Настроение было довольно паршивым. Мне было неприятно смотреть, как Антон бегает на задних лапках перед Соней, при этом не упуская возможности встретиться с Яной при первом удобном случае. Мужчины о чем-то говорили, шутили, пили вискарь, Соня сидела молча, а мне в голову лезли всякие невеселые мысли. Бутылка текилы стояла на столе не откупоренная.

— Миш, налей мне текилы, — попросила я, протягивая бокал для вина.

— Настюш, ты чего? — удивился Мишка. — Ты же не пьешь крепкие напитки.

Я пожала плечами, а Соня встала и достала из шкафчика два стаканчика для текилы и поставила их перед Мишей:

— Миш, и мне.

Я насыпала соль в ложбинку между большим и указательным пальцами, зажала между ними дольку лимона. Прошлась языком по дорожке соли, влила в себя золотистую обжигающую жидкость и следом отправила лимон. Соня проделала тоже самое и смотрела на меня, улыбаясь. Еще пара таких стаканчиков, и все вокруг изменилось, даже лампа над нами, казалось, стала гореть ярче. Я была слегка пьяна, но в то же время трезво оценивала ситуацию со стороны, будто мое сознание раскололось на две части: меня, которая пила, смеялась и шутила, и Строгую Настю, которая была недовольна всем происходящим и комментировала все мои действия. Тут мне вспомнился Фрейд, предложивший миру трехкомпонентную модель психики, состоящую из «Оно», «Я», и «Сверх-Я». «Оно» — это либидо, все тайные низменные желания, «Сверх-Я» — совесть, цензор и критик и «Я» — непосредственно сознание. Может, и моё сознание под воздействием алкоголя разделилось на три части, но моё «Оно», будучи самой аморальной из них, скорей всего, успело упиться и дремало, ну или валялось в стельку пьяное, не подавая признаков жизни. Зато моё «Сверх-Я» было не заткнуть. Первый раз я услышала Строгую Настю, когда смеялась над очередной тупой шуткой Антона.

«Это же дичь! Нечего так ржать!» — одёрнул меня голос в голове.

Голос был прав: странно смеяться, когда смеяться не над чем. Поэтому дома я обычно, накрыв на стол и посидев с гостями положенные полчаса, находила предлог, чтоб выйти из-за стола, а потом изредка наведывалась, чтоб убрать пустую посуду и сменить тарелки.

— Ой, Антон, а ты такой шутник! Всегда об этом знала! — сквозь смех сказала я. — Я нашим общим знакомым так о тебе и говорю, немного другими словами, правда. Совсем немного другими.

Я уже видела как Строгая Настя покрутила пальцем у своего виска. Да-да, теперь я её не только слышала. «Ну и что! — мысленно огрызнулась я. — Они уже не в том состоянии, чтобы понять сарказм».

— Миша, налей еще! Я чувствую, еще пара стаканчиков и я начну понимать шутки этого тёмненького. Прости, имя твоё никак не запомню, — с извинительной улыбкой обратилась я к их гостю. — Ребята, с вами оказывается так весело! Просто, чтобы это понять мне надо было всего-то основательно нажраться!

Я увидела усмешку Сони. Да, Соня всё прекрасно понимала, несмотря на то, что пила наравне со мной. И в отличие от меня совсем не выглядела пьяной.

— Настён, может, хватит тебе, — Миша явно был озабочен моим состоянием. Еще бы! Такой он меня никогда не видел. Да я сама такой себя не видела!

Я покачала головой:

— Нет, Миш, сегодня я до конца с вами.

«Остановись!» -уже вопила мне в уши Строгая Настя, но я отмахнулась от неё как от назойливой мухи.

Я смотрела на Соню, привычным жестом, слизывающую соль с руки, и думала, что этому идиоту нужно. Как он ей смотрит в глаза? Как отвечает на её

вопросы, где был? Мудак!

Тут я почувствовала легкое жжение в груди, воздуха не хватало, и я попросила Соню выйти со мной на улицу.

Мы присели на холодные бетонные ступеньки, я опустила голову на колени и выдохнула:

— Я, кажется, перепила.

— Я тоже, — ответила Соня. — Мы на двоих выпили бутылку текилы.

— Как херово то. Голова кругом идёт.

— Сейчас на свежем воздухе тебе полегчает. Зачем пила, если не умеешь?

— Плохо на душе было. Думала, легче станет.

«А теперь плохо не только на душе!» — съязвила Строгая Настя.

Я чувствовала, как горлу подступила тошнота, но я с ней боролась, как могла. Беспричинное веселье сменилось унынием, я бы даже сказала, тоской.

— Иногда мне кажется, что я совсем одна. У меня есть Мишка, но любит ли он меня? Есть друзья, но настоящие ли они? Есть вещи, которые мне и рассказать некому. Меня не поймут и покрутят пальцем у виска.

— И я одна, — Соня кивнула головой, в глазах её блеснули слёзы. — Отцу я не нужна. Он в открытую изменял маме, зная, что у неё слабое сердце. Когда она умерла, он почти сразу привёл в дом свою любовницу. Я не смогла с ними жить и переехала на квартиру. Отец её оплачивал. Он платит за всё. Он платит за отсутствие любви ко мне. Родители Антона меня ненавидят, считая, что я разбила его семью. Антону я не доверяю.

— Скажи мне, у вас же с Антоном не было ничего, пока он был женат на Але. Антон говорит, что Аля ревновала его зря.

«Не лезь не в своё дело!» — запротестовала Строгая Настя.

— Было…всё было.

— Я так и думала. Такие, как ты, просто так не ревнуют.

Я понимала Соню, наверное, как никто другой. Я тоже рано потеряла мать. Мне еще не исполнилось девятнадцати. А через два года умер мой отец, не смирившись с её потерей. Что говорить, мой привычный мир рухнул. Я старалась добиться чего-то в жизни только потому, что этого хотела моя мама. Но я осталась совсем одна.

Мне стало совсем дурно. Я еле успела добежать до клумбы. Блевать прямо на пороге было бы совсем дурным тоном. Мне казалось, что все мои внутренности выскочат наружу, живот сводило от спазмов.

«Фу! Прямо на тюльпаны! Ты всегда всё портишь!» — Строгая Настя никак не хотела угомониться.

Вдруг я почувствовала прикосновение к спине, сотрясаемой рвотными позывами. Соня стояла рядом и поддерживала меня. Когда рвота прекратилась, я вытерла рот тыльной стороной ладони.

— Пойдем в ванную, — Соня обняла меня за плечи и завела в дом. Казалось, она не испытывала ни малейшего отвращения.

Я умылась, прополоскала рот несколько раз, оттерла руки. Судя по отражению в зеркале, выглядела я неважно: бледное лицо и губы, лихорадочный блеск в глазах. Моя Строгая Настя даже ничего не сказала. Видимо, рвота и ее ушатала. Соня села со мной на бортик ванны и гладила по спине, будто успокаивала. Мы были с ней совершенно разные по характеру, но в одном очень похожи — она была такой же одинокой, как и я. Если бы не бутылка текилы, мы бы так и не открылись друг другу. Я потянулась к ней и дотронулась губами до её губ. Она не оттолкнула меня, просто сидела неподвижно. Не знаю, что будет завтра, с каким чувством я буду вспоминать об этом, но сегодня мне хотелось, чтобы Соня знала, что она не одна. Ночью мы спали в одной постели в спальне Сони и Антона, чтобы не слышать храп наших пьяных мужчин, которых решили уложить в одной отдаленной комнате для гостей. Я вырубилась сразу же, но сквозь сон, чувствовала, что Соня меня обнимает.

Наутро мне было просто ужасно. Очень сильно хотелось пить, казалось, что горло мое пересохло и растрескалось, словно земля в засуху, все тело ломило, как при гриппе, глаза болели от дневного света, сильно тряслись руки. Миша, увидев меня, укоризненно покачал головой, закутал в плед и отнес на кухню, где сделал мне огромную кружку крепкого чая.

— Пей, алкашонок, пей. Нужно, чтоб быстрей вышли токсины.

Он нежно обнял меня и поцеловал в губы, до сих пор хранящие вкус текилы, соли и Сониных губ.

Комментарий к

Этой истории никогда не было, но если бы она произошла на самом деле, все было бы именно так.