят руку тебе в трусы запустить. – Теперь Квилла сунула руки в передний карман своей кофты с капюшоном. – Но они не из таких.

– Тебе сколько лет? – поинтересовалась Пибоди.

– Шестнадцать.

Ева сощурилась.

– Может, и будет шестнадцать. Через пару лет.

Девочка тряхнула разноцветными волосами.

– Через полтора. И что с того? Это не значит, что я не знаю, о чем говорю. Писатели должны быть наблюдательными, должны все примечать. Эти двое жуткие зануды, но убить кучу девчонок они не могли, это я вам говорю. Вам стоит только прищуриться, и нимбы увидите. – Она сделала округлый жест над головой.

– Я что-то не заметила. А почему тебя так волнует, что мы думаем о Джонсах?

– Да мне вообще пофиг. Просто говорю. Мне пора назад. – Она опять закатила глаза. – Пока не сделаю домашнее задание и не выполню педагогические нагрузки, – она воспроизвела благостные интонации своих наставников, – мне из дома выходить не положено. Это особая привилегия! Но я буду держать ушки на макушке, так что, если вам что понадобится, – обращайтесь.

Она сделала короткий разбег и перемахнула через забор.

– Может, я это все опишу, – снова повторила она. – Я могу написать не хуже, чем тот репортер, что писал о деле Айкова, только под другим углом. Потому что я такая же, как они. Как эти убитые девчонки.

Она добежала до скамьи, выписала зигзаг и исчезла за дверью.

– Что думаешь? – спросила Пибоди.

– Много чего, но главное – что практически в каждой группе подростков хоть один толковый гик да есть. Если тут у них нашелся такой, что сумел обхитрить приличную, в общем-то, систему безопасности, можно почти наверняка сказать, что в той группе, что была в Обители, тоже был хотя бы один, кто мог входить и выходить, не попадая в поле зрения камер. Пища для размышлений.

Она обошла капот и открыла водительскую дверь.

– Слушай, какой бред, если вдуматься? Какая-то «пища для размышлений». С чего бы собственные мысли надо чем-то кормить? И чем, спрашивается? Бредятина. От шпината умных мыслей не появится, а если есть мороженое да леденцы, то мысли будут самые развеселые, так, что ли? Кто только эти дурацкие присказки придумывает?

– Это идиоматические выражения.

– Идиомы для идиотов, – проворчала Ева и села за руль. – Поедем-ка Девинтер пощиплем.

– Я готова, но можно мне сначала получить хоть какой-то пищи для размышлений? У меня на голодный желудок голова совсем не варит. А я тут как раз рядышком кафешку одну знаю.

– Ну, еще бы!

Пибоди прищурилась.

– Это что, намек на мой аппетит?

Ева лишь улыбнулась.

– Считай, это тебе пища для размышлений.

Ева нечасто наведывалась в сектор лаборатории, где теперь хозяйничала Девинтер. Но она помнила, как попасть туда через лабиринт коридоров и переходов – идущих то ровно, то под уклон вниз, через многочисленные стойки регистрации и пропускные пункты, широкие двери из армированного стекла и, наконец, – к финальной точке досмотра.

Просторное двухуровневое пространство представляло собой пчелиные соты лабораторий, испытательных центров, всевозможных приборов и оборудования. За очередным слоем стеклянных перегородок сновали из одной зоны в другую либо трудились за компьютерами техники, офисные работники, руководители подразделений. Здесь были люди, одетые в лабораторные халаты, защитные костюмы и в обычную одежду, в которой ходят по улице, а в одном случае Ева четко увидела пижаму.