— Слушайте все внимательно! — скомандовал Глеб. — Электричка уходит в девять пятнадцать. Не отставайте!

— Ты сказала как-то, что слава излечивает от робости и застенчивости, — прошептал я Наташе уже в вестибюле. — Верная мысль! Глеб опять излечился!..

— Очень жалко, — сказала Наташа.

Мы вышли на улицу.

А природа между тем жила своей особой, но прекрасной жизнью!..

Погода была отличная! Лил дождь, ветер хлестал в лицо, земля размокла и хлюпала под ногами… «Это создает нужное настроение! — думал я. — Ведь мы едем не развлекаться, а на место таинственного преступления!»

— Пушкин любил осень, — сказал промокший Покойник. — Спрашивается: за что?..

Пока мы ехали на электричке, погода испортилась. Выглянуло солнце. Природа явно заигрывала с нами: она кокетничала осенними лучами, забиралась к нам под пальто прохладным ветерком, махала нам обнажёнными ветками… Разве можно в такую погоду как следует настроиться на мысль о преступлении?!

Но я всё же настроился… Накануне я услышал по радио, что, когда композитор Бородин умер, друзья из «Могучей кучки» закончили за него оперу «Князь Игорь».

Это было для меня абсолютным открытием! Оно натолкнуло меня на идею. И даже на несколько идей сразу… Может быть, мне удастся закончить повесть Гл. Бородаева! Вдруг я сумею разгадать тайну: куда девался тот человек! Я напишу вторую часть «Старой дачи». И Наташа запишет в тетрадку какую-нибудь замечательную новую мысль. «Конечно, его нельзя сравнить ни с Покойником, — напишет она, — ни даже с Принцем. И вообще ни с кем!..»

Я не знал, не мог даже предположить, что в тот день, в то самое обычное воскресенье… Но не буду забегать вперёд, хотя мне очень хочется забежать.

Бледный Покойник ожил под солнечными лучами и произнёс:

— «Да здравствует солнце!» — сказал как-то Пушкин. И в этом я с ним согласен.

Когда мы сошли с поезда на дощатую платформу маленькой дачной станции, Наташа стала оглядываться.

— Кого ты ищешь? — спросил я с тревогой.

— Вон расписание… Я должна вернуться к шести или семи часам. Не позднее! Чтобы мама не волновалась.

— Она всё ещё не встаёт?

— Нет, — сказала Наташа. — Сердце…

Я бросился к расписанию. Мне казалось, что кто-то хочет меня обогнать. Так всегда бывает, всегда: если какое-нибудь существо становится небезразличным, думаешь, что оно нравится всем вокруг и все испытывают те же чувства, что ты. Эта мысль не даёт покоя!

— Есть электричка в семнадцать ноль-ноль! — доложил я. — А потом — в двадцать ноль-ноль.

— Нам надо в семнадцать! Мы успеем?

«Нам… мы…» — я готов был слушать эти слова бесконечно!

— Идёмте! — скомандовал Глеб.

От станции шли минут сорок, не более. Но и не менее, потому что я следил по часам. Специально взял у Кости часы, будто заранее знал, что они в этот день… Нет, забегать я не буду. Не буду!

— За мной! За мной! — командовал Глеб. Ему нравилось быть начальником. — Только не отставать.

Я его просто не узнавал.

Судьбе было угодно, чтобы дорога к даче была очень запутанной. Это мне нравилось: мы двигались, словно по лабиринту: то сворачивали в лес, то шли между дачными заборами, то петляли вокруг каких-то сараев, то опять углублялись в лес… Казалось, удирая от кого-то, мы старались запутать следы.

Я подумал, что без Глеба нам ни за что не добраться обратно на станцию.

— За мной! За мной!.. — поторапливал Глеб. И вновь куда-то сворачивал…

Наконец он остановился. И мы тоже.

— Пришли! — сказал Глеб.

Я взглянул и увидел её. Она выходила одной стороной прямо на дорогу, а другой — прямо в лес. Меня сразу поразило то, что старая дача вовсе не была старой.

— Её покрасили, что ли? — спросил я у Глеба.

— Нет, она всегда такая была.

— «Тайна старой дачи» — это звучит? — спросил у меня Покойник.

— Звучит.

— А «Тайна новой дачи»?

— Не очень.

— Теперь понял? Знаешь, что такое — авторский домысел?

Принц Датский смотрел на Покойника с уважением.

А я лично терпеть не мог, когда Покойник начинал изъясняться «вопросами», будто устраивая кому-то экзамен.

— Почему не видно доски? — сказал он.

— Какой? — спросил Глеб.

— Мемориальной, конечно: «Здесь жил и умер…»

— А он не здесь…

— Тогда по-другому: «Здесь жил и не умер писатель Гл. Бородаев!»

«Может, Покойник всё-таки хочет поставить над своим очередным стихотворением буквы Н. К.? — подумал я. — Чего он вдруг в Наташином присутствии так старается?»

Принц продолжал смотреть на него с уважением.

Я решил немедленно перехватить инициативу!

— Больше я не могу молчать. Вы должны узнать кое-что важное, — сказал я. — То, что написано в повести Гл. Бородаева, — это не авторский домысел. Здесь, на этой вот даче, исчез человек… Как будто его и не было! Мы с вами пойдём не по следам повести, а по следам преступления…

Покойник притих.

— На даче кто-нибудь есть? — спросил я у Глеба.

— Дачники все уехали.

— До одного?.. — прошептал Покойник.

— Ну да, эго же видно! — бодро ответил я. — В посёлке сейчас ни души. Кричи не кричи, никто не услышит.

— А зачем нам кричать? — спросила Наташа.

— О, не бойся! — воскликнул я. — Конечно, всякое может случиться. Но я, то есть мы, тут, рядом. Всё-таки исчез человек…

«Если бы мне представили случай от чего-нибудь сё защитить!» — подумал я в ту минуту.

Миронова подняла руку:

— Нинель Фёдоровна сказала: «Подышим, погуляем в осеннем лесу!»

Острая наблюдательность подсказала мне, что Миронова не боится: она просто и на расстоянии подчинялась классной руководительнице. Такой у неё был характер.

— Сначала — подышим воздухом, которым дышал Гл. Бородаев! — ответил я ей.

— А как мы туда попадём, в эту дачу? — спокойно спросил Принц Датский.

— Дверь открыта, — сказал Глеб. — Я же предупредил, что мы будем. Вчера по междугородной…

— Пошли! — крикнул я. — Не бойтесь!

И первым вошёл в дачу.

Там было тихо. Только сверху раздавалось какое-то бормотание. Все застыли. Я тоже вздрогнул… Но даже опытный глаз не смог бы этого определить: я вздрогнул внутренне, про себя.

— Это племянник хозяйки, Григорий, — сообщил Глеб почему-то не сразу. — Он сторожит все дачи в посёлке. Он ждёт нас… И всё нам расскажет.

«Та самая лестница! — подумал я. — „Ворчливоскрипучая“, как написано в повести. По ней в новогоднюю ночь шёл Дачник после своей последней прогулки. Больше он не гулял!..»

Мы стали подниматься по «ворчливо-скрипучей» лестнице. Она не скрипела. «Понятно: авторский домысел!»— сказал я себе.

Сверху из комнаты стали ясно доноситься слова:

— Вы так?.. А мы вас — бац по загривку! Вы всё-таки трепыхаетесь? А мы вас — по шее трах!..

Покойник остановился. За ним и все остальные.

Сверху неслось:

— Ах, вы ещё живы? Тогда получите! И ещё, и ещё, и ещё!

— Что там происходит? — спросил Покойник.

— Может быть, надо помочь? — воскликнул я. Бросил прощальный взгляд на Наташу и кинулся наверх.

Дверь угловой комнаты была приоткрыта. Племянник Григорий играл сам с собой «в дурачка». Он «ходил» и за себя и за противника, которого не было.

— Ах, вы ещё дышите? Вот вам! Вот вам ещё!

Он стал подкидывать «королей».

— Сюда! Смелее сюда!.. — крикнул я, словно взобрался на вершину горы, а остальные были ещё где-то на склоне.

Миронова зашагала: она подчинялась командам.

Глеб тоже взбежал наверх. Поднялась и Наташа. Принц Датский прикрывал собою Покойника.

Племянник Григорий повернул голову к нам и погасил папиросу прямо об стол, на котором лежали карты.