– на строительство здания и его оборудование будущему институту выделялось «сходу» два с половиной миллиона рублей;
– постановление, принятое 4-го апреля, обязует Совнарком УССР закончить строительство и оборудование института 1-го января 1938-го года;
– четвёртый пункт постановления в тексте не приведен – значится просто «4. Сов. Секретно».
Замечательно, что уже в 1945-м году – при жизни Владимира Петровича – институту присвоено имя академика Филатова. Институт Филатова – такой же «бренд» Одессы, как Оперный театр и Потёмкинская лестница.
После смерти Владимира Петровича институтом руководила с 1956-го по 1985-й годы его ученица академик Надежда Александровна Пучковская. Одному из нас – Владимиру – выпала честь быть у неё на консультации по поводу развивающейся близорукости. Надежда Александровна сказала: «Я, как ученица Филатова, всегда помню его завет: не рекомендуйте те методы лечения, которые Вы бы не применяли для Ваших ближайших родственников». Вот ведь как просто.
За время существования Медина подготовлено свыше 75000 врачей, включая граждан более полусотни зарубежных стран, почти 600 докторов и 4000 кандидатов медицинских наук. Нам же особо дорого то, что в июне 1921-го года его закончили наши дедушка и бабушка – терапевт Товий Шулимович[3] Вассерман и фтизиатр Либа Хаймовна (Любовь Ефимовна) Кизер-Вассерман. В череде преобразований, характерных для революционного времени, Медин в то время уже не был факультетом университета, но ещё не был институтом. Именовался он Одесская Государственная Медицинская Академия. Нынешняя Государственная экзаменационная комиссия (ГЭК) именовалась Государственная Испытательная Медицинская Комиссия, а на дипломах стояло целых шесть подписей: наряду с подписями пяти профессоров (ректора, проректора и учёного секретаря Академии, председателя и секретаря Комиссии) красовалась подпись Политического Комиссара Академии. Также в духе 1921-го года лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и аббревиатура У.С.С.Р. с разделительными точками между буквами.
На четыре месяца позже нашего дедушки Медин закончил его старший брат Эммануил; такое нередко случалось в революционные годы, прервавшие последовательное течение времени. Эммануил Соломонович уехал к жене в Николаев, где проработал врачом всю жизнь, не считая «перерыва» на Великую Отечественную войну. Врачом стала его дочь, затем внук (доктор медицинских наук, профессор), затем правнук. Сейчас планирует стать врачом его пра-правнук – таким образом он будет доктором в пятом поколении.
Почти как в английском анекдоте:
– Что нужно, чтобы быть джентльменом?
– Ну, нужно иметь три диплома.
– Как, я должен окончить три ВУЗа?
– Нет: первый диплом имеет Ваш дедушка, второй – Ваш отец, а третий – Вы.
Вообще же, изучая историю Одессы в годы Первой Мировой войны и войны Гражданской (с голодом, разрухой, еврейскими погромами, бесконечной сменой властей), просто поражаешься, как в эти годы люди учились, становились врачами и, кстати сказать, врачами очень хорошими, Так, наша бабушка заведовала отделением в туберкулёзном санатории свыше 30 лет и удостоена звания «Отличник здравоохранения», а Эммануил Соломонович Вассерман, кроме орденов, полученных в Великую Отечественную войну, удостоен ордена Ленина – высшего ордена СССР – в мирное время за трудовые заслуги.
Наш дедушка Анатолий Соломонович значительную часть своей – увы, не очень долгой – жизни, был военным врачом. В 1919–1920-м годах начал службу в Красной Армии помощником врача. Затем после окончания Одесской Медицинской Академии служил уже врачом в прославленной 51-й Перекопской дивизии, а в 1926-м году – в Артиллерийской школе. В том же году демобилизовался и потом работал районным терапевтом. Но в 1939-м году – перед, официально выражаясь, «освободительным походом Красной Армии в Западную Белоруссию и Западную Украину»[4] – дедушка вновь был призван в армию. Во время Финской войны летал в окружённые части своей 44-й Щорсовской дивизии, лечил обмороженных и больных (мнение, что на фронте не болеют, весьма преувеличено), вывозил раненых. За это представлен к ордену Красной Звезды, что было очень почётно в 1940-м году, да ещё для врача. Но представление не утвердили: дивизия плохо проявила себя в боях (её командира за пассивность в окружении расстреляли), и «рикошетом» досталось дедушке. В Великую Отечественную он тоже был военным врачом и контужен столь тяжело, что демобилизован в 1944-м году и умер в 55 лет (5-го декабря 1949-го года, так что день Сталинской конституции не был праздничным в нашей семье). А старший внук родился через 3 года и 4 дня после его смерти и получил, естественно, имя Анатолий[5].
На дверях нашего одесского родового гнезда до сих пор висит оставшаяся от дедушки почти антикварная табличка «Вассерману звонить 1 раз». Она исполнена золотыми буквами на тыльной стороне толстого стекла, а затем поверх букв залита тушью, чтобы буквы лучше выглядели на чёрном фоне; после смерти деда слово «доктору» над фамилией старательно зачищено от золота и замазано той же тушью. Если припомните, буквы для аналогичных табличек вырезал опасной бритвой Воробьянинов, пока Бендер искал последний из 12 стульев, и именно этой бритвой Ипполит Матвеевич пытался зарезать своего компаньона. С исчезновением коммунальных квартир исчезают – кроме прочего – и такие таблички. А какие фамилии на них были! Так, Борис Оскарович Бурда, навещая Анатолия, интерпретировал вторую табличку на двери нашей коммунальной квартиры «Штейнбок Барило Гофман» (это фамилии мужей и жён в двух поколениях) как «господин Штейнбок Барило фон Гофман».
Вооружённые этими сведениями, приступаем к осмотру комплекса зданий Медина. По фасаду здание Главного корпуса Ш-образное, цокольный этаж имеет переменную высоту из-за уклона улицы к морю, остальные этажи величественны и высоки. Между вторым и третьим этажом – фамилии учёных, составивших славу отечественной и мировой медицины.
Во двор выступает полукруглая часть корпуса – в ней расположена большая аудитория. Во дворе ещё ряд интересных зданий, включая клиники Медина в 100 % английском стиле. Странно, что эту натуру не использовали при съёмках «Приключений Шерлока Холмса и доктора Ватсона» – доктор Ватсон смотрелся бы абсолютно логично на фоне этих клиник.
Большую аудиторию Медина можно увидеть в прекрасной комедии Юлиуша Махульского «Дежа вю»: в финале фильма знаменитого киллера Джона Полака считают сумасшедшим и демонстрируют студентам именно в этой аудитории. Наш отец был поражён красотой интерьеров института, когда пришёл в главный корпус на защиту диссертации своего одноклассника – и со школьных лет друга – Даниила Наумовича Вайсфельда.
Даниил Наумович (для нас просто «дядя Дима») входит в плеяду замечательных деятелей, создавшую Одессу такой, какой её знают, любят и какой гордятся по всему миру. Он внёс неоценимый вклад в развитие нашего города как курорта. В память о нём установлена мемориальная доска на лечебном корпусе санатория «Лермонтовский». Но главное – этот санаторий, где он развивал курортологию как науку, работает, в отличие от десятков других одесских санаториев, варварски уничтоженных «эффективными менеджерами».
Вообще уничтожение уникальной системы санаториев – системы глубоко продуманной, не имеющей аналогов в мире, к тому же вполне коммерчески работоспособной – одно из, прямо скажем, преступлений, связанных с переходом к нашему нынешнему капитализму. Причём совершено это преступление не столько из корысти, сколько из близорукости. При долгосрочном использовании санатории приносят куда больше прибыли, чем всё, что удалось налепить на их месте. Но сразу после развала СССР наверху общества оказались в основном временщики, прекрасно понимающие, сколь краткосрочна неразбериха, и поэтому действующие по принципу «украсть – продать – сбежать». Потом на это несчастье наложилась либеральная религия – вера в благотворность неограниченной свободы личности безо всякой оглядки на общество. Она запрещает рассматривать побочные эффекты, неизбежные в любой достаточно сложной структуре[6]. Поэтому взамен экономического механизма советских времён, позволявшего лечить практически бесплатно, возмещая затраты ростом производительности труда исцелённых граждан, так и не возникло иных источников оплаты санаториев, кроме карманов самих больных. Карманы эти, естественно, далеко не полны (ведь больной чаще всего задумывается о санаторном лечении, когда болезнь уже заметно подточила его работоспособность). Поэтому клиентов у нынешних санаториев несравненно меньше, чем в советское время. И развитая тогда сеть, охватившая почти всех нуждающихся в таком формате оздоровления, свернулась. А ухудшение здоровья общества влечёт дальнейшее снижение благосостояния – и порочный круг стягивается удушающей спиралью.
