Всех, на кого указывал Дрейк – начальник отряда специального назначения, они выкашивали, сметали подчистую. Врагов не оставалось. Друзья, партнеры, подельники? Кто мог обладать нужной информацией и необходимыми навыками, чтобы произвести почти удачное покушение? Являлся ли целью сам Дэйн? Или, может, отряд? Дрейк? Кому из них мстили?

Нет, Эльконто никогда не считал себя пушистым зайчиком – его руки всегда были в крови, но зачастую лишь в крови тех, кого убивали на «Войне». И их кровь настоящей кровью не считалась.

Еще тогда, в давние времена, он, помнится, спросил Начальника: «За что они умирают, Дрейк? За что так много, все до единого, без славы и цели?» И услышал ответ странный, потрясший его ответ:

– Никто из них не умирает, Дэйн. Каждый погибший просыпается наутро в собственной постели. Встает, завтракает и идет на работу. Они помнят «Войну», как сон, как жестокий и мрачный кошмар, который заставляет их взглянуть на собственную жизнь по-другому.

– Но зачем? Ведь для некоторых это не день и не два? Некоторые живут и воюют там месяцами.

Он до сих пор помнил, как легко и непринужденно в ответ пожал плечами Дрейк. Как улыбнулся почти с сожалением. Почти.

– А как еще мотивировать их к жизни? Как заставить проявить характер, сделать сильнее? Как помочь им осознать, что они способны на большее? Некоторые теряются, Дэйн, застревают в одной точке, перестают жить и начинают существовать. И тогда срабатывает автоматическая система, которая отправляет на «Войну». Тогда осуществляется переход. Потом бой. Новая жизнь. Другие эмоции. И пробуждение.

Тогда Эльконто долго молчал – не мог подыскать слов. Понимал, но какое-то время не принимал сказанное.

– Жестко, Дрейк.

– Да, жестко. – Лицо человека в серебристой форме осталось непроницаемым. – Но этот поход вдыхает в людей новую жизнь – заставляет их хотеть «жить», вдыхает новые силы.

– А солдаты?

– Солдаты – другое дело…

Да, «повстанцы» ненавидели Дэйна. Все. Каждый. И встреться он хотя бы с одним из них лицом к лицу, и моментально вспыхнула бы вражда – неумолимая жажда мести за каждую минуту, секунду, прожитую на Войне, и это было бы объяснимо. Вот только никто не возвращался. Эти люди умирали там – все до единого, чтобы проснуться в собственных постелях, чтобы вздрогнуть при мысли о кошмаре, что приходил к ним этой ночью, чтобы начать что-то с нуля, с новой страницы – переосмыслить, «задышать», ожить. Срабатывавшая в момент смерти временная петля, закидывала их в утро того же дня – дня «отправления», – так решил не он, так решила Комиссия, и жизнь для каждого начиналась заново, жажда мщения забывалась, как забывался и сам Дэйн.

Тогда откуда личный враг?

И почему прозвучал выстрел?

Ответа не находилось ни в пустых комнатах, ни в голове; мирно сопел у постели разметавший лапы по половику серо-коричневый пес.

В этот день она убила пятерых солдат. Сама.

Их обыскали, обнаружили рации – Ивон возликовала. Помимо раций с трупов сняли массу полезной мелочевки: пистолеты, ножи, гранаты, патроны, хорошие пояса, добротную обувь – ее забрали те, кто не побрезговал, и кому она подошла по размеру – старый Ким и долговязый Лиам.

Хорошо. Да, хорошо.

Ани, прикрытая со спины обломком бетонной стены с торчащими вбок железными прутьями, сидела на втором этаже разбитого дома, выскребала кончиком ножа из баночки «паштет» и мазала его на жесткий и пористый, похожий на одеревеневшую губку, хлеб. Нога почти зажила; новых ранений нет. Над далеким горизонтом догорал красно-желтый живописный закат – яркий, спокойный, с всполохами нежно розового и сиреневатого оттенков.

Красиво. Она и не знала, что здесь бывают такие закаты. Наверное, тот урод, кто создавал эту адскую дыру, вдруг по ошибке словил вирус вдохновения и случайно решил, что даже на Войне что-то должно радовать глаз. И оно радовало.

Но сильнее красоты заката в этот вечер Ани удивило другое – никогда в жизни она бы не подумала, что в этом странном месте, в этой новой жизни, можно от чего-либо ощутить удовлетворение, но теперь, сидя на бетонных перегородках серого пыльного дома, именно его она и испытывала.

А позже, сохранив случайно впорхнувшее в душу чувство, проснулась.

«Кожаная баба» приняла на руки заказ – взрыватель и скремблер – в десять утра. В семь вечера пообещала отдать. Поначалу кочевряжилась и втолковывала что-то насчет «завтра», но двести долларов сверху оказались убедительнее – баба удалилась в свою кладовку, а Ани на серую улицу – небо еще с ночи затянули облака.

Какое-то время она постояла на крыльце псевдоцветочного магазина, раздумывая, чем занять себя до вечера, но к единому выводу не пришла, и тогда, оглядевшись на потонувшие в белесой туманной мороси деревья и дома, зашагала к машине.

Поход в кинотеатр оказался неудачным – под недовольное ворчание и шепот Ани-Ра покинула зал на середине фильма – так и не смогла заставить мозг погрузиться в происходящие на экране события. Интрига, любовь, дурацкие диалоги, дурацкие чувства – все это для обычных жизней и обычных людей. Никчемные проблемы, надуманные ситуации, вымышленные эмоции и идиотские беспричинные волнения. Дерьмо. Съеденный попкорн отозвался в желудке болью – дерьмо номер два.

На улице мелко моросил дождь.

– Свежие газеты. Новости, события, объявления! Свежая пресса…

Мимо проехала крытая полиэтиленом тележка, толкаемая обутым в стоптанные кроссовки немолодым мужиком. – Газеты, покупаем газеты…

Ани не обратила на нее внимания.

После трех магазинов, кафе и похода по крытой, содержащей в себе десятки дверей, ведущих в художественные бутики, галерее, наконец, распогодилось.

Умаявшаяся бездельем, скукой и ощущением собственной непричастности к местам, по которым проходила, Ани, в конце концов, обнаружила себя сидящей на лавочке перед широкой дорогой-кольцом и фронтоном отеля «Левенталь».

Да, опасно, но что-то тянуло на это место – что-то невнятное и едва слышимое – далекий голос из другого мира, к которому она когда-то принадлежала. Взгляд, словно приклеенный, следил за всем, что происходило у центрального входа.

Вот остановился черный и блестящий лимузин, из него вышли двое – дама и кавалер. Сейчас им откроют двери, погрузят дорогие чемоданы на тележку, спросят, когда в следующий раз подать машину. Усатый, одетый в кепку с козырьком и логотипом отеля, Пьер (Ани почему-то хотелось думать, что сегодня у дверей стоит именно он), поклонится вошедшим гостям, поприветствует их заученной фразой «Добро пожаловать в Левенталь» и отточенным жестом укажет на стойку администрации. Забавно, Пьер никогда не повторялся с этой фразой дважды – помнил всех, кому произнес ее за день, и, чтобы не раздражать постояльцев, во второй раз лишь услужливо кланялся на выходе. На ее памяти он ни разу не ошибся – воистину феноменальная память.

Вот появилась и тележка для багажа. Кто за ней стоит? Бордовая униформа, черные брюки, какого цвета волосы? Ани-Ра напрягла зрение – может, это встреченный ей накануне рыжий Ленни? Жаль, что далеко, и отсюда не разглядеть. Жаль, но ближе не подойти…

Она бы так и сидела, наблюдая за входом в отель и не глядя на проходящих мимо людей, если бы ни двое парней, один из которых что-то обронил. Маленькое, пластиковое. Обронил случайно или намеренно?

В тот самый момент, когда Ани посмотрела вслед пешеходам, один из них оглянулся и усмехнулся – почти незаметно, вскользь, а через секунду раздался хлопок. Негромкий взрыв, звука которого хватило для того, чтобы Ани-Ра, не успев даже подумать, моментально взметнулась с места и перемахнула за спинку скамейку. Скукожилась, стоя коленями на земле, свернулась пружиной и тяжело задышала; намокли рукава и ладони, сердце загрохотало в ушах и горле.

Раздался дружный, сдвоенный хохот. Не хохот даже, идиотский, без намека на интеллект, ржач. Посмотри, мол, какая пугливая девка – схоронилась за скамейкой от звука обычной петарды. Вот, дура!