Джек. Он их отец.

Гордон. Верно. Ну да, отцу бы лучше не путать.

Джек. А кто играет Глостера? Или вы его тоже… сократили?

Гордон. Глостера играет Ричфилд Хоксли. Он у нас в труппе уже целую вечность. Начал стажером, еще при нашей родоначальнице Марии Успенской. В университете, в Принстоне, его соседом по общежитию был Джимми Стюарт.

Джек. Господи, ему же лет двести!

Гордон. Нет, до двухсот пока не дотянул.

Джек. Но если они жили в одной комнате со Стюартом…

Гордон. Ну, может с другим Стюартом. Со Стюартом Грейнджером. В общем, он пока в отличной форме и… ладно, сплетни потом. Как распределятся остальные роли, пока не знаю. Много старых актеров, но много и новых. И еще ведь «Здравствуйте, я ваша тетя». Играл когда- нибудь?

Джек. Нет, но очень хочу. По-настоящему смешная пьеса. Гениальный фарс!

Гордон. А я четыре раза играл. Один раз в платье.

Джек. Вы и тут постановщик?

Гордон. Нет, «Тетку» ставит Сюзанна Хантсмен. Ты с ней знаком? Способная девушка! Только что Йель закончила. Это ее первая работа, но идей прорва, и все концептуальные!

Джек. Про «Тетку»?

Гордон. Она выдала потрясающий дипломный спектакль! Поставила Тома Стоппарда в бассейне! С надувными куклами. С превращениями: мужчины в женщин и наоборот. С синхронным плаванием. Весьма эротично.

Джек. Вы сами видели?

Гордон. Нет, она все с подробностями расписала Барбаре.

Джек. А кто это?

Гордон. Барбара ДеМартино — наш главный спонсор. Без ее ежегодного взноса театр давно бы сдох. Барбара — известный покровитель молодых режиссеров. Особенно женщин. Особенно, если режиссер — дочь ее соседки по колледжу. Зимой она живет на Палм-Бич.

Джек. Сюзанна?

Гордон. Барбара.

Джек. Ясно. Так какие идеи насчет «Тётки»?

Гордон. Знаешь, положа руку на сердце, я бы одел тебя в платье…

Джек. Правда?

Гордон. А ты сам-то не против?

Джек. Конечно, нет, это же одна из самых смешных…

Гордон. Некоторые парни нервничают… крутые такие… сверх-правильной ориентации… Тебе тоже неловко? Ты из каких?

Джек. Из обычных.

Гордон. Хорошо. А то я боялся. То есть, какой ты — неважно, я человек широких взглядов.

Джек. И я.

Гордон. Так ты все-таки?…

Джек. Нет. Я — нет. Я просто…

Гордон. Вот и славно. Славно не то, что ты — нет. Славно, что ты, кажется, не против платья?

Джек. Это же самая смешная роль на свете. Я был бы счастлив ее сыграть. Когда-нибудь.

Гордон. Отлично! Значит, по рукам?

Джек. Гмм… Я все-таки не уверен, что мне стоит сейчас уезжать из города. Мой агент наверняка будет против. Я только начал пробоваться в рекламных роликах. На прошлой неделе первый отказ пришел. Но меня позвали на повторную пробу в сериал «Сукины дети».

Гордон. Вот как? Ну что ж…

Джек. Сейчас много новых сериалов запускается… вдруг что-то подвернется? Никогда не знаешь…

Гордон. Я-то знаю.

Джек. А тут придется выпасть на целых четыре месяца.

Гордон. Ну, ты трижды подумай! Спасибо, что приехал, что познакомились.

Джек. Пожалуйста. То есть — это вам спасибо. Правда, надо подумать.

Гордон. Ну что, пойдем? Насмотрелся?

Джек. Да. Тут вообще морозильник.

Гордон. Что ж поделаешь, февраль. Включу, пожалуй, дежурный свет, чтоб нам с тобой шею не свернуть. (Выходит, выключает освещение).

Сцена на миг погружается в темноту, но тут же постепенно — на реостате — загорается дежурный свет, янтарный и теплый, и в сарае становится по-театральному уютно.

Я знаю, тут сейчас кавардак. Но летом, в июле… Представь: чудесный теплый вечер, солнце садится, такой живописнейший задник… а иногда закатные лучи скользят по крыше, пробиваются сквозь кроны кленов и попадают в зал — через сетку на огромной двери, через щели, и возникает такой эффект — осветители отдыхают. А в другие вечера свет такой ясный, каждый предмет становится от него еще объемнее, как у импрессионистов… и сверчки свиристят… и сюда приходят люди, двести человек сидят в темноте на этих неудобных стульях, в этом ветхом сарае, которому без малого два века, сидят в духоте, без кондиционера, и смотрят, как мы играем. Почему? Для меня это загадка. Чудо, в сущности. Но как же хочется быть свидетелем… участником!

Свет меняется. Джек выходит. Гордон остается на сцене.

Мери (входит). Здрастье всем.

Гордон. Привет.

Мери. Меня Мери зовут. Спасибочки, что согласились меня прослушать. Я безумно хочу к вам попасть, прям всю жизнь мечтаю! Кстати, вы надолго в Нью-Йорке? Если да — на выходных можно посмотреть меня в спектакле, типа товар лицом. Это в Бронксе, в «Театро Гроссо». Ехать по линии Д, следующая остановка после стадиона «Янки». Вот рекламный проспект. Это новая инсценировка «Эпоса о Гильгамеше», все происходит в Персии или, может, в Иране, жутко давно, где-то в средние века или еще раньше… я даже не знаю, была ли старая инсценировка… Меня там насилуют боги! Прикиньте?

Гордон. Боги? Насилуют?

Мери. Да! Ваще подлянка с их стороны. Но я сама предлагаю себя богам, называется «жертвоприношение девственницы». Кевин — наш режиссер, он со мной работает. Он это сам написал. Нет, не эпос. Инсценировку. А эпос написал кто-то великий. Типа Юджин О’Нил. Или Лопе де Вега. Я слишком много болтаю? Я вам щас Офелию покажу, лады? Можно вами попользоваться? В мизансцене?

Гордон. Попользуйтесь. Сюзанна, ты с нами?

Сюзанна. Да. Но мной пользоваться не надо. Я этого не люблю.

Мери. Вот сюда пересядьте, ага? (Показывает Гордону, куда ему надо передвинуться вместе со стулом).

Гордон. Сюзанна у нас ставит «Тётку Чарли».

Мери. Круто. (Начинает потряхивать поочередно разными частями тела). Ой, я чё-то так зажалась. (Крутит головой по и против часовой стрелки). Ох… ахх… а-а- аххх… (Внезапно). А вот укроп для вас и колокольчики. А вот мать-мачеха для вас, а тут немного для меня. Она еще называется благодатной травой воскресной. О, вы должны носить ее как герб с отличием. А вот ромашки. Я хотела дать вам фиалок, но они все завяли, когда умер мой отец. Говорят, он легко умирал. (Поет). Мой милый Робин, Вся радость моя… Он не вернется сюда! Он не вернется сюда! Умер он и спит, Он в гробу лежит, Никогда не вернется сюда. Как снег, его голова, Как лен, его борода, Он ушел, он ушел домой, — Не вернуть его никогда! Боже, смилуйся над его душой. И над всеми христианскими душами, Я молю Бога. Бог с вами!

К концу песни она умудряется обвиться вокруг Гордона и прижаться к нему всем телом.

Гордон. Гммм… что ж… занятно… хорошо… отлично… Интересное решение.

Мери. Я считаю, Офелия предлагает себя Клавдию. Я работаю над этой ролью в школе-студии. Стопицот процентов предлагает!

Гордон. Стопицот?

Мери. Только Пол, преподаватель наш, говорит, что в моем прочтении роли не хватает интимной ноты…

Гордон. Не хватает?!

Мери. Ага. Но я стараюсь! Стараюсь вытащить из себя эту, блин, интимную ноту, чтоб она в каждом словечке, чтоб прям из ушей лезла…