— Декан Академии опасен?

— На входе заклинание, которое не пропустит постороннего без предварительного разрешения.

Седой едва заметно нахмурился, между бровей появилась морщинка. Любой другой вряд ли бы понял, что маг чем-то обеспокоен, но этот нервный человек слишком хорошо знал своего покровителя, много времени провел рядом и был готов сделать что угодно ради свободы себе подобных.

Лунные считались опасными, их следовало запирать в клинику, в комнаты с мягкими стенами, потчевать таблетками. Безумие! Лунных убивали, медленно сводили их с ума, заставляли верить, что лучше бы они не существовали, а потом кричали на всех углах: лунные — безумны, их нужно изолировать от общества!

А ведь они были такими же людьми, только с другим типом «ключа», не более того. Седой медленно потягивал чай, о чем-то раздумывая, его собеседник горько улыбался своим мыслям. Если все получится, они станут свободными, получат право жить, как остальные, заводить семью, учиться, работать — быть нормальными. Только лунными, а не солнечными магами. Та девушка училась в Академии, Нервный уже навел справки через преподавателя. Пришлось потрудиться, конечно, вылавливая его, поддерживать солнечных в подчинении, ломая им волю. У солнечных магов куда лучше получалось накладывать чужие личности, но, к сожалению, они слишком быстро сдавались, а сломанные куклы уже не могли выполнять приказы. Хорошо, что последняя марионетка сумела навесить сеть на девушку, ей это спасло жизнь. Всегда был риск, что «хамелеон» сработает неправильно — никто не мог предсказать, какое заклинание скроет в себе сеть. Возможно, интуит бы определил, но среди лунных этого рода магов никогда не существовало.

— Возвращайтесь домой, — наконец проговорил Седой. Он отставил опустевшую чашку в сторону и медленно кивнул. — Присматривайте за детьми и ищите наших братьев и сестер дальше. Я встречусь с теми, кто прячется на юге, и постараюсь переправить их к вам. На север наши враги почти не смотрят, среди лесов и гор могут жить только сумасшедшие.

Его собеседник усмехнулся, оценив шутку.

— Хорошо, — сказал он. — Удачи вам. Надеюсь, мы скоро добьемся цели.

— Я сделаю для этого все возможное.

Мужчина оставил на столе чаевые и ушел, сегодня отходил из Берстоля поезд, нужно было успеть купить билет. Маг еще какое-то время оставался в чаевне, глядя в окно на метель. К нему подсела девушка, но не сказала ни слова, просто тоже смотрела на метель, затем встала и пересела за другой столик к низенькой полноватой женщине. Седой словно бы не обратил никакого внимания на нечаянное короткое соседство. В какой-то момент он будто очнулся ото сна, посмотрел на поставленные в углу часы и неспешно поднялся. Сегодня он сделал все, что запланировал, пора было возвращаться на работу, иначе сотрудники могут забеспокоиться.

Интермедия

Будь он в силах, запретил бы в Рохстале книгопечатание, за последние триста лет расползшееся по стране как Серая Химера. Каким образом можно было обязать всех книгопечатников сначала присылать экземпляр издания во дворец и лишь потом, получив разрешение королевского Совета, распространять тираж? Подобный указ не решил бы проблемы, он понимал это прекрасно и именно поэтому отверг робкое предложение личного помощника — смышленого, в общем-то, мальчишки Алсандера, но слишком молодого, чтобы понимать бесполезность идеи. Указ, приказ, закон — как ни назови, все равно нашлись бы те, кто проигнорирует его. Даже не со зла, а просто по незнанию: до севера королевские законы доходили в последнюю очередь, особенно когда принимались зимой. Пользоваться заклинаниями было опасно, да и сама мысль прибегнуть к помощи магов казалась ему чудовищной.

Иногда Джудас Ханрахан думал, что все-таки родился не в той стране. Его родители были рохстальцами, но бабка по отцовской линии происходила родом из Ирры. Она еще маленькой девочкой со своей семьей пришла в Рохстал, сбежав от гражданской войны на родине, да так и осталась здесь, осела, вышла замуж за рохстальца. Именно из-за бабки Джудас получил свое имя, резкое на слух для местных, и именно она растила внука, когда сын и невестка погибли, разбились в кэбе. Извозчик оказался пьян, да только он выжил, а родители Джудаса — нет. Перевернувшийся несколько раз кэб просто-напросто развалился, упав на камни, фич, как сказали потом, умер еще раньше, одна из оглобель сломала ему шею. Странно, но городской охране, занимавшейся этим делом, было больше жаль коня, чем родителей Джудаса. Джудас это запомнил. Его бабка, Эсмен Ханрахан, забрала внука в тогда еще строившийся Берстоль, поселилась в почти хижине неподалеку от строителей. Она варила рабочим в огромных котлах обеды вместе с другими женщинами, которые пришли вслед за мужьями на большую стройку. Сухонькая, тощая, острая на язык, Эсмен командовала зарвавшимися мужиками в два раза больше ее, таскала тазы с глиной, могла с легкостью поднять шестилетнего внука за загривок и швырнуть его в ближайшее озеро, окажись оно рядом. Джудас в озере Лахрет бывал часто — помогая рабочим возводить дворец, сложно было не измазаться, — пока озеро не высушили, чтобы возвести там площадь Мечты.

Эсмен Ханрахан боялись и уважали. Порой к ним приходила богато одетая, но такая же сухощавая и жилистая старуха и о чем-то подолгу разговаривала с бабкой. Джудаса всегда в такие часы отправляли на улицу, но он прятался в буйных зарослях крапивника, обрамлявшего живой изгородью дом, и, не обращая внимания на колючие листья, слушал речи двух старух. И не понимал в то время ни слова.

Это много позже он узнал, что разодетую женщину звали Беа Темная. Не за кожу или волосы (которые были цвета спелой пшеницы), а за странный, мало кому понятный характер. Беа Темная оказалась женой короля Ллевелиса Щедрого, уже стоявшего одной ногой на Небе, и именно для нее возводился город под названием Берстоль. Ллевелис Щедрый… Храбрый и дальновидный король, о котором шестилетний Джудас слышал от людей только хорошее, да и бабка не раз говорила, что не дай он разрешение, сгинула бы семья Кампо в разгоревшемся костре гражданской войны. Поэтому Джудас тоже восхищался незнакомым старым королем, позволившим ему, Джудасу Ханрахану, появиться на свет. Он унаследовал от бабки иррийскую внешность и молчаливость. От отца досталось упрямство, категоричность в суждениях и болезненная преданность одному человеку. Джудас помнил о родителях больше по рассказам Эсмен, а она между ворчаниями утверждала, что ее сын, Неал, был предан телом, сердцем и душой своей семье и жене, любил ее больше жизни и умер много раньше. Если бы городская охрана прибыла на место аварии быстрее, Ашлин могла бы выжить.

Бабка прожила ровно столько, чтобы увидеть, как почти закончено строительства королевского дворца — Исога-Тич, Обитель горностаев. Эсмен умерла тихо, спокойно, но совсем не в кровати, а на рынке, куда только-только начинали стекаться продавцы. Джудаса рядом с Эсмен не оказалось в тот момент, он оставался дома — в красивом одноэтажном особняке с невысокими колоннами, изображающими огромных горностаев, у входа. Беа Темная подарила своей безродной подруге этот дом, пожелав, чтобы ее внук Флари имел верных подданных, тех, кто точно его не предаст.

Эсмен принесли с рынка рабочие. Молча внесли словно еще больше иссохшее на солнце тело, уложили на кровать, где она ночевала последние три недели, и тихо пожелали своей старой поварихе и хорошему другу спокойствия на Небе.

Джудас остался наедине с трупом еще на двое суток. Он сидел рядом с бабкой и силился вспомнить иррийское пожелание смерти. Эсмен рассказывала, что в Ирре не было Неба, но Мать Солнце привечала всех и даровала своим детям жизнь. Джудас никак не мог вспомнить, что же требовалось говорить, чтобы бабка ушла именно к Матери Солнце, а не рохстальскому Небу, но так и не сумел отыскать в памяти нужную фразу. Да и рассказывала ли ему об этом сама Эсмен? Он сидел на полу, положив голову на постель, и думал, что делать дальше. Больше родных в Рохстале у Джудаса не было, многие родственники Эсмен вернулись в Ирру, но ему, выросшему в Рохстале, соседняя страна казалась совершенно чужой. Незнакомой. И не было ни единого шанса, что дальние родственники примут полукровку.