Джози Хоген.

Фил Хоген – ее отец.

Майк Хоген – ее брат.

Джеймс Тайрон.

Стедмен Хардер.

Действие пьесы происходит в штате Коннектикут, в доме фермера-арендатора Фила Хогена между двенадцатью часами дня в начале сентября 1923 года и на заре следующего дня.

Дом этот, мягко говоря, не может служить образцом американской архитектуры, который гармонировал бы с ландшафтом. Он явно привезен сюда, и это сразу видно. Старый дощатый барак, крытый щепой, с кирпичной трубой, на полуметровом бревенчатом фундаменте. В той стене дома, которую мы видим, два окна прорезаны в нижнем этаже и одно – в верхнем. На окнах нет ни ставен, ни занавесок, ни штор. В каждом из них выбито по меньшей мере одно стекло и дыра заделана картоном. Дом когда-то был выкрашен в едкий желтый цвет с коричневым бордюром, но стены потемнели и почернели от непогоды, на них видны потеки и пятна грязно-лимонного цвета. Сразу же за левым углом дома ступеньки ведут на переднее крыльцо. Но что делает дом еще некрасивее – это одноэтажная пристройка справа. Футов двенадцати в длину и шести в вышину, эта комнатка, которая служит спальней Джози Хоген, явно сбита своими руками. Ее стены и покатая крыша покрыты выгоревшим на солнце, свинцово-серым толем. Рядом со стеной дома, к которому пристроена эта комната, – дверь; от нее спускаются три некрашеные ступеньки. Справа от двери оконце. От ступенек протоптана дорожка; она ведет к старой груше, которая растет в глубине справа, и через скошенный луг – к роще. Такая же тропинка ведет налево к дороге, тянущейся от шоссе (метрах в ста налево) к дому, а далее, петляя через запущенный яблоневый сад, к сараю. Возле дома, под окном, расположенным рядом со спаленкой Джози, лежит большой плоский валун.

Скоро полдень. Ясный и жаркий день.

Дверь спальни Джози отворяется, и она выходит на ступеньку, пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о притолоку. Джози двадцать восемь лет. Она слишком крупна для женщины (рост ее – сто восемьдесят сантиметров, а вес – около ста килограммов). Ее покатые плечи широки, грудь большая, крепкая, талия тонка по сравнению с плечами и бедрами. У нее длинные, красивые руки необычайной силы, хотя мускулов на них не видно. Такие же у нее и ноги. Она сильнее почти любого мужчины, кроме какого-нибудь богатыря, и способна выполнять тяжелую работу за двоих. Но в ней нет ничего мужеподобного. Она женщина с головы до пят. По лицу ее можно безошибочно угадать, что она ирландка: у нее короткая нижняя губа, маленький нос, густые черные брови, жесткие, как конская грива, черные волосы, светлая, хоть и загорелая, в веснушках кожа, выдающиеся скулы и крупный подбородок. Ее никак не назовешь хорошенькой, но большие темно-голубые глаза красят ее лицо, а улыбка, открывающая ровные, белые зубы, придает ему удивительную прелесть. На ней дешевое голубое платье без рукавов, ноги босы. Она спускается со ступенек, подходит к левому углу дома и вглядывается, нет ли кого-нибудь возле сарая. Потом, озираясь, быстро идет направо.

Джози. Ну, слава Бгу! (Возвращается к своей двери.)

Справа, из глубины сцены, появляется ее брат Майк. Майку Хогену двадцать лет, он на десять сантиметров ниже сестры, крепко сбит, но рядом с ней кажется просто щуплым. У него заурядная внешность ирландца из простонародья, лицо выражает то недовольство, то расчетливую хитрость, то самодовольное ханжество. Он ни на минуту не забывает о том, что он набожный католик, усердно выполняющий все религиозные обряды, а посему ему дарована благодать Всевышнего в этом мире, населенном проклятыми грешниками, протестантами и дурными католиками. Короче говоря, Майк – американская разновидность ирландского пуританина из католиков, в общем – противный юноша. На нем грязный комбинезон, выгоревшая от пота коричневая рубашка. В руках – вилы.

Джози. Ну и хлебнешь же ты горя, копуша! Говорила я тебе, кончай в половине двенадцатого!

Майк. А как мне было смыться раньше, ежели он подглядывает за мной из-за угла сарая, не дай бог, чтобы я передохнул? Пришлось дожидаться, покуда он не уйдет в свинарник. (Со злобой.) Там ему и место, старому борову!

Джози с поразительной быстротой отвешивает ему тяжелой рукой оплеуху. Она не собиралась бить его всерьез, но голова его запрокинулась, он чуть не упал, выронив вилы, и сразу же трусливо заскулил.

Не дерись! Чего ты!

Джози (негромко). А ты насчёт него не прохаживайся. Он мой отец, мне он нравится.

Майк (отойдя от нее на безопасное расстояние и надувшись). Да, вы – два сапога пара. И сапоги-то гнилые.

Джози (добродушно). Ну и слава Богу. А тебя я вовсе и не била, не то лежал бы на земле, как колода. Так, приласкала маленько, чтобы ты чуточку поумнел. А вот ежели отец узнает, что ты хочешь сбежать, он изобьет тебя до полусмерти. Тащи чемодан. Я его уложила. Стоит у меня за дверью, а сверху положен пиджак. Поворачивайся, я погляжу, что он там делает. (Быстро заглядывает за угол дома.)

Майк поднимается по ступенькам к ней в комнату и возвращается, неся старый пиджак и видавший виды, туго набитый чемодан.

(Идет обратно.) Покуда его не видно.

Майк опускает на землю чемодан и надевает пиджак.

Я уложила все твои вещи. Переоденешься в праздничный костюм либо в уборной на станции, либо в поезде, не забудь только лицо умыть. Небось сам хочешь получше выглядеть, когда придешь к братцу Томасу? (Улыбаясь, добродушно, но с издевкой.) Он-то ведь у нас птица важная, не кто-нибудь, сержант полиции в Бриджпорте! Может, и тебя туда пристроит. Тебе там самое место. Так и вижу, как ведешь в участок пропойцу и толдычишь ему о вреде пьянства. Ну а ежели Томас сам тебе не найдет работы, то передаст на руки братцу Джону, почтенному буфетчику в Меридене. Тот уж обучит тебя своему ремеслу. Из тебя выйдет не буфетчик, а золото: из кассы воровать не будешь, сам пить – ни-ни, а стоит посетителю повеселеть, как ты тут же со своими проповедями: «Вам уже хватит, лучше идите домой». (Вздыхает с сожалением.) Да что говорить: как родился попам на радость, так и помрешь.

Майк. Ладно. Смейся, смейся над тем, что я хочу быть порядочным.

Джози. Да ты еще хуже, чем порядочный. Ходячая добродетель.

Майк. Хотя бы и так, а вот никто этого не скажет про… (Замолкает, не столько устыдившись, сколько боясь договорить до конца.)

Джози (весело). Про меня? Не скажет. И даже не подумает. (Насмешливо улыбается.) Знаю, как тебе было тошно жить с сестрой, у которой дурная слава на всю округу.

Майк. Имей в виду, это не я говорю. Не хочу на прощанье с тобой ссориться. Ничего, я твои грехи отмолю.

Джози (грубо). Ох! Да иди ты к чертям со своими молитвами.

Майк (обиженно). Ухожу. (Берет чемодан.)

Джози (смягчаясь). Погоди. (Подходит к нему.) Не обижайся на мой язык, Майк. Мне жалко, что ты уходишь, но для тебя так лучше. Потому я тебе и помогаю уйти, как помогла и Томасу и Джону. Тебе со стариком не сладить, старый черт вечно будет держать тебя в ярме. Желаю тебе счастья. Ты выйдешь в люди, храни тебя бог! (Голос ее потеплел, она, моргая, смахивает слезу. Целует его, а потом, пошарив в кармане платья, вытаскивает маленький сверток долларовых бумажек и сует ему в руку.) На тебе маленький подарок кроме денег на билет. Стянула из его зеленого мешочка. Вот взбесится, когда узнает! Но я-то с ним справлюсь.

Майк (с завистью). Да, ты это умеешь. Одна ты. (На мгновение тронут, с благодарностью.) Спасибо, Джози. Ты добрая. (Но тут же вспоминает о благочестии.) Но мне не хочется брать краденые деньги.