Но основным доводом Симмаха было его понимание веры. Он не понимал, почему для победы христианства необходимо искоренить любые воспоминания о прежней религии Рима. Далее в своем обращении он писал:
«На чем нам клясться чтить твои законы и указы? Что помешает вероломному уму лжесвидетельствовать? Воистину все места преисполнены Богом, нет ни единого угла, где лжесвидетель был бы в безопасности – но упреждению преступления очень помогает мысль о присутствии священных предметов. Этот алтарь соединяет в себе всё, он обращен к вере каждого, и нет ничего, что давало бы нашим указам больший вес, нежели то, что все наши решения, так сказать, закреплены клятвой… Мы смотрим на те же звезды, у нас всех общее небо, и окружает нас тот же мир. Так какая разница, каким способом каждый из нас ищет правды?»9
Это был главный вопрос, и Феодосий мог бы ответить на него в том смысле, что, пока граждане империи ищут правды разными способами, их не будет объединять верность чему-то единому. Само деление империи на две или три части казалось похоронным звоном по возможности удержать ее с помощью римского самосознания: Западная и Восточная Римские империи уже начали проявлять разные характеры.
Амвросий Медиоланский выступил против этих петиций; в его ответе Симмаху сформулированы те уникальные особенности теологической системы, которые сделали христианство столь полезным для императоров.
«Вы забываете, что глас Божий наставлял нас; с помощью слабых догадок вы пытаетесь достичь того, что пришло к нам с самой Мудростью и Правдой Божьей. Потому наши обычаи расходятся с вашими. Вы просите императора обеспечить мир вашим богам, а мы молим Христа о мире для самих императоров. Вы обожествляете труды собственных рук, мы же считаем кощунством называть Богом любую сотворенную вещь… Император-христианин научился почитать лишь алтарь Христа… Так пусть же голос императора говорит лишь о Христе, пускай он объявит Его единственным, в Кого верит всем сердцем, ибо сердце правителя – в деснице Божией».10
Амвросий был упрямым и бескомпромиссным, однако понимал, сколь высоки ставки. Лишь алтарь Христа был единственной надеждой Феодосия на консолидацию – и эта надежда была очень сильна.
Но единение не прошло для Феодосия даром. В 390 году, через год после выпуска первого эдикта, он столкнулся с противостоянием той самой церкви, из которой пытался извлечь выгоду. Амвросий отлучил его от церкви: впервые в истории христианской церкви монарх был наказан ею за политические действия.
То был вполне прямолинейный, даже жестокий акт возмездия. В Паннонии римский губернатор попал в неприятности; как-то поздней ночью, напившись в одной таверне, он «постыдно обнажился», и колесничий, сидевший рядом с ним, «попытался выразить негодование».11 Простая попойка превратилась в инцидент, после которого пристыженный губернатор арестовал колесничего и бросил его в тюрьму. К сожалению, это был один из самых известных участников колесничных гонок, которые были назначены на следующий день, и когда губернатор отказался выпустить его на время соревнований, поклонники колесничего подняли бунт, ворвались в дом губернатора и убили его.
Феодосий тут же попытался подавить сопротивление и приговорил к смерти всех, кто поднял бунт. Репрессии затронули и просто зевак, наблюдавших за мятежом. Амвросий пришел в ужас от такой несправедливости. Когда Феодосий прибыл в Милан, чтобы проверить, как идут дела в западной части его владений, Амвросий отказался впустить его в церковь ради молитвы и принятия Святого Причастия, символа Тайной Вечери – обряда, отделявшего верующих христиан от язычников.
Христианские историки, описавшие это происшествие, говорят только, что Феодосий покаялся в грехе, получил епитимью и был прощен. Но в числе мелких сносок остается тот факт, что Феодосию потребовалось около восьми месяцев, чтобы исправить положение. Стоя на ступенях храма и глядя на непреклонного Амвросия, Феодосий, должно быть, осознал непредусмотренные последствия своего эдикта. Католическая церковь объединяла его империю именно потому, что была превыше государства, превыше верности своему народу, превыше любого человека.
Она была превыше императора.
В те восемь месяцев, пока Феодосий обдумывал свои дальнейшие действия, будущее христианства, похоже, висело на волоске. Придумай Феодосий лучшую стратегию, он отказался бы выполнить требования Амвросия. Но таким образом он либо отворачивался от евхаристии (обряда святого причастия), тем самым обрекая свою душу на вечные мучения, либо переставал признавать авторитет Амвросия. А последнее повлекло бы за собой вывод, что христианская церковь, по сути, не главнее императора. «Воспитанный на святых наставлениях, – заключает христианский историк Феодорит, – Феодосий прекрасно знал, что дано священникам, а что – императорам».12
Императорам не было дано сделать из империи единое целое. Наконец Феодосий вернулся в Милан, покорился религиозному авторитету Амвросия, принял несколько месяцев епитимьи, наложенной на него Амвросием, и был возвращен в лоно церкви.
Он приказал закрыть и покинуть все храмы римской веры, чтобы христиане могли разрушить их и построить на их месте свои; повелел, чтобы огонь, некогда охранявшийся на Римском форуме весталками, был официально залит водой. Он также объявил, что олимпийские игры будут проведены в последний раз, прежде чем навечно отменить их.
Наконец он провозгласил, что любой акт поклонения римским богам будет актом, направленным против самого императора. Церковь могла стоять превыше императора – но он по-прежнему мог заполучить её преданность и направить в нужное ему русло.13
СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 9
Глава десятая
Раскол
Между 392 и 396 годами восточная и западная половины Римской империи оказываются в противостоянии друг с другом
В 392 году, после четырех лет «помощи» Арбогаста, Валентиниан II совершил самоубийство в Милане. Ему в это время был двадцать один год.
После его смерти немедленно разгорелась гражданская война. Сестра Валентиниана II, Флавия Галла, жена Феодосия, настаивала на том, что её брат не мог сам убить себя. Феодосий должен был расследовать это дело, и Арбогаст понял, что первым действием императора будет, скорее всего, смещение его с должности. Прежде чем Феодосий начал действовать, Арбогаст отправился в римский Сенат и пообещал сенаторам помочь вернуть Алтарь Победы и защищать римскую религию от угасания. В итоге сенаторы и Арбогаст избрали нового императора западных земель – безобидного и покорного римского чиновника по имени Евгений, христианина, который был склонен поддерживать статус старой государственной религии.
Феодосий, узнав об этом, отказался признать Евгения действительным императором. Вместо него он назначил наследником западного престола своего восьмилетнего сына Гонория и начал готовиться к войне, приступив к найму военной силы – федератов, готских солдат под командованием их вождя Алариха I. Он выступил на запад со Стилихоном, своим военачальником и зятем, и встретил армию Евгения, Арбогаста и римских сенаторов на реке Фригид 5 сентября 394 года.
Битва на реке Фригид
Павел Орозий настаивает на том, что Феодосий перекрестился перед тем, как броситься в битву, а три разных христианских историка пишут, что божественный ветер подул и повернул стрелы западного войска против него самого.[30] Созомен прибавляет, что во время битвы над церковью, где Феодосий молился перед боем, появился демон и стал насмехаться над христианством, а после пропал, когда армия Феодосия начала выигрывать.
