– Вот наша с тобой соседка по комнате Марта, например, – заметила Биби. – Она из этой категории.

– Совершенно верно, – продолжала Ви. – Потом у нас есть несколько человек, которые себя резали. Ну, эти, как их… которые членовредительством занимаются. Имеются и мелкие воришки – кстати, клептоманов здесь вполне достаточно, – и те, кто периодически из дома убегает. Ну и, наконец, девчата с суицидальными наклонностями.

– Как наша прекрасная Вирджиния, – сказала Биби.

– Неужели? Ты хотела покончить жизнь самоубийством?! – спросила я.

– Нет. Если бы я действительно совершила попытку, меня бы в Ред-Рок не взяли, потому что побоялись бы со мной связываться. Но моя мать испугалась из-за фигни и отправила меня сюда. И вот я здесь уже почти полтора года.

– Значит Ви означает «ветеран», – произнесла Биби.

– Нет, Ви – это первая буква в моем имени Вирджиния, а еще оно означает победу и ведьму.

– Какая же ты плохая девочка, просто удивительно, – произнесла Биби и наигранно зевнула.

– Сарказм не поможет наладить хорошие отношения с людьми, – ответила ей Ви и, повернувшись ко мне, добавила: – Ты это запомни, потому что в Ред-Роке пригодится. В общем, я сейчас на Шестом уровне и собираюсь до Рождества вернуться домой.

– А где твой дом?

– На Манхэттене.

– Девушки, заканчиваем трепаться и принимаемся за работу, – прикрикнул на нас один из воспитателей Ред-Рока, читавший на веранде газету.

– Было бы неплохо, если бы эти козлы давали нам средство от загара, – тихо сказала Биби. – Когда мне придется ботокс колоть, я им выставлю за него счет.

– Эй, – крикнула я охранникам, – мы закончили все перетаскивать!

Все шлакоблоки были аккуратно сложены в форме невысокой стены. Биби и Ви посмотрели на меня и рассмеялись.

– Да, мы закончили строить из них стену, а теперь будем ее ломать, – сказала Ви.

– Цель этого упражнения в том, чтобы показать – наше существование является совершенно бессмысленным, – заметила Биби. – Прекрасный пример извращенной логики Ред-Рока.

Вечером в нашей комнате я спросила Биби о том, в каких сериалах снималась ее мать. Та нахмурилась, отвернулась от меня и ничего не ответила, словно я задала невежливый или излишне личный вопрос. Я не могла понять ни ее, ни Ви. Они то нормально ко мне относились, то были холодны как лед. Я решила держаться от них подальше и заниматься своими делами, потому что после того, как Биби проигнорировала мой вопрос, я почувствовала себя чуть ли не хуже, чем когда впервые под наблюдением охранников принимала душ в Ред-Роке. В ту ночь я даже немного поплакала в подушку, чего со мной уже несколько недель не случалось. На следующее утро в кармане шорт я нашла записку следующего содержания:

«Золушка, здесь у стен есть глаза (не замечала камеры?) и уши (много не болтай в присутствии Тиффани). В Ред-Роке принято друг на друга «стучать». Поэтому помалкивай в здании. Говорить можно только на улице во время работы. Твоя Биби».

Я скомкала записку и улыбнулась. Значит, у меня все-таки есть друзья, которые «прикроют».

Когда я была маленькой, у меня возникло чувство уверенности в том, что меня всегда «прикроют». Но я даже представить себе не могла то, что в подростковом возрасте меня отправят в интернат. Несколько лет назад я еще жила в семье, где все любили друг друга, где было весело и интересно, но не теперь.

Мои родители встретились на концерте U2. Папа был роуди, то есть работником, занимающимся погрузкой, выгрузкой и установкой аппаратуры во время гастролей. Однажды, в ходе одного из концертов Боно вытащил мою маму танцевать на сцену. Многие девушки мечтали о том, чтобы солист вытащил на сцену именно их, но удостоилась этого только моя удивительная мама. Она буквально светилась позитивной энергией, была той женщиной, с которой хотелось находиться рядом. Я понимаю, на концертах встречается много одухотворенных девушек, чувствующих себя на седьмом небе от счастья, которое дает им хорошая музыка, но моя мама была особенной. В тот вечер она осталась на вечеринку U2, встретила на ней отца и поцеловала его. Я уверена, после этого он мгновенно в нее влюбился.

Они вместе путешествовали по Европе и Африке. Мама зарабатывала продажей своих картин. Они поженились на вершине горы в Марокко, и мама забеременела мной в лондонском отеле на Портобелло-Роуд. Именно поэтому меня зовут Брит[4] (между прочим, мое второе имя – Пол, то есть настоящее, а не сценическое имя Боно). Потом отец с матерью переехали в Портленд и купили дом-развалюху на Сэлмон-стрит, в котором открыли художественную галерею-кафе под названием «Кофе нации».

Не знаю, сколько детей может похвастаться тем, что рисовали в книгах-раскрасках вместе с Куртом Кобейном, но вот я могу. В «Кофе нации» приезжало много музыкантов и художников. Несмотря на то что ни отец, ни мать не имели музыкального образования и слуха, в «Кофе нации» каждую неделю выступала музыкальная группа, и некоторые из этих групп стали со временем известными, как, например, Nirvana.

Мы практически жили в «Кофе нации». После школы я приходила в кафе, садилась за мой собственный столик, отец варил какао, и я начинала делать домашнее задание. Уроки я заканчивала довольно быстро, потому что мне помогали музыканты. Надо сказать, многие из них очень хорошо «рубят» в математике, поэтому уже во втором классе я неплохо понимала дифференциальные и интегральные исчисления. Одним из моих учителей был Реджи, тело которого полностью покрывали татуировки. Со стороны он мог показаться бандитом, но на самом деле Реджи был милейшим парнем и тату-мастером. Он очень любил читать, всегда интересовался тем, какие книги мы проходим в школе, и обсуждал их со мной. Мне было всего восемь лет, когда мы с ним познакомились, и вскоре после нашего знакомства мы вместе прочитали роман «Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет»[5].

Когда мои сверстники жаловались на родителей, я вообще не понимала, как такое может быть возможным. Я тусила с родителями в кафе до тех пор, пока к вечеру мы с мамой не шли домой готовить ужин. Однажды мы с ней «замутили» ужин, в котором все блюда были фиолетового цвета (кстати, баклажаны, свекла и виноград – не самое плохое вкусовое сочетание). Мы ели поздно, когда отец возвращался из кафе.

Перед зимними каникулами в седьмом классе у мамы возникла идея. Она захотела на месяц уехать из города и провести время на пляже в Мексике. Мама поделилась своим планом с папой, и уже через несколько дней приехала бабушка, которая целый месяц работала в «Кофе нации», пока мы расслаблялись на побережье Юкатанского полуострова и ели на завтрак рыбные тако. Согласитесь, далеко не все родители способны устроить ребенку такой отпуск и позволить ему пропустить пару недель школы.

Вспоминая детство, мне думается, что маму вообще не очень волновало мое образование. Отец относился к моей успеваемости гораздо более серьезно. Мама была словно зонтик после дождя, а вот роль папы можно сравнить с зонтиком во время дождя. Именно отец занимался всеми практическими вопросами воспитания и образования – он назначал время посещения докторов, когда я болела, собирал в школу обед и переживал по поводу моих оценок. Казалось, мама – мой сверстник, а папа – настоящий заботливый родитель. У мамы всегда были странности. Она, например, настаивала на том, чтобы мы на ночь вынимали из розетки все телефоны и оставляли включенным свет на первом этаже. Она говорила, так шпионам будет за нами сложнее следить. Иногда она спешно уходила в «Кофе нации», но появлялась в кафе через четыре часа и не была в состоянии объяснить, где так долго пропадала. Потом она порезала холсты всех своих картин, потому что «так ей приказал внутренний голос». После этого мы начали возить ее по врачам. Сначала ей поставили диагноз «пограничное расстройство личности», потом врачи сказали, что у нее паранойя, и наконец эскулапы сошлись на том, что у нее параноидная шизофрения. Однако мама отказалась признавать болезнь и не стала принимать никаких лекарств. Моя бабушка, мамина мама, переехала к нам из Калифорнии, чтобы заботиться о дочери, и настоятельно советовала отцу поместить мать в лечебницу, однако тот наотрез отказывался. «Не сейчас, она еще может поправиться», – говорил он. Я тоже надеялась, что мама выздоровеет. До самого конца, то есть до того дня, когда она от нас ушла.