Купер подумал, что сравнение с шахтерами очень удачно, потому что работа в экстремальных условиях настолько сближает людей друг с другом, что потом эти связи ни за что не разорвать. Эти молодые летчики ночь за ночью летали на вражескую территорию, покрывая тысячи миль в ужасных условиях и даже не зная, вернутся ли они назад на базу. А ведь всем им было лишь немного за двадцать…

Дальше помещалось фото наземной команды и оружейников, которые готовили самолет к вылету. На этот раз самолет был точно «Милым Дядюшкой Виктором», судя по международному знаку ломбарда[64] у него на носу – «дядюшка» в те дни был всем известным эвфемизмом для «ростовщика». Бен заметил, что одежду наземной команды с трудом можно было назвать формой – это были кожаные куртки, толстые вязаные носки, непромокаемые ботинки, отдельные части обмундирования, шарфы, вязаные перчатки, непромокаемые плащи и балаклавы.

А вот на противоположной странице помещалась самая удивительная фотография из всех. Она была сделана внутри самолета и поэтому была крупнозернистой и вся в белых пятнышках там, где на негатив налипли пылинки. На ней можно было увидеть скругленное помещение внутри самолета и прочитать надпись на биоорганическом туалете. На переднем плане был молодой летчик, стоявший вполоборота к объективу. На рукаве у него были ясно видны сержантские нашивки, на голове был кожаный летный шлем, а на груди – ремни парашюта. Скорее всего, команда готовилась к взлету.

Сам этот летчик был почти мальчишкой. Никаких надписей под снимком не было, и его было трудно соотнести с кем-то из тех, кто был запечатлен на парадной фотографии. Скорее всего, фото были сделаны в разное время, так как у этого мальчишки было некое подобие усов, тогда как на парадном снимке усы были только у одного человека – пилота Дэнни Мактига. У этого мальчика был крупный нос и узкое лицо, а из-под шлема ему на лоб падал непокорный локон темных волос. Купер решил, что, скорее всего, это хвостовой стрелок – сержант Дик Эббот. Ему было восемнадцать лет, и в экипаже все звали его Верзилой, потому что росту в нем было всего пять футов и шесть дюймов[65].

Бен долго смотрел на фото, совсем забыв о других самолетах, нашедших свой конец у Темного Пика. Ему показалось, что молодой пилот пытается заговорить с ним через пять десятилетий. Ведь сам Бен совсем еще недавно был такого же возраста, как этот мальчик. Купер представил себе, как садится на его место в кабине. Он ощущал ремни парашюта на плечах и плотную материю формы на коже, слышал рев четырех двигателей «Мерлин»[66] и чувствовал вибрацию примитивной машины, которая вот-вот поднимет его в небо. Ему было всего восемнадцать, и он боялся.

Бен даже не заметил, как эвакуатор, стуча дизелем и мигая фарами, пытается протиснуться по Били-стрит. Все внимание полицейского было занято попыткой проанализировать ощущения, возникшие у него, когда он рассматривал фотографию, поэтому Купер не сразу услышал, что Марфин стучит в окно машины. Руки Гэвина были полны подтекающими упаковками с едой, и он не мог самостоятельно открыть дверь.

Когда констебль наконец забрался в машину, она немедленно наполнилась ароматами карри и вареного риса. Пар, исходивший от упаковок, осел на окнах, и Били-стрит, как и «Исудзу» Эдди Кемпа, скрылись за этим туманом.

– Вот твои лепешки, – сказал Марфин. – Если хочешь, можешь попробовать мое.

Но лепешки так и остались лежать нераспакованными на коленях Купера, промокая и пачкая жиром его пальто.

Он в конце концов понял, что на этом снимке выражение глаз юноши было совсем не таким, как на парадной фотографии, и именно это делало невозможным определить его среди семерки улыбающихся героев. Со снимка на него смотрел человек с пустым, мертвым взглядом, который не знает, вернется ли он на базу после рейда. Взгляд его говорил о нежелании внезапно умереть под пулеметным огнем ночных истребителей нацистов или утонуть, когда моторы «Ланкастера» откажут в воздухе и им придется нырнуть в ледяные волны Северного моря. Судя по тому, что Бен только что прочитал, из таких самолетов было чертовски трудно выбраться, когда они падали в море.

Этот загнанный вид и серое, крупнозернистое качество фотографии превращали юношу на ней в некий призрак. Он вполне мог оказаться образом, который появился на фоне интерьера самолета из-за случайной двойной экспозиции одного и того же кадра.

Для Купера все это выглядело так, будто фотографу удалось запечатлеть момент предчувствия и пророческого озарения, момент, когда человеку удалось заглянуть сквозь темноту в ближайшее будущее. И поэтому сержант Дик Эббот, которому было всего восемнадцать лет, выглядел на фото так, словно уже превратился в привидение.

Вернувшись на Уэст-стрит, Бен Купер перерыл все папки у себя на столе, пока наконец не нашел ту, которую разведчик приготовил к встрече с Элисон Моррисси. В ней не было такой подробной информации о катастрофе и команде самолета, которую он нашел в книге, купленной в магазине Лоренса. Но там была информация, которой не было больше нигде: имена двух мальчиков, которые якобы видели пропавшего летчика, идущего той ночью по дороге, ведущей к водохранилищу Блэкбрук.

Купер обратил на это внимание, потому что Моррисси во время встречи пожаловалась, что не смогла разыскать их – адреса не были указаны ни в одном из файлов. Тогда он посчитал, что не стоит говорить о том, что эта информация лежит у него прямо перед глазами – старший суперинтендант не одобрил бы такую явную попытку помочь женщине. Но это значило, что или разведчик хорошо потрудился, собирая информацию, или что Моррисси сделала где-то ошибку.

– Гэвин, ты знаешь, где находится Харроп? – спросил Купер.

– Богом забытое место, – фыркнул Марфин. – На другой стороне Луны, Бен. Ты же не туда собираешься переезжать?

– Да нет. Мне кажется, что я никогда там не был.

– Это где-то на самой вершине Змеиного перевала, по дороге в Глоссоп.

– Наверное, это по другую сторону Айронтонг-хилл.

– Именно. Могу поспорить, что они все еще отрезаны от цивилизации. Автобусы в Харроп не ходят, а если нет автобусного маршрута, то и снегоуборочные машины появятся там в последнюю очередь. И откопают их, скорее всего, завтра.

Мальчиков звали Эдвард и Джордж Малкины, на момент аварии им было двенадцать и восемь лет, и жили они в Харропе на ферме «Заросшая лощина». Судя по тому, что Гэвин рассказывал о Харропе, семьи там должны были жить на одном месте из поколения в поколение. Бен отыскал телефонный справочник и действительно нашел там Дж. Малкина, проживающего в «Заросшей лощине» в Харропе. Вполне возможно, что это тот самый Джордж Малкин, которому в то время было восемь, а теперь шестьдесят пять лет.

– Заканчиваешь, Бен? – спросил Марфин. – А как насчет пива?

– С удовольствием бы, Гэвин, – ответил Купер, – но есть еще дела. Надо смотреть квартиры.

– Прелести охоты за недвижимостью? Вот посмотришь, они разрушат всю твою светскую жизнь!

Выехав из Идендейла, Бен направился на восток. Он перевалил через Змеиный перевал и спустился почти до Глоссопа, прежде чем повернуть на север и двинуться по просторам торфяной пустоши, окружавшей Айронтонг-хилл. Вид скалы на самой вершине холма был ему хорошо знаком – в хорошую погоду его было видно с шоссе А-57. Если смотреть на нее с этой стороны, то она действительно имела форму языка с темной поверхностью, изрезанной трещинами и неровностями. Но на человеческий язык она все-таки похожа не была. Скорее речь шла о языке рептилии, принимая во внимание ее длину и некоторое искривление на самом кончике. Скала была тверже и холоднее, чем железо, – это была темная порода, из которой делаются жернова и на которую не влияет ни погода, ни время. Ветры и дожди только слегка сгладили острые углы, и язык продолжал лежать на обломках зубов вулкана.