Юнис нисколько не сомневалась – работа эта как раз для нее. Она могла бы приковать себя цепями к одной из картотек, если бы понадобилось. К счастью, обошлось без этого. Того, что она смотрела «Большой побег» и была фанаткой этого фильма, оказалось достаточно. Бомбер заварил чай в малюсенькой кухне, которая примыкала к кабинету, чтобы отпраздновать ее новую должность. За ним в комнату ворвался какой-то странный, перекатывающийся звук. Этот шум создавал двухцветный терьер, одно ухо которого находилось в приспущенном положении, и у него было коричневое пятно в районе левого глаза. Он сидел на деревянной тележке на двух колесах и передвигался на ней, перемещая передние лапы.

– Познакомься с Дугласом. Моя правая рука. Ну, точнее, лапа.

– Добрый день, Дуглас, – торжественно поздоровалась с ним Юнис. – В честь Бадера[8], я полагаю.

– Я сразу понял, что ты – та самая. Итак, какой обычно пьешь чай?

Во время чаепития (Дуглас пил из блюдца), Юнис узнала, что Бомбер подобрал Дугласа, когда того, еще щенка, сбила машина. Ветеринар предложил усыпить пса, но Бомбер принес его домой.

– Я сам ему перевозку собрал. Это скорее «Моррис 1000 Тревелер», нежели «Мерседес», но со своей задачей он справляется.

Они сошлись на том, что к работе Юнис приступит со следующей недели, заработная плата оказалась весьма недурственной, а вовсе не «прискорбной», а в ее обязанности входило практически все, что только могло потребоваться. Юнис была на седьмом небе от счастья. Но как только она собралась уходить, дверь распахнулась и женщина – развернутая скрепка – широким шагом вошла в комнату. Она представляла собой отнюдь не утонченный зигзаг из носа, локтей и коленей; полнота, которая смогла бы смягчить резкие черты, отсутствовала, а на лице застыла вечная ухмылка.

– Как я вижу, эта твоя недокрыса все еще жива, – сказала она, указывая на Дугласа сигаретой и бросая сумку на стул. Увидев Юнис, она криво улыбнулась. – Боже правый, брат! Только не говори мне, что ты обзавелся любовницей!

Она выплевывала слова, будто виноградные косточки.

Бомбер сказал терпеливо и устало:

– Это Юнис, моя новая ассистентка. Юнис, это моя сестра Порша.

Она смерила Юнис холодным взглядом серых глаз, но руку для пожатия не протянула.

– Я должна была бы сказать, что мне приятно познакомиться, но не хочу врать.

– Аналогично, – отозвалась Юнис.

Она произнесла это еле слышно, да и Порша уже переключила внимание на брата, но Юнис могла бы поклясться, что видела, как шевельнулся кончик хвоста Дугласа. Она оставила Бомбера наедине с его мерзкой сестрой и зашагала вниз по лестнице, навстречу яркому полуденному солнцу. Последнее, что она услышала, закрывая дверь, был вопрос Порши, который она задала, в общем, другим, но тем не менее неприятным, льстивым тоном:

– Ну, дорогой, когда ты уже собираешься напечатать мою книгу?

На углу Рассел-стрит Юнис остановилась на мгновение, вспомнив мужчину, которому она улыбнулась. Она надеялась, что человек, с которым у него была назначена встреча, не заставил его ждать слишком долго. И в этот момент золотая вспышка и блеск стекла у ее ног, в пыли и грязи, привлекли ее внимание. Она наклонилась, спасла маленький круглый предмет, вытащив его из канавы, и без колебаний сунула в карман.

Все происходило как всегда. Низко опустив голову и ни разу не взглянув вверх, он осматривал тротуары и обыскивал водостоки. Его спина горела, глаза были мокрыми от слез и песка. А потом он падал – летел спиной во что-то черное и приземлялся на влажную, сбившуюся простыню собственной кровати. Сон всегда был одним и тем же. Вечные поиски того, чего он никак не мог найти и что должно было принести ему покой.

Стояла тихая летняя ночь, в доме было темно. Энтони высвободил ноги и сел, пытаясь прогнать из головы навязчивые обрывки сна. Ему придется встать. Поспать этой ночью уже не получится. Он спустился по лестнице, скрип ступенек отдавался в его ноющих костях. Он шел на ощупь, пока не добрался до кухни, где включил свет. Он заварил чай, больше успокаиваясь от его приготовления, чем питья, и отправился в кабинет. Бледный свет луны плавно скользил по краям полок и образовывал круг сияния в центре деревянного стола. Золотистая крышка коробки из-под печенья подмигнула ему с высокой полки. Он аккуратно опустил ее в мерцающий бассейн света на столе. Из всех вещей, которые он нашел, эта не давала ему покоя больше, чем любая другая. Потому что это было не «что-то», а «кто-то» – в этом он почему-то был уверен. Он в очередной раз снял крышку и осмотрел содержимое, чем занимался каждый день прошедшей недели. Энтони перекладывал коробку с места на место, помещая ее выше – подальше от любопытных глаз, но ее все равно нельзя было не заметить. Он не мог оставить ее в покое. Он опустил руку в коробку и мягко провел кончиками пальцев по серым песчинкам. На него нахлынули воспоминания, похищая его дыхание. Он задыхался так, будто его ударили кулаком в живот. Снова у него в руках оказалась сама смерть.

Жизнь, которую они могли бы прожить вместе, была фантазией, которая причинила лишь вред и о которой Энтони очень редко позволял себе думать. У них уже могли бы быть внуки. Они никогда не говорили о детях, но, с другой стороны, они оба считали, что, бесспорно, время было им подвластно. Но это мнение оказалось всего лишь результатом трагической беспечности. Она всегда мечтала о собаке. Энтони пытался оттянуть этот момент, как только мог, приводя такие доводы, как «порча розария» и «вырытые ямы на лужайке». Но в конце концов она одержала над ним победу, впрочем, это обычно ей удавалось при помощи губительного коктейля из шарма и чистейшей жестокости. Они собирались приютить собаку из «Баттерси» через неделю после смерти Терезы. Но вместо этого Энтони провел весь день, бродя по пустому дому и отчаянно отыскивая следы ее присутствия. Вмятина на подушке, золотисто-каштановые волоски на расческе, пятно от алой помады на бокале. Ничтожные, но бесценные следы ее уже угасшей жизни. На протяжении последующих печальных месяцев Падуя в своих стенах сохраняла отголоски ее существования. Энтони мог зайти в комнату с острым ощущением того, что она вышла из нее всего минуту назад. День за днем он играл в прятки с ее тенью. Он слышал ее песни в зимнем саду, улавливал ее смех и ощущал ее поцелуи в темноте. Но со временем, постепенно, она отпустила его. Она позволила ему строить жизнь без нее. Единственным следом, который все еще присутствовал в его жизни и сегодня, был запах роз там, где его не могло быть.

Энтони отряхнул кончики пальцев от серого порошка и закрыл коробку. Когда-нибудь он вполне может оказаться на месте этого человека. Возможно, именно поэтому его так тревожил этот прах. Он не должен потеряться, как этот бедняга в коробке. Он должен быть с Терезой.

Лора не спала, но лежала, крепко закрыв глаза в бесплодной надежде уснуть. Переживания и сомнения, которые днем не так терзали ее благодаря работе, прокрались под покровом ночи, распуская нити ее спокойной жизни, словно моль, поедающая кашемировый свитер.

Кто-то из соседей хлопнул дверью, раздались громкие голоса и смех, и это разрушило хрупкую надежду на сон. Парочка, которая переехала в соседнюю квартиру, вела буйную светскую жизнь. Через несколько минут после их возвращения с дюжиной, а то и больше, друзей-гуляк, тонкие стены квартиры Лоры начали вибрировать в такт беспощадным колебаниям электронной музыки.

– Господи Иисусе, только не это!

Лора села на кровати, опустив ноги на пол, и в досаде стала колотить пятками по дивану. Уже третий раз за неделю. Она пыталась поговорить с ними. Угрожала вызвать полицию. В конце концов, к своему стыду, она опустилась до выкрикивания нецензурных выражений. Ответ всегда был одним и тем же: торопливые извинения, пустые обещания. При этом ничего не менялось. Они просто-напросто игнорировали ее. Может, уже пора было рассмотреть такие варианты, как спуск шин их «Гольфа»? Или она могла бы засунуть им в почтовый ящик конский навоз. Она улыбнулась самой себе, несмотря на гнев. Ну и где она достала бы конский навоз?