Нет, я не могу сказать, что совсем его не слушал. Его голос не оставлял ни малейшей возможности пропустить мимо ушей ни одного его слова. Но от набросков я отвлекся только один раз - когда встал, чтобы проводить его и закрыть дверь. И потом еще некоторое время стоял у окна и курил, глядя, как он выходит из подъезда, садится в серебристую "феррари" и медленно выезжает из двора. Меня посетило очень странное чувство. Словно сейчас я наблюдал последние кадры моей прежней жизни.
Выставка прошла как в тумане. В первый день, честно говоря, я объяснил для себя огромное количество народа какими-то хитрым рекламным трюком, который он применил, и был абсолютно уверен, что уже к завтрашнему дню ажиотаж спадет. Но людей пришло еще больше. Я натурально жался в угол, не понимая, что происходит. Мне казалось, что или грандиозный розыгрыш продолжается, или я окончательно сошел с ума и мой мозг милосердно пичкает меня галлюцинациями, выдавая их за реальность. И, да, большая часть пришедших толпилась возле той самой картины. Картины, которую я назвал "Джокер".
Я изобразил его в образе королевского шута. Нет, не смешного нелепого дурака, а того самого шута, которому известны все тайны короля и двора, и чьи остроты могут вызвать все, что угодно, от внезапной дуэли, до дворцового переворота. И в чьих руках, затянутых в разноцветный шелк, находится судьба государства. Мне удалось выразить это настолько хорошо, словно на самой картине была сделана соответствующая приписка. Именно так и выражалась пресса, которая набежала толпой, вполне соперничающей с количеством зрителей. Они встречали меня у входа, окружали в зале, спрашивали, как я могу объяснить свой внезапный успех. А я не знал, что им отвечать. Я вообще понятия не имел, как именно следует разговаривать с журналистами.
Мои остальные работы тоже не остались без внимания. Впрочем, это тоже не самое подходящее определение, потому что их купили. Их купили все. К концу выставки на стене остался только "Джокер". Снимая картину со стены, чтобы упаковать, я не удержался и укусил себя за палец. Но все равно не проснулся.
Цвет глаз его я так и не вспомнил. Но, удивительное дело, когда я закончил с набросками и начал грунтовать холст - это уже не имело значения. Я решил, что у Джокера они будут зелеными. Этот цвет мне показался наиболее подходящим.
Вернувшись, наконец, домой, в мастерскую, я кинул вещи прямо на пол в коридоре и медленно сполз по стене на пол. Хотелось одновременно напиться, спрятаться в угол, накрывшись холстами, и бегать по крышам громко крича "А-а-а-а-а". Едва справившись с первым приступом, я поднялся, шатаясь, прошел по темной мастерской и упал в кресло. Чайник щелкнул и засветился синим. Я вскрикнул от неожиданности, но потом понял, что просто зацепил рычажок рукой, когда садился. Но эта мысль не успокоила меня. Холодная волна страха поднялась вверх по позвоночнику, я зажмурился, выдохнул и чиркнул зажигалкой. Не чтобы прикурить. Просто захотел увидеть огонь. Мерцающий язычок немного успокоил меня, и я встал, подумав, что свет все-таки стоит включить. И в этот момент завибрировал телефон.
Я отключил на нем звонок, потому что в течение этих дней мне позвонили, пожалуй, все мои друзья, знакомые и знакомые знакомых. Кто - поздравить, кто - напроситься в гости или позвать отмечать. Но я ничего не хотел отмечать и никого не хотел видеть. Мне уже давно было страшно. И только сейчас это чувство оформилось окончательно. Потому что у меня не было даже намека на сомнения, кто именно мне звонит.
И я не ошибся.
- Да, здравствуйте... - сказал я телефону, надеясь, что мой голос звучит относительно спокойно.
- Я полагаю, вы уже дома и один. Я бы хотел приехать и забрать свою картину.
Мне показалось, что слово "свою" он как-то странно подчеркнул. Зато, услышав его голос, я почему-то успокоился. Нет, не совсем верно. Больше всего к данному моменту подходило "принял свою судьбу".
- Да... конечно... Жду вас.
- Отлично. Ставьте чайник, у нас есть что отпраздновать, - с легким и весьма добродушным смешком сказал он и отключился.
А я включил свет, сел в кресло и закурил.
Он зашел, шурша пластиковым пакетом, на котором красовался логотип самого дорогого элитного супермаркета города. Я себе не мог позволить там купить даже булочку. Впрочем... о чем это я. Сейчас - мог. И от этого осознания у меня даже закружилась голова. А он снова мне улыбнулся, молча прошел в мастерскую и извлек из пакета бутылку со смешным названием "Сасикайя".
- Красное, сухое. Мне кажется, отлично подойдет, - он поставил бутылку на подоконник и добавил к ней фужер в коробке, сеточку с крохотными мандаринами и сырную нарезку.
Мне-то казалось, что сейчас идеально подойдет литровая бутылка водки, но спорить я не стал, просто пошел в ванную и принес штопор. Он взял у меня штопор и взамен сунул в руки бокал:
- Сполосните. И, если не будете возражать, я воспользуюсь вашей чайной чашкой. Было бы не слишком удобно остаться у вас ночевать.
Он рассмеялся, и меня отпустило окончательно. В конце концов, деваться мне было точно уже некуда, а чашка... что же, в определенном смысле он предлагал мне более выгодный обмен.
Вино было превосходным. Я не особенно разбирался в таких вещах, но мне хватило понимания, что его не стоит пить залпом, и я, сделав несколько осторожных глотков, наконец не выдержал.
- Скажите, как все-таки вы это сделали?
- Что именно? - он слегка прищурил глаза и внимательно на меня посмотрел.
Я тоже посмотрел на него. На этот раз на нем был костюм, который можно было бы назвать строгим, если бы он не был сиреневым. Серебряный галстук украшала булавка с крупным фиолетовым камнем. Странно, но в коридоре я отчетливо видел, что камень красный. Красный, как вино в моем бокале.
- Все это. Выставка, люди... Вы же понимаете!
- О, поверьте мне, выставку организовать не так уж сложно... - он рассмеялся. Моя чашка в его руках смотрелась странно и тревожно. Он, сидящий в моем кресле, словно занимал мое место. А я чувствовал себя здесь гостем.
- И людей? Тех, что купили все мои картины? Это - тоже просто?
- А вам не приходило в голову, что вы - очень талантливый художник? И в этом, собственно, и кроется причина такого бурного успеха? Немного рекламы, немного прессы, немного связей в определенных кругах... Вы не думали об этом?
Я думал. Проклятье, я за эти дни чего только не думал. И все это казалась мне полной чушью. О чем я и поведал своему собеседнику. Он в ответ опять рассмеялся.
- Ну, хорошо. Пусть будет так, как вы говорите, - я опустошил бокал и потянулся за бутылкой. Вино приятно расслабляло, и мне не хотелось спорить. На самом деле я уже знал правильный ответ. И вино тут было совсем ни при чем.
- Что я вам за это должен? Процент? Или определенную конкретную сумму? Я совершенно не разбираюсь в подобных вещах. Если так будет на постоянной основе, то я...
Он поднял руку, обрывая меня, и покачал головой:
- Бросьте. Свою цену я назвал сразу. И как раз за платой и приехал, вы ведь помните? Вы рисуете меня. Раз в месяц. А за это получаете любовь и славу. Ну и деньги, разумеется. Впрочем, если вы все еще сомневаетесь в моих словах или не доверяете - мы можем подписать договор.
Бокал дрогнул в моей руке. Я действительно ожидал этих слов и, если честно, морально был вполне готов. Понимая, что назад дороги уже нет.
- Кровью? - я криво усмехнулся и плеснул вина в бокал. Пролил, разумеется.
И тут он расхохотался. Негромким, хорошо поставленным смехом, который только добавил всему происходящему театральности. И я снова ощутил себя участником чьей-то постановки. Да что там... я отлично знал, кто автор этой пьесы.
- А как по-вашему? Я действительно похож на дьявола? - проговорил он, отсмеявшись.
- Откуда мне знать? Дьявол обычно не заходит ко мне вечерком чаю попить, знаете ли...
