Минут через десять раздается голос Родиона Константиновича:
– Маюша, а неплохо, по-моему.
Смотрим дальше.
– Маюша, ты зря переживала, очень хорошо.
Через час мы уже сидели за столом с бокалами вина, Плисецкая быстро почистила авокадо, сварила макароны. Голоса теплели, напряжение спадало. Это были лучшие в моей жизни макароны…
Полгода назад (до трагического майского дня, когда Майи Михайловны не стало, оставалось совсем немного – но тогда и помыслить о таком было невозможно) в кабинете, где я спешно собирался на утреннюю планерку, раздался звонок из Мюнхена.
– Вот смотрим с Родионом Константиновичем фильм (на основе той самой съемки был сделан мини-фильм для сайта «Комсомолки»: не только интервью, но и фрагменты самых известных балетов Плисецкой. – Авт.). Родион Константинович с утра сказал – давай Колин фильм посмотрим. И были как магнитом притянуты. Все-таки очень симпатично получилось: я свой голос услышала… Родион Константинович говорит: и правда, ты – хорошая балерина.
– Ну да, ну да – он только сейчас это понял!
Плисецкая рассмеялась с чудным женским лукавством: «А он мне это еще раз сказал!»
– Вы сами, Майя Михайловна, как произведение искусства.
– Вот как?! Колечка, вы прекрасно исполнили свою роль…
На планерку я давно опоздал – да и бог с ней! Когда повесил трубку, подумал, что, наверное, это и есть тот счастливый момент, когда ты сумел доставить людям радость – а для меня, быть может, эта радость была гораздо значительней. Ведь те, кому понравился наш фильм, – Плисецкая и Щедрин, а значит, радость – двойная. Как хорошо все-таки, что тогда, в октябре 2010-го, ничего не стерли в нервной предъюбилейной горячке…
Плисецкая была неповторимой женщиной. О возрасте она никогда не говорила, но и не скрывала его: круглые даты праздновались ярко и красиво. При этом сама ничего не организовывала. Многое на собственных юбилеях было для нее сюрпризом. Она скучала по публике, по аплодисментам, по стихии творческого полета и восторженного зала. И любила ломать любые сценарии.
…Совершенно, кстати, неудивительно, что ее любимые французские духи назывались Bandit: впервые их привезла в Москву Эльза Триоле, гонкуровская лауреатка, жена поэта Луи Арагона и сестра Лили Брик. Той самой возлюбленной Маяковского, в доме которой, собственно, и познакомились Плисецкая и Щедрин. Не случайно тянуло Майю и Лилю друг к другу: обе рыжие, обе с несгибаемым характером и острым как бритва языком. Даже последняя воля обеих оказалась схожа… Когда Майю Михайловну спрашивали, с кем она близка, Плисецкая неизменно отвечала: я не ищу тех, кто мне близок, я общаюсь с теми, кто мне интересен.
А она была интересна всем.
На одном из ее юбилеев, который отмечался в Кремлевском дворце, кого только не было на сцене: и шаолиньские монахи, и брейк-дансеры, и хор Александрова. А знаменитейший испанский танцовщик Хоакин Кортес так лихо отстукивал на сцене фламенко, так манил прекрасную даму к себе, что Плисецкая не выдержала – руки грациозно взметнулись, и она страстно, под стать ему, прошлась в танце истинной гитаной. А как раз накануне юбилейного концерта мы сидели в каком-то закутке в Большом, и вдруг в разговоре я остро почувствовал: как же ей хочется танцевать! Но теперь она – только зритель… Так что Кортес зажег чертовски вовремя, а Плисецкая не была бы Плисецкой, если б упустила такой подарок.
К слову, Майя Михайловна никогда не сетовала, что уже не танцует, но, как признался однажды Родион Константинович, когда он включал музыку – она начинала импровизировать…
А последний раз мы разговаривали в апреле. Майя Михайловна вся была в планах предстоящего 90-летия – конечно же, в Большом.
– Знаете, там ожидается что-то грандиозное. До конца мне не раскрывают, что будет, но уже чувствуется. Я так хочу еще выйти на сцену Большого. Наверное, уже в последний раз.
– Майя Михайловна, что за мысли у вас, столько всего намечено…
– Колечка, каждый день сейчас дорогого стоит.
– А Родион Константинович как? – пытаюсь увести разговор с грустной ноты: говоря о Щедрине, она всегда оживляется.
– У него в этом году в Мариинке опять премьера, представляете?!
– И что будет?
– Пока не скажу. Не хуже «Левши»!
А «Левша» запомнился не только тем, что это монументальная и по-щедрински виртуозная опера, написанная специально для Гергиева и Мариинского театра. Накануне ее премьеры мы с женой приехали в Питер. Собирались встретиться с Плисецкой и Щедриным. Но едва услышав в трубке голос Родиона Константиновича, я понял – что-то случилось. «Майя вчера на репетиции сломала ногу».
Оказалось, все дни, пока на Новой сцене Мариинки шли репетиции, Плисецкая была рядом с мужем. В какой-то момент решила сходить за водой для Щедрина: тот не мог прервать репетицию. А на Новой сцене – сложное закулисье, да и свет горел не везде. Неудачно оступилась – но никому не сказала, выдержала генеральную до конца. Когда врач осмотрел ногу, стало ясно, что придется отлеживаться в отеле: на премьеру ехать невозможно. Платье от Кардена так и осталось висеть в шкафу.
Майя Михайловна на фотовыставке, посвященной ее творчеству.
После «Левши» Щедрин был нарасхват: поздравления, телеинтервью, цветы. Дух удалось перевести только за кулисами: Гергиев открыл шампанское, пили за искрометную премьеру, за талант композитора и, конечно, за его музу. Но взгляд Родиона Константиновича оставался грустно-озабоченным. И мы поехали в отель к Майе Михайловне.
Она тут же принялась со всеми подробностями расспрашивать, что и как прошло. Радовалась столь шумному успеху. И нисколько не стеснялась своего непривычного для меня вида: «Что ж я буду перед вами «улыбку держать» – свои же люди. Давайте есть пирожные, свежайшие!» И с таким удовольствием откусила эклер, что я понял – ее знаменитое «сижу не жрамши» тут не работает! Эти эклеры, кстати, прислали трубачи гергиевского оркестра, огорченные тем, что Плисецкая не смогла быть на премьере.
А совсем поздним вечером мы с женой сидели за столиком итальянского ресторанчика на Крюковом канале, пили вино, смотрели на самый театральный из петербургских видов и поражались: как несправедлива бывает судьба! Два года подряд неизменно на всех (!) репетициях она рядом с ним – и вот тебе… Обидно-то как!
Но уже через полгода Плисецкая – снова на ногах. И в зале Мариинки она слушала «Левшу» в том самом карденовском платье, которое не удалось надеть на премьеру. Хотя, казалось бы, в ее возрасте такое быстрое восстановление почти немыслимо. Тем более что за несколько лет это была вторая серьезная травма.
Первая случилась в Риме, где Плисецкая возглавляла жюри балетного конкурса. В собственный день рождения попала каблучком в какую-то выемку мостовой – и целая зима операций и клиник… Своего литовского врача-спасителя она потом пригласит на юбилей в Москву и будет с радостью представлять всем. Она умела быть благодарной. А вообще, какие бы травмы ни случались со стойкими балеринскими ногами, они ее не подводили. Она любила повторять: мои ноги – мое мнение.
Подвело сердце. Как сказал Родион Константинович, ее сбило влет, как птицу.
Тем утром она позвонила Гергиеву, чтобы поздравить с днем рождения: он был в поезде, ехал на гастроли и репетировал прямо в вагоне. А буквально за неделю до того они с Щедриным побывали в Питере и Москве. Увлеченно общались, обсуждали предстоящий юбилей, ходили на концерты, даже просидели до четырех утра на дружеском банкете.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
