– Да здравствует император! – громко воскликнула свита.

– Да, да, теперь война окончена, и вы, господа, возвратитесь во Францию с неувядаемыми лаврами.

Подъехав к валу у Дорогомиловской заставы, он подозвал к себе своего генерал–адъютанта графа Дюроне и, дал ему поручение: «поезжайте в город, генерал, устройте порядок службы и составьте депутацию, которая должна поднести ключи, и затем стал спокойно ходить взад и вперед.

Несколько французов, оставшихся в Москве, были приведены к Наполеону и объяснили ему, что Москва оставлена жителями.

– Какое невероятное событие! – вскричал Наполеон, – надо обдумать его. Он видимо встревожился. Подумал, что это значит, что Москву отдает Кутузов без боя – оплот России – первопрестольную столицу? Не делает ли «эта старая лиса» какой–либо для него непонятной засады? и тотчас же приказал послать ординарцев в Москву к заставе, узнать, где русское войско?

Посланные Наполеоном ординарцы вернулись и доложили, что русское войско оставило Москву.

– Ага! Они боятся, тем лучше! И пришпорив своего коня, поскакал к Дорогомиловской заставе.

У самой заставы он слез с коня и окруженный блестящей свитой, ждал из Москвы депутации и городских ключей.

Наполеон думал, что его, как победителя, встретят с пушечной стрельбой, – он привык к овациям, которые делали ему в Вене, Берлине и Варшаве и в других городах. Ему нужны были лавры и цветы, но ни того ни другого не дала ему Москва.

Напрасно ждал Наполеон,

Последним счастьем упоенный,

Москвы коленопреклоненной

С ключами старого Кремля:

Нет, не пошла Москва моя

К нему с повинной головою!

Думал, что возьмет Москву, и Россия будет у ног его, как он об этом писал в Париж, но жестоко ошибся. Наконец, ждать ему надоело, и он сердито отдал приказание:

– Сейчас же приведите ко мне бояр. Эти русские варвары не знают, как сдают города!

Поспешили исполнить его приказание, и привели несколько человек, плохо одетых, вероятно, то были иностранцы – ремесленники, не выехавшие вместе с другими из Москвы. Некоторые из них говорили по–французски.

Перед Москвою. Ожидание депутации бояр. Художник В. Верещагин.

– Где же начальство? сурово спросил Наполеон.

– Никого нет, государь, – отвечали ему отрепанные депутаты.

– А Растопчин где?

– Он поехал провожать армию.

– А жителей много в Москве осталось?

– Очень немного, кто остался, и те попрятались.

Эти слова разозлили Наполеона. Он нервно прикусил язык и повернувшись спиною к депутации, крикнул:

– Гоните эту дрянь!

Ровные и до того времени спокойные его шаги, вдруг становятся скоры и беспорядочны. Он оглядывается в разный стороны, оправляет платье, останавливается, вздрагивает, недоумевает, снимает с руки перчатку и опять надевает, вынимает из кармана платок, мнет его в руках, и как бы ошибкою кладет в другой карман, потом снова вынимает и снова кладет опять снимает перчатку и торопливо надевает ее, и это повторяет несколько раз. Окружающее его генералы стоять, не шелохнутся.

Несколько успокоившись, он сел на лошадь, проехав Дорогомиловскую слободу, слез и начал ходить по берегу взад и вперед, а ключей все не несут; бояр тоже на лицо не оказалось. Эффект торжественной минуты, до которого Наполеон был такой охотник, был потерян безвозвратно.

Пожар в Москве. 1812 год. Художник И. Клар.

На другой день, когда Наполеон въезжал в город, его встретили с иллюминациею – запылал город. Четыре ночи затем не зажигали свечей по ночам, так было светло от огня. Горело все Замоскворечье.

Положение становилось все более и более опасным. Вот как об этом пишет французский генерал, адъютант Наполеона, не отлучавшийся от него ни на шаг во все время войны, граф де-Сегюр:

Зарево. Замоскворечье. Отечественная война 1812 года в картинах В. Верещагина.

«Завоевание, для которого Наполеон всем пожертвовал, было точно призрак, которого он, казалось, уже коснулся рукой, рассеялось в пространстве, в виде клубов дыма и пламени! И тогда необычайное волнение охватило императора, как будто и его пожирало окружавшее пламя. Он быстрыми шагами обходил все свои апартаменты, резкими, порывистыми движениями обнаруживая свое мучительное беспокойство. Он, то принимался за свою спешную работу, то оставлял ее, стремительно бросаясь к окнам, чтобы наблюдать за усилением пожара. Резкие и отрывистые восклицания вырывались из его стесненной груди: «Какое ужасное зрелище! Это они сами! Столько дворцов! Какое невероятное решение! Что за люди! Это скифы!»

Он нервно ходил по комнате, останавливаясь возле каждого окна, и смотрел, как ужасный победитель–огонь яростно уничтожал его блестящее завоевание, охватывая все мосты, все проходы в крепости, окружая ее кольцом, и держал его, Наполеона, словно в осаде, как огонь перебрасывался на ближайшие дома и как, суживаясь все больше и больше, он оставлял императору одну лишь Кремлевскую твердыню.

Мы вдыхали в себя лишь дым и копоть. Наступила ночь и ее мрак увеличивал еще больше нашу опасность; ветер словно заодно с русскими, все увеличивал свою резкость.

Тут подоспели король Неаполитанский и принц Евгений; они, вместе с принцем Невшательским, проникли к императору и на коленях умоляли его покинуть это роковое убежище. Но все было напрасно.

Наполеон, завладевший, наконец, дворцом царей, упорствовал, не желая уступать его даже огню, как вдруг раздался крик: «Пожар в Кремле!» Крик этот переходил из уст в уста, и вывел нас из созерцательного оцепенения, в которое мы впали прежде. Император вышел, чтобы взвесить опасность. Огонь дважды охватывал строения, в котором находился император, и его дважды удавалось погасить; но башня над арсеналом все еще горела. В ней нашли солдата русской полиции. Когда его привели к Наполеону, император заставил расспросить его в своем присутствии. Этот русский и был поджигателем; он исполнил предписание, заметив сигнал, поданный начальством. Итак, все было обречено разрушению, даже древний священный Кремль!»

«Император сделал презрительное и недовольное движение и несчастного отвели в первый двор, где вышедшие из себя гренадеры пронзили его своими штыками».

«Все это заставило Наполеона решиться. Он поспешно спустился по северной лестнице, известной по происшедшей когда-то там казни стрельцов, и приказал вести себя за город по Петербургской дороге в императорский Петровский дворец, находившейся на расстоянии одного лье от Москвы».

«Но нас окружал целый океан пламени: оно охватывало все ворота крепости и мешало нам выбраться из неё. Тогда наши после долгих поисков нашли возле груды камней подземный ход, выводившей к Москве-реке. Через этот узкий проход Наполеону с его офицерами и гвардией удалось выбраться из Кремля».

«Но и этот выход не избавлял их от опасности: приблизившись к месту пожара, они не могли ни отступать, ни остановиться, а расстилавшееся перед ними огненное море не позволяло им продвигаться вперед. Те же из наших, которые раньше ходили по городу, теперь, оглушенные бурей пожара, ослепленные пеплом, не узнавали местности, да и кроме того сами улицы исчезли в дыму и обратились в груды развалин».