Я смотрю на нее внимательно, и она на мгновение вглядывается в мои глаза, но затем я ускоряю темп, и нежное занятие любовью переходит во что-то более неистовое. Я могу чувствовать, как ее тело извивается подо мной, и, несмотря на то, что секс у нас был всего пару раз, это определенный знак.

— Ты будешь подчиняться мои приказам, маленькая амазонка, — говорю я ей, освобождая ее ноги, что были зажаты между моими коленями. Я закидываю ее ноги на мои плечи и жестко толкаюсь в ее лоно. Она задыхается и стонет с каждым моим проникновением в ее тело.

— Да, сэр, так точно, сэр. Да, да, сэр.

Она кончает подо мной, продолжая говорить что-то похожее на: «Да, сэр, так точно, сэр, я ваша».

И это все, что необходимо моему члену. Я кончаю в ее тело, изливая свое семя в ее лоно, надеясь на чудо, что мы создадим новую жизнь. Создадим что-то большее, чем просто я, что-то больше, чем просто она. Мы создадим нас. В данный момент я ощущаю весь калейдоскоп чувств, которые означают слово любовь. На меня обрушиваются сентиментальные эмоции. Одновременно это и обещание, и мой окончательный вывод касательно нашей ситуации. Песнь наших бесконечных стонов удовольствия смывает всю кровь, что была на моих руках в течение многих лет, все мои заказы на убийства, и все мои многочисленные грехи. Этот момент очищает меня, что было неподвластно на протяжении долгого времени в жаркой пустыне и удушливой жаре. Это мгновение не иссушает меня, а наоборот, оно наполняет меня жизнью.

Если смерть — это сделка, то любовь — это непорочное обещание большего, лучшего, более прекрасного.

— Ты наполняешь меня, — я рычу, когда прикусываю и втягиваю в рот нежную кожу на ее шее, до того момента пока ее спина не изгибается, и ноготки впиваются в мою спину. — Ты наполняешь меня и заставляешь осознавать....

— Осознавать что? — спрашивает она, задыхаясь, когда я не заканчиваю предложение. Наши сердца все еще продолжают стучать в унисон, подпитывая друг друга, словно насыщая наши вены необходимой жизненной энергией. Вдыхая в нас обратно жизнь. Унося нас от прошлого навстречу к будущему.

Я даже не знаю, как выразить то, что я пытаюсь сейчас сказать, но слова льются из моего рта, словно вода.

— Ты забрала всю непроглядную пустоту, которая таилась внутри меня, Харпер. Ты стерла годы безразличия и отсутствия полного контроля над моим разумом и прямо сейчас… — я беру в ладони ее лицо, — прямо сейчас, это самое настоящее, что я чувствовал за последние пять лет. Возможно, даже больше, чем за последние пять лет. Это ощущается, как что-то совершенно новое. Что-то отличное от моего ощущения, кем я являюсь и кем мог бы быть. Ощущается, как самая настоящая надежда, малышка.

Она смотрит на меня, на ее лице воцаряется серьезное выражение, ее глаза пристально наблюдают за мной, брови слегка нахмурены.

— Я страшусь надежды, Джеймс. Я боюсь этого, потому что мне кажется, что надежда — это не что иное, как ловушка. Надежда заставляет тебя желать вещи, которые могут не произойти. Надежда разбивает нам сердца.

— Харпер, это совершенно не тот вид надежды. Он никак не связан с удачей. Он совершенно не зависит от обстоятельств или же судьбы, и тем более, никак не связан ни с какими совпадениями. Это относится к построению чего-то с самых основ. Слой за слоем секретов и долгов. Уровень за уровнем тонкого расчета о очевидного завершения.

Она цокает языком, поскольку я обрушиваюсь на нее, и затем старательно пытается оттолкнуть мое тело, пока я не перекатываюсь в сторону и не заключаю ее в свои объятия.

— Все эти слова совершенно бессмысленны, до того момента, пока я не узнаю, что ты собираешься сделать. А ты, в свою очередь, не говоришь мне ничего определенного. И ты прекрасно знаешь, что я не предохраняюсь, ведь так?

Мои веки ощущаются тяжелыми от идеальной смеси усталости и удовлетворения.

— Господи, женщина. Ты не услышала ни слова из того, что я тебе сказал. Просто доверься мне уже.

Я прижимаюсь к ней и целую ее, на этот раз глубоко с языком, мы неспешно обмениваемся нашим дыханием, словно изголодавшиеся по ласке любовники.

Я выяснил все, что мне нужно. Я полностью истощен. Но перед тем как мы засыпаем, я чувствую нежное прикосновение, когда она убирает прядь растрепанных волос с моего лба. Затем она прижимается своими потрясающими губами к моему уху и когда шепчет:

— Я доверяю тебе, номер Шесть. Но тебе необходимо тоже доверять мне.

Джеймс

— ...ты должен мне тоже доверять, — шепчет она. Я не могу ничего ответить. Я совершено ничего не могу ответить, ну и, кроме того, мы слишком измотаны, чтобы сейчас говорить об этом.

В доме все также царит прохлада, как раз располагающая к тому, чтобы прижать ее крепко ко мне, положить ее голову на мою грудь и просто наслаждаться моментом. Все может быстро измениться, особенно с моей работой, поэтому момент, который у меня есть сейчас, означает многое.

Она заснула до того, как уснул я, поэтому я просто лежу, накручивая ее длинные шелковистые волосы себе на пальцы. Для парня, у которого нет никаких границ, нет никаких правил и надзора, я работал на Организацию очень хорошо с тех пор, как получил свой номер. Мой секрет прост, я делаю то, что мне говорят. Я принимаю заказ и выполняю условия контракта. Смерть — моя работа. Даже, несмотря на то, что большинство людей, которые получали от меня мой собственный вид правосудия, были подонками, и у меня нет по этому поводу никаких сожалений — черт, даже ни в малейшей степени — ни одно из тех убийств не было совершено по личным причинам.

Смерть — это всего лишь работа.

Контракты — это всего лишь коммерческие сделки.

И мне всегда была по душе моя работа. Но сейчас я невыносимо устал от нее. Я устал от убийств. Устал летать в места, о которых мне совершенно ничего неизвестно, кроме того, что там находится моя цель. Я устал от необходимости постоянно быть вежливым с местными жителями и иногда даже с моей целью, чтобы добыть информацию, прежде чем все уничтожить. Выражаюсь фигурально, конечно. Я не часто уничтожаю целые поселения.

Но иногда приходится.

Я устал заводить друзей, располагать к себе людей, чтобы они мне доверяли, и затем наносить удар в спину. Как много печальных, разочарованных взглядов мне пришлось увидеть за эти годы? Слишком много, чтобы считать их.

Но Тет, внутренний наставник и голос Джеймса, напоминает мне: они что, тебя преследовали? Они что, предъявляли тебе претензии? А тебе вообще есть до них хоть какое-то дело?

Нет.

Никакого.

Меня должны были преследовать мертвецы или хотя бы меня должно немного мучить неверие в собственные силы по поводу того, делаю ли я это для общего блага. Но меня не терзают никакие сомнения. И не потому, что я в это твердо верю. Нет, я, в принципе, ни во что не верю. Организация может проповедовать мне любую истину, какую они хотят. Я кивну в ответ и отвечу: «да, сэр» им в лицо, но во мне есть встроенный бульдозер и его единственная работа состоит в том, чтобы убирать ненужное дерьмо, которым они меня пичкают, и оставлять сознание чистым и ясным.

Это потому что я не такой, как Тони, я был правильно натренирован стать убийцей. Я мог бы прямо сейчас сбросить с себя свое разделение личности, но именно оно помогло мне многое пережить.

А почему собственно я должен ощущать раскаяние? Разве кассир чувствует раскаяние за то, что берет с людей деньги в обмен на товар? Это его работа.

Харпер издает сладкий стон и отстраняется от меня. Жар, исходящий от наших тел, просто невыносим, даже, несмотря на то, что толстые глиняные стены создают вполне комфортную температуру. Я даю ей место. Она заслуживает хорошо отдохнуть. Это был довольно длинный долбанутый день, и он еще не закончился.

Я поднимаюсь и направляюсь принять душ, который находится в смежной со спальней комнате. Дом Мерка не такой уж и плохой. И даже несмотря на то, что снаружи этот дом имеет образ старинной тюрьмы, внутри довольно чисто, прохладно и современно. Я не знаю, сколько именно времени он проводит здесь, но это место похоже на большее, чем просто обычный крошечный домик. Мерк не станет тревожить нас и прерывать наш визит сюда. У него по горло своей собственной работы.