Капитан сочувственно хмыкнул, молча достал еще одну, прикурил. Покосился на лейтенанта.

– И чего он тебе сказал?

– Я… Не понял я.

– Ну, это нормально. Дундук – он и есть дундук. Не боись, летёха, офицерам только первые двадцать пять лет тяжело, потом привыкаешь. Где остановился, в гостинице? Ну, тебя, скорее всего, к холостякам подселят. Есть у нас одна веселая квартирка, ха-ха! Вещи-то как допер?

Марат вытер потный лоб. Соображение медленно возвращалось в голову.

– А? Да я зимнюю форму багажом отправил. С собой только чемодан с конспектами.

– С чем чемодан, говоришь?

– Ну с лекциями. Из училища.

– Слушай, ты никому не говори тут, что вместо водки из Союза книжки с тетрадками тащил! Засмеют насмерть! Давай, летёха, удачи! Вон туда иди. Видишь казармы? Твой батальон по ремонту ракетно-артиллерийского вооружения.

Тагиров отправился в сторону аккуратно побеленных одноэтажных зданий барачного вида.

Командир батальона Юрий Николаевич имел интеллигентный вид, а речь его после перлов Сундукова ласкала барабанные перепонки и гладила мозговые оболочки.

– У нас, голубчик, специфика. Занимаемся серьезными техническими вещами – ремонтом и обслуживанием всего спектра вооружения, от минометов до ракет. Для начала, будьте любезны, пройдите к начальнику штаба батальона майору Морозову.

Романа Сергеевича Морозова в батальоне любили. Был он дядькой строгим и справедливым, своих начальникам не выдавал – драл самостоятельно. Великолепная выправка, будто вытесанное из камня лицо, холодные серые глаза – хоть сейчас на плакат «эталонный образец советского офицера». Роман Сергеевич ошарашил Тагирова сразу:

– А, комсомол! Сколько зенитных самоходных установок «Шилка» отремонтировал?

– Как это… Товарищ майор, я вообще-то политработник.

– Так и запишем: «нисколько». Давай, лейтенант, назови мне порядок регламентных работ на «Луне».

Растерянный Марат пробормотал:

– Я, конечно, знаю основные характеристики тактического ракетного комплекса «Луна», но работы чтобы…

– Ладно, молодой, не пугайся! Я тебе сразу даю понять: ты в нашем благородном ремонтном деле бесполезный балласт. Поэтому будешь загружен максимально работой с солдатами. С личным составом как? Озадачь его, иначе он озадачит тебя. Ну, и наряды, само собой. Семьи нет пока? Значит, нефиг дома болтаться, твой дом – казарма, гы-гы! Ну, а уж ответственным на выходные по батальону – святое дело!

– Так я ведь всегда готов, как пионер, товарищ майор!

– Ну, вот и славненько! Садись, чайку выпьем.

– Товарищ майор, разрешите? – в кабинет вошел блондинистый лейтенант. В руках он торжественно, как именинный торт, нес облезлую фуражку. На тулье были жирно написаны от руки две буквы – Д и 3. Морозов заржал.

– Что, дождался часа освобождения, Воробей?

– Так точно, товарищ майор! Разрешите вручить?

– Валяй.

Лейтенант подошел к изумленному Марату и напялил ему на голову нелепую фуражку. Потом пожал руку и заявил:

– Пост «дэзэ» батальона сдал! Ну, чего молчишь, салага? Говори, что принял.

– Это… Чего принял-то?

– Это – важный символ. Теперь твоя очередь исполнять обязанности «дежурной задницы», понял? Крайнего за все – ты самый молодой офицер теперь в батальоне, гы-гы! То есть: вечно дежурного, постоянно ответственного, первого кандидата в командировку. Что там еще? Военного дознавателя и еще всякая ерунда Так положено. Ну, чего – молчать будем?

– Ладно. Положено – значит, так и быть. Пост «дэзэ» принял.

– Ну, вот и молодец! Вечером отметим – я проставляюсь. А то заждался тебя.

Марат был несколько озадачен. И капитан на станции, и этот лейтенант говорили, что уж очень его заждались. Выдающаяся интуиция подсказывала Тагирову, что ожидания эти лично для него – не праздничные. Скорее, наоборот…

Я нашел ее на антресолях – огромную, помятую, надорванную по краям, в крошечных коричневых пятнышках мушиных делишек (бумага глянцевая, а мухи любят гадить на глянец, и я их понимаю). Свернутую в рулон карту мира 1987 года издания. Я расстелил ее на полу в гостиной и прижал томиками Достоевского края, норовящие скрутиться назад, в прошлое.

На половину планеты, спиной к набитым льдом полярным морям и задорному хохолку Чукотки, упираясь в Аляску, разлегся огромный розовый зверь – СССР. Длинная морда Камчатки раздвигает тихоокеанские воды, из простуженного носа капельками текут Курильские острова. Крепкая передняя лапа Приморья придерживает Китай; задняя, подкованная Кавказом, стоит на Турции и Иране. Огромное мягкое брюхо Средней Азии неоформленным бугром валится куда-то вниз, придавив Афганистан. Мощная задница приперла Европу к Атлантике. А маленький крепкий хвостик Кольского полуострова греется в остатках Гольфстрима, дружелюбно помахивая Финляндии.

Это – моя страна. Ее офицеры и солдаты служили, сражались, пили водку и влюблялись по всей планете – от джунглей Никарагуа до джунглей Вьетнама, от вылизанных немецких городков до кукурузных полей Мозамбика.

Что мы делали там? Ради чего проливали кровь? От кого я защищал два миллиона квадратных километров пыли и камней, столько же монголов, сто тысяч тонн саранчи и неизвестное количество тарбаганов (тарбаганы – это здоровенные степные суслики с симпатичными мордочками и карими глазами)?

Половина страны топила печки ворованными дровами и бегала по морозу в дощатый сортир, питалась одной картошкой и жила в бараках, чтобы белозубый старший лейтенант смог взбодрить ракету бессмертным «Поехали!» и оттуда, из ледяной бездны, подарить свою незабываемую улыбку нежно-голубой Земле. Потому что мы искренне любили их всех – обижаемую куклуксклановцами Анджелу Дэвис, безымянных ангольских негров и щуплых вьетнамцев, сбивающих то ли бамбуковыми копьями, то ли советскими ракетами громадные американские бомбардировщики.

Нам было не до личных удобств, когда в мире горе и угнетение. Мы строили коммунизм – не для себя, а для всего бестолкового человечества, не способного понять своего будущего счастья. И ради слезинки чужого ребенка, плачущего под бананом на берегу теплого океана, мы были готовы оставить без еды собственных детей. И сжечь к чертовой матери всю планету в атомном пламени.

Да, мы такие. Незваные спасители. Загадочные и непредсказуемые.

Для самих себя.

Лейтенанта Тагирова проводили в его собственный, общий с отсутствующим парторгом кабинет. Там густо разило коктейлем из запаха дешевых крепчайших сигарет и спиртного. Затхлая атмосфера действовала угнетающе, поэтому Марат с искренней радостью принял предложение Морозова познакомиться с расположением части.

Прошли по чисто выметенным асфальтовым дорожкам, мимо юных ухоженных топольков. Срезали путь через утоптанное пыльное футбольное поле без единой травинки.

Майор Морозов свое ремонтное дело явно любил и неожиданно интересно рассказывал о противотанковых ракетах и покалеченных горными дорогами гаубичных колесах, о захандривших станциях звуковой разведки и лазерных дальномерах… Особенно его увлекла зенитная самоходная установка «Шилка» – скорострельная четырехствольная пушка на гусеничном ходу, заболевшая слепотой радиолокатора.

– Ну, вот и пришли. Наша ремонтная зона.

Роман Сергеевич гордо показывал свежеокрашенные боксы, в которых брызгала искрами сварка и самозабвенно гудели фрезерные станки…

Бойцы и офицеры в черных комбинезонах деловито сновали с какими-то штуковинами в руках, спорили над заляпанными мятыми чертежами и волокли тяжелые железяки, корябая бетонный пол… Марат с завистью смотрел на потные, перемазанные маслом, но одухотворенные лица. Его собственные технические познания ограничивались сугубо прикладными вещами: на какую мандулу нажать, чтобы пушка выстрелила, и за какую фиговину дернуть, поворачивая танк. Так что придется постараться, чтобы авторитет здесь заработать.