— То есть, вы хотите сказать.

— Нет, нет, между нами ничего не было. Мы так и остались просто друзьями, и для её детей я был по-прежнему «дядей Джеймсом». О Мэддоксе мы с ней не разговаривали — она только сказала, что он умер озлобленным на весь мир.

— А рука?

— Руку мне прооперировали потом — уже в Лондоне. Сказать по правде, это было больно и неприятно. Утешало только одно — у доктора была симпатичная ассистентка, и у меня с ней был роман. Потом, в ноябре, у меня была стычка с господином Бигом на Карибах*

//действие описано в романе Флеминга «Живи и дай умереть»//.

Это также стало моим успехом — наше казначейство разбогатело почти на пять миллионов фунтов стерлингов. Как-то я пошутил по этому поводу с М., сказав, что плачу за своё содержание. Он не оценил шутки. Сказал, что это не должно являться предметом обсуждения настоящих мужчин.

10. Вендетта

—

Со ВРЕМЕНЕМ я

СТАНОВИЛСЯ слишком самонадеянным, — продолжил Бонд, — а это опасно — особенно в моей профессии. Несколько удачно проведенных операций могут создать иллюзию того, что так будет продолжаться вечно. развивается своего рода «комплекс супермена». М. это очень хорошо понимал, поэтому и был скуп на похвалы. И вот моя самоуверенность сыграла со мной злую шутку. В 1952-ом я едва не вылетел из-за неё из Секретной службы.

Это произошло через некоторое время после того, как Бонд вернулся с задания по уничтожению мистера Бига.

— Покажи-ка руку. — сказал ему М, когда он вошёл к нему в кабинет. — М-да, отвратительная работа (несмотря на пластические операции, шрам был всё ещё заметен, об этом упоминал и Флеминг). Что сказал тебе этот русский, когда убивал Ле Шиффра?

— Что мне повезло, что у него нет приказа убивать меня.

— И ты думаешь, что СМЕРШ не попытается исправить эту ошибку? Думаешь, они зря тебя пометили?

Тогда Бонд не воспринял всерьёз беспокойства своего шефа. Кроме того, на тот момент он был увлечён тремя замужними женщинами. «Почему именно замужними?» — спросил я. «Да очень просто. Все отношения с незамужними неизбежно заканчиваются разговорами о браке. А с замужними этого не происходит. Всё, что им нужно — это секс». «Хорошо, а их мужья?» «С мужьями проблем не было. Многие английские мужья настолько увлечены заработком денег или встречами с друзьями, что втайне позволяют своим жёнам находить себе удовольствие на стороне».

Другой проблемой Бонда было то, что ни одна из его любовниц не должна была знать о существовании остальных. С одной из них он виделся во вторник, с другой — в четверг, а с третьей — на выходных.

М. всё же не оставлял своих подозрений относительно убийцы Ле Шиффра. Благодаря стараниям отдела «С» было установлено, что фамилия того — Оборин, и что он был одним из лучших профессионалов СМЕРШ. М. это расстроило. «Я так и думал, — сказал он. — Не хочу тебя пугать, но мы должны быть готовы к возможным осложнениям. По недавно полученным нами отчётам, в штаб-квартире СМЕРШ произошёл конфликт по поводу того, что Оборин оставил тебя в живых. Наш старый друг, генерал-полковник Г рубозабойщиков (М. произнёс эту фамилию пугающе быстро), организовал расследование, и Оборин признал, что произошла административная ошибка. Тогда генерал Г. пришёл в ярость — я могу себе представить, что он чувствовал — и дошло до того, что Оборина чуть не приговорили. Однако он до сих пор жив, и, кажется, я знаю, почему. Начальство СМЕРШ даёт ему шанс исправить свою ошибку».

Перспектива стать целью СМЕРШ не особо взволновала Бонда. Если бы он боялся мести со стороны своих противников, то давно бы уже покинул службу. У него уже был опыт, позволявший ему выживать. И он стал запирать «Бентли» в гараж, изменил свои привычки и никогда не расставался с «Береттой». Когда через некоторое время он уехал на задание в Германию (в МИ-6 поступила информация об угрозе взрыва штаб-квартиры британских вооружённых сил в Берлине), на глаза ему попалась газета, на первой полосе которой была статья: «К крушению судна „Сапфо” может быть причастна британская Сикрет сервис». А потом он и вовсе узнал, что угроза взрыва оказалась ложной. Не пытаются ли его запугать?

Вернувшись в Лондон, он обсудил всё это с начштаба.

— Откуда у них информация про «Сапфо»? — спросил его тот.

— Понятия не имею.

Вскоре в зарубежной прессе появилось и имя Бонда, а один из немецких журналов напечатал даже его фотографию (к счастью, плохого качества). М. отстранил Бонда от всех заданий, а потом вызвал его к себе.

— Джеймс.

Он назвал его по имени, что всегда было плохим знаком. Потом достал трубку и стал рыться в её чаше ножом с эмблемой военно-морского флота.

— Я собираюсь сделать то, чего, в принципе, не должен делать, — продолжил он. — Я предоставляю право решения тебе.

Бонд взглянул в окно, где моросил дождь. Всё вокруг было серым.

— Думаю, это будет справедливым, — ответил он.

— Четыре дня назад из станции «Х» в Финляндии мы получили сообщение о том, что некто Боткин — полковник КГБ — собирается выйти на связь с нашей службой, — продолжил М., не поднимая на него глаз. — Учитывая, что подобные предложения мы получаем нечасто, я дал работникам станции добро, чтобы они приняли полковника. Этим утром он прибыл в Финляндию. Как и следовало ожидать, он просит политического убежища и денег. Но есть одно «но». Сдаваться он собирается лично тебе.

Бонд закурил — это также выходило за рамки обычного поведения в кабинете шефа.

— Чем же я ему так приглянулся?

— Он говорит, что знает тебя — вы встречались в Берлине два года назад.

— Мы не встречались в Берлине.

— Я знаю.

— Тогда в чём причина?

— Ты знаешь.

— Этот полковник и есть Оборин?

— Да.

— Но тогда они должны понимать, что мы догадаемся, что это ловушка.

— Конечно. Именно на это они и рассчитывают. И поскольку это твоё личное с Обориным дело, то и решение по нему принимать тоже тебе. В общем, подумай до завтра.

Бонд думал полночи. С одной стороны он понимал, что его поездка в Финляндию может закончиться фатально — СМЕРШ наверняка просчитал возможные варианты и вряд ли предоставит ему больше шансов, чем своему киллеру. А с другой стороны, в покое они его всё равно уже не оставят. «Беспокойство не устраняет завтрашней проблемы, но забирает сегодняшний покой», — вспомнил он слова своей тёти. А поэтому отбросил все эти мысли и уснул. А наутро пришёл к своему шефу и сказал, что поедет в Финляндию.

М. кивнул.

— Другого ответа я и не ждал, — ответил он.

Первый день Бонда в Хельсинки прошёл нормально. Он ожидал увидеть холодный северный город, а попал на бабье лето. Биркин — глава станции — встретил его в аэропорту. Это был высокий человек в форме военно-морского офицера, чувство юмора которого оставляло желать лучшего.

— Привет, старина, — обратился он к Бонду. — Бронированную пижаму захватил? Она тебе понадобится. Сказать честно, всё это дело плохо пахнет. Такое впечатление, что М. хочет подсократить отдел «00».

— С Боткиным уже встречались? — спросил его Бонд.

— Нет. Общаемся исключительно через посредников. Ни с кем из на

ши

х видеться не хочет — только с тобой. Для начала могу предложить тебе ужин. Финская еда придаёт выносливости, которая тебе понадобится. Кто знает, может это будет твой последний стоящий ужин на земле.

Вечером они отправились в ресторан «Смурази», расположенный напротив старой церкви. Биркин настоял на калакукко*

//финский рыбий пирог//,

карельском стейке и языке оленя. Бонда заказ не впечатлил.

— Прежде чем мы добьём шнапс, расскажи мне, как встретиться с Боткиным, — сказал он.

Биркин принялся объяснять, поглощая олений язык и запивая его шнапсом.

— Ты отправишься в Котку, — пояснил он, — это морской порт и окраинный город перед российской границей. Там пересядешь на моторную лодку и поплывёшь к маленькому острову, расположенному в десяти милях от границы. Встреча должна произойти в четыре пополудни. А там уже. либо ты его, либо наоборот. Кстати, не брезгуй шнапсом — от него не бывает похмелья.