... «Модуль» вошел в Систему только через пятьсот двенадцать лет. Варен и Кривич крепко «спали» в гипотермическом лоне и не слышали, как взревела сирена. Киберы, истуканами проторчавшие все полтысячелетие, ожили, задвигались и, повинуясь программе, включили тормозной двигатель. Реактор быстро «доел» крохи энергии и смолк. Но скорость «Модуля» удалось погасить до планетарной. Вот только для посадки ничего не осталось — ни крупицы, ни кванта.

От Плутона — через всю Солнечную систему — понесся записанный на пленку голос Кривича: «Я — «Модуль» с галактолета «Паллада», ведомого Вареном! Иду по инерции пять столетий. Мои координаты... Нет топлива для посадки. На борту двое, одни из нас в шоке. Остановите «Модуль»! Остановите нас!..».

Сигнал был пойман и расшифрован станцией связи Титана.

Два гиганта-спасателя догнали «Модуль» именно в тот момент, когда аппарат, пронизав орбиты всех планет, готовился — уже навсегда — исчезнуть в мироздании.

...Кривич очнулся, открыл глаза. Долго не мог понять, где он и что с ним. Лежал он в комнате с прозрачными стенами, за ними виднелись густая синева неба, огромный диск Сатурна, который Алексей сразу узнал по знаменитым кольцам, перечеркнувшим небосвод.

Потом над ним склонились лица каких-то незнакомых людей. Тут Кривич вспомнил все — и тревожно приподнялся на ложе. «Где Варен? Что с ним?..». Кто-то в белом одеянии, наверняка — врач, прочел его мысли и успокаивающе сказал:

— Он здесь. Не волнуйся!.. Все эти долгие столетия Земля помнила о вас — первооткрывателях Континуума. Что ты хочешь сказать человечеству?.. — Смысл его слов был понятен, будто кто-то в мозгу отпечатал фразу на русском языке.

Он протянул Кривичу крохотный приборчик, похожий на кольцо. «Микрофон, наверно...».

Кривич блаженно вздохнул, прикрыл веки. Медленно откидываясь назад, к спинке ложа, он радостно кричал мысленные слова: «Дорогой ты наш Эскулап! Спасибо тебе!... Но я хотел бы сейчас одного — я выпил бы чистой родниковой воды, которую так любил пить в детстве. В логу, что на родине, в южной степи».

И эта мысль была лишь адекватным выражением его любви к отчей планете, к людям, живущим на ней.