Мистер Баннет улыбнулся – то есть в его глазах мелькнула какая-то искра, хотя рот оставался на редкость унылым.

– Вот уж не думал, что толика, как вы изволили выразиться, «нестандартности» может поставить в тупик поклонника современной поэзии. Разумеется, у вас будет свободный пропуск на пивоварню, а также полномочия допрашивать моих подчиненных. Эта задачка поддержит вас в форме до следующего громкого убийства.

Предложение мистера Баннета было до того странным, что Найджел почувствовал искушение его принять. Но нет, очень уж мерзок был этот сухой, мстительный тип, жаждущий подчинить себе всех вокруг.

– Боюсь, сэр, я не могу…

– Бога ради, соглашайтесь. Нам всем покоя не будет, пока дело не прояснится.

В раздраженном голосе Гэбриэла Сорна Найджелу послышалась искренняя мольба.

– Хорошо, – решил он. – Я согласен. Хотя должен заметить, что по-прежнему считаю смерть вашего пса случайностью.

– Буду только рад, если вам удастся убедить меня в этом, – заметил мистер Баннет. – Дайте-ка подумать. Завтра утром меня на пивоварне не будет. Если придете вечером, к чаю, я вас встречу и распоряжусь, чтобы вам показали место. Не знаю, берете ли вы плату за такие дела. Полагаю, что нет, но…

– Двадцать пять гиней вперед и по пять гиней ежедневно – вот моя минимальная плата.

Мистер Баннет изумленно уставился на него, однако Найджел напустил на себя самый серьезный и деловой вид.

– Ну, мистер Стрейнджуэйс, это уже… То есть я думал о небольшом гонораре – скажем…

– На меньшее я не согласен, мистер Баннет.

– Вот как?.. Что ж, хорошо.

Найджел впервые увидел на лице Юстаса Баннета замешательство.

17 июля, 8.00–17.15

Найджел проснулся от безжалостного щебета воробьев и протяжного звона монастырских часов, отбивавших восемь. За окном тянулись вдаль островерхие городские крыши, устланные серой черепицей и поросшие мхом. Взгляд невольно цеплялся за их несоразмерные угловатые формы, похожие на замерзшую поверхность зыбкого серо-зеленого моря: тот, кто проектировал эти дома, явно ничего не знал о градостроительстве, зато чутье у него было безошибочное. Солнце щедро омывало город сиянием, но холмы вдалеке все еще укутывал туман, предвестник полуденного зноя. Найджел лениво задумался, под которой крышей расположена пивоварня. Может, под той, кирпичной? В утреннем свете было непросто всерьез воспринимать мистера Баннета с его невероятной задачей. Прошлым вечером Найджел отправился ко сну в полной уверенности, что Баннет на редкость мерзкий и опасный тип, но теперь приписывал свою несколько истерическую оценку влиянию литературного клуба Мэйден-Эстбери. Спускаясь к завтраку, Найджел размышлял, в каких словах опишет Джорджии это сообщество.

– Надеюсь, вы поправили силы? – осведомилась миссис Кэммисон.

– Поправил силы? Ах да, спасибо. Испытание оказалось не таким тяжелым, как я боялся. Я только думаю, удобно ли будет остаться здесь еще на несколько дней? Я мог бы…

– Оставайся, сколько захочешь, – сказал Герберт Кэммисон.

– Неужели вы решили взяться за это нелепое дело? – спросила Софи.

– Что поделаешь: похоже, я сам позволил себя втянуть. Зря я вчера столько выпил. Впрочем, мне уже давно хотелось увидеть пивоварню изнутри. И потом, как сказал Оскар Уайльд, «простые удовольствия – это последнее прибежище для сложных натур», а что может быть незатейливей и приятней, чем удовольствие созерцать лицо мистера Баннета, когда я объявил ему свой гонорар?

– Да, с деньгами он расставаться не любит, – подтвердил Герберт. – Половина оборудования на пивоварне давно устарела, однако Баннет слишком консервативен, да еще и прижимист, чтобы его заменить. Но скажи-ка, Найджел, как ты поступишь, если окажется, что Трюфеля в самом деле кто-то столкнул?

– Наверное, расскажу об этом Баннету. Нехорошо все-таки бросать безобидную животину в кипящий котел только потому, что тебе не нравится ее хозяин.

– Постой-постой, ты, похоже, не до конца понимаешь. Баннет – человек исключительно мстительный. Ни один скряга не расстался бы с такой суммой только ради того, чтобы подтвердить свои дикие подозрения, если он в здравом уме, конечно. А я заявляю со всей серьезностью: Баннет не вполне нормален. Он, как часто бывает с людьми, которых никто не любит и в чьих руках сосредоточена почти вся власть, подвержен мании преследования. Убежденность в том, будто кто-то «убил» его собаку, – явный симптом. В то же время Баннет осознает, что выставляет себя на посмешище, поэтому для него так важно найти жертву.

– Да, я все понимаю. Но что это меняет?

– Ты знаешь, что Баннет сделает с человеком, чью вину ты сумеешь доказать?

– Уволит его?

– Для начала, – мрачно ответил доктор. – Он приложит все силы, чтобы сжить беднягу со свету. Другой работы тот не найдет – уж Баннет об этом позаботится. И если ты думаешь, будто он позволит врагу жить припеваючи на пособие по безработице, то глубоко заблуждаешься.

– Уж насколько я падок на мелодраму, – запротестовал Найджел, – но это даже для меня чересчур.

Герберт (что было совсем на него не похоже) недовольно поморщился.

– Ты не хуже меня знаешь: люди с жаждой власти и манией преследования живут в мире мелодрамы. Я мог бы рассказать о Баннете такое…

– Никаких ужасов за едой, – вмешалась Софи. Ее голос был обманчиво равнодушным, но напряжение тут же спало. Лицо Герберта снова разгладилось, и он заговорил спокойнее:

– Обещай мне хотя бы, что если найдешь виновного, то первым делом посоветуешься со мной.

– Да, это справедливо. Я всегда могу вернуть Юстасу чек, если ты убедишь меня, что лучше придержать язык за зубами.

– Уж я постараюсь.

Герберт, судя по всему, хотел развить тему, однако под взглядом жены умолк. Их гость, скосив глаза к носу (как делал всегда, размышляя о чужом поведении), пытался постичь смысл этого взгляда, в котором ощущалась просьба и, кроме того, что-то очень близкое к панике. «Пусть все остается как есть», – решил Найджел.

Он начал расспрашивать Герберта о его работе в Мэйден-Эстбери. Несмотря на свою специализацию в хирургии, тот посвятил себя общей практике. Преуспевающие врачи с Харли-стрит вызывали у него бурю негодования: «Мастера пускать пыль в глаза. Таким для успеха нужны только хороший портной, надутый дворецкий и достаточно наглости, чтобы брать с людей сто гиней за совет, который любой терапевт даст за две. Вымогатели во фраках! Единственное их оправдание в том, что они грабят богатых».

Когда Кэммисон говорил о работе – а говорил он о ней легко, без самодовольства и ложной скромности, – его смуглое бесстрастное лицо озарялось почти религиозным светом. Он смотрел сквозь Найджела на некий образ далекого будущего, видимого ему одному, и клеймил позором общественное устройство, при котором дети в рабочих кварталах живут впроголодь, а циничные воротилы не соблюдают правила охраны труда.

– …и такое случается не только в промышленных районах. Да что говорить, даже в этом городе… – Кэммисон осекся, потом закончил: – За цену двух-трех линкоров мы могли бы оздоровить нацию. У нас есть знания, умения, ресурсы… Увы, власти предержащие пускают их в дело, только чтобы поквитаться с соперниками и обезопасить свои доходы.

После завтрака доктор Кэммисон отправился к пациентам, а Найджел решил погулять по городу. Вернувшись к полудню, он застал хозяйку в маленьком садике позади дома. Найджел подвинул шезлонг и сел рядом с ней.

– Ваш муж – выдающийся человек. Он, должно быть, делает для города много хорошего.

– Да, наверное. Хотя ему приходится нелегко.

Найджел ждал разъяснений, но Софи замолчала.

Он разглядывал ее миловидное, искреннее лицо и очки в роговой оправе. Казалось, она нацепила их лишь затем, чтобы разыграть импровизированную шараду. Спицы в больших умелых руках вязали детскую кофточку. Странная особа: ее курьезное материнское спокойствие как будто ничто не могло потревожить. Найджел откинулся в шезлонге и тихо спросил: