Будь Лене старше, она бы захохотала и обругала бы их дурами, но ей стало грустно: как она вернется домой? Матушка будет охать и вздыхать, что нельзя ее отпускать, мол, не хозяйка вырастет, а распутеха, всякую вещь испортит или потеряет. Брат ее задразнит, если узнает про рыбу, а бабка Магда сурово нахмурит брови и не позволит ей мотать пряжу вечером.

Лене поглядела на девчонок, которые никак не могли успокоиться, и круто развернулась.

- Рыбья невеста! Козья подружка! - донеслось ей вслед, и она побежала прочь, сломя голову, не заботясь о том, что над ней будут смеяться еще больше.

Козочка жалобно заблеяла, когда отстала от хозяйки, и Лене наконец-то опомнилась. Она схватилась за ствол ближайшего дерева и опустилась на землю, в мягкий мох.

- И подумаешь, - сказала Лене козочке, опасно всхлипывая. - А я и рада, что ты моя подружка. Уж всяко лучше них.

Козочка боднула ее в плечо. Она взяла с рукава девочки плеть водорослей и задумчиво сжевала ее.

- Вот ты вырастешь, у тебя появятся рога, и забодаешь их всех, - добавила Лене и подобрала ноги под себя, чтобы согреться. Козочка послушно легла рядом с ней.

Она задремала, нагрев мшистую кочку своим телом, совсем забыв наставления бабки Магды, что вне дома нельзя терять бдительности. Лене очнулась только, когда ее больно хлестнули по щеке прутом, и подскочила на месте. Ее любимица жалобно заблеяла, как только ее подхватили чужие руки.

- Все из-за тебя, ведьмина внучка! - со слезами заявила дочь пастуха и пихнула ее в плечо.

Лене оробела и потянулась к козочке, но одна из девчонок ударила ее по рукам.

- Пусть твоя бабка вернет утят, которые пропали из-за тебя! Она же ведьма, - сказала старшая. Лене не осмелилась напомнить ей, что они начали первые, заманили ее к омуту и нарочно чуть не утопили. - А пока не вернет, мы заберем твою козу и продадим на мясо, ясно?

- Отдайте, - попросила она осипшим голосом, но девчонки зло засмеялись. Бить они Лене больше не стали, но презрительный взгляд был хуже побоев. Исчезли они так же незаметно, как и пришли, и Лене неохотно поплелась домой, стараясь не хлюпать носом.

- Пресвятая Дева, - воскликнула бабушка, когда она проскользнула в дверь. Ее острый взгляд пронзил Лене не хуже ножа. - Это же не девочка, а вылитая русалка, вишь-ты! Чем жеж ты занималась, Магдалена? Где твои башмаки?

- Они утонули, - все силы ушли на этот храбрый ответ, и из глаз у Лене полились слезы, она опустилась на земляной пол и заревела.

- Так, - хмуро заметила Магда, - хватит реветь. Кому говорю, хватит!

Она заставила Лене встать с помощью метлы, подгоняя, когда надо, легкими ударами связанных в пучок прутьев по спине и ногам, и Лене, путаясь в юбках и собственных ногах, кое-как поднялась, вытирая слезы ладонями.

- Ну-ка, умойся, - велела ей бабка и подвела ее к бадье с водой. - Слыханное ли дело, в нашей семье реветь заказано, а ты устраиваешь тут целую реку, как младенец.

Лене вытерлась насухо полотенцем, и Магда налила ей в деревянную кружку разбавленного яблочного пива, которое они варили в прошлом году. Зубы у Лене наконец-то перестали стучать, когда она выпила сладковатого напитка.

- Они утонули, - повторила она беспомощно. - И утята... Тоже пропали.

- Какие еще утята? - опять нахмурилась Магда, и девочка, захлебываясь и обмирая от страха, сбивчиво принялась рассказывать о том, что произошло. Когда Лене дошла до того, как у нее отбирали козочку, ей пришлось остановиться и вцепиться зубами в полотенце, чтобы не заплакать опять, и лицо у бабки затвердело, будто камень.

- Глупые девчонки, - обронила она, когда Лене замолчала. - А реветь не надо - ничем уже не поможешь. Я-то тоже, дура старая... - Магда не договорила, задумавшись о чем-то. - И каша на вечер томится, - добавила она неожиданно. - Как тебя оставишь по хозяйству с печью-то? Сбегай-ка за матерью, она отцу пошла еду отнести. Только про козу не говори ничего пока. Сама им скажу, что надо. Поняла?

Лене закивала. Кажется, все могло обернуться не так плохо.

Матушка первым делом отшлепала ее, узнав о пропаже козочки (она уже об этом знала от соседей), и посадила под окно перебирать пшено. Лене не возражала, когда на ее голову сыпались всевозможные змеи, наказания Господни, растяпы и разорительницы, и только ниже склонялась над плошкой, чтобы лучше видеть зерно, уж слишком часто набегала непрошеная слеза на глаза.

- Ох, устала я с тобой, - неожиданно нормальным голосом закончила матушка и взялась за поясницу. - Отец-то уж тебе устроит головомойку.

Она отошла к горшку, но из двери что-то черное и визжащее метнулось ей под юбки, и матушка заголосила с ним на одной ноте, хватаясь за подол. Следом в дом вбежал большой соседский пес, и Лене вскочила на лавку, опрокинув плошку.

- А ну, цыть! Пошел отсюда, - послышался голос брата. Он забежал следом и пинками прогнал заскулившего пса, который тут же поджал хвост.

- Что у меня под юбкой? - умирающим голосом спросила матушка, и Теодор (так уж вышло, что в их деревне всех мальчишек звали на букву Т) гордо подбоченился. - Оно брыкается... И щекочет меня!

- Это поросенок, мать, - подражая отцу, важно сказал он. - У нас козу отобрали... А я вот поросенка пригнал.

- Какого еще поросенка! - взвизгнула матушка и схватилась за ухват, ловко отпрыгнув к печке. Поросенок, оставшись без укрытия, заметался по горнице, непрерывно голося. - Что за наказание, Господи! За что мне это? Забери его туда, где взял! Никаких краденых поросят нам не надо!

Она погналась за поросенком с ухватом, ругаясь на весь белый свет. Скот не разбирал, куда ему бежать, и после нескольких кругов наконец выскочил в дверь. Противный братец захохотал, но матушка ловко стукнула его ухватом по голове.

- Паршивец, - сказала она охрипшим от крика голоса. - Ну погоди! Хоть трое штанов из чертовой кожи натяни сегодня, отец тебя так выпорет, что у тебя зад запылает.

Запахло подгоревшей кашей, и матушка замерла. Теодор воспользовался мигом и скрылся с глаз долой следом за поросенком.

- Что ж за день сегодня! - воскликнула она, опираясь на ухват, и плюнула прямо в очаг, а затем перекрестилась. - Дьявол по вам обоим плачет! И зачем я только вышла замуж за вашего отца? Шла бы за мельника, не знала бы забот... Господи, хоть остаток дня подари славным!

Ни отец, ни бабка не вернулись домой, даже когда уже начало темнеть. Вернулся голодный Теодор и повинился перед матушкой, получив щедрую порцию подзатыльников и ругательств, Лене перебрала пшено и подшила порванный подол, подгоревшая каша успела остыть, но их все не было и не было, и матушка даже выбегала несколько раз на улицу, чтобы поглядеть, горит ли огонек в кузне. Лене услышала, как соседка сказала, что девчонки, пасшие утят, пропали, и никто не видел их с утра, кроме Магдалены. Ей стало страшно, но она успокоила себя тем, что в их деревне никогда и ничего не происходило. Отец и бабушка, должно быть, отправились на их поиски.

- Идите уж спать, - не выдержала матушка, когда Теодор уже ткнулся носом в стол, задремав. Он пытался повторять псалом, который велел ему выучить священник, но не мог вспомнить дальше третьей строки. Матушка желала, чтобы он стал певчим в церкви, чтобы быть поближе к господам; отец хотел, чтобы он был кузнецом, но брата интересовали только проказы, и не проходило недели без порки.

- А как же козочка? - заикнулась было Лене, подрубавшая полотенце, но матушка взглянула на нее так, что она беспрекословно пошла в постель, чтобы не получить подзатыльника.

Заснуть она не могла. В голову лезли дурацкие мысли: то казалось, что козочку уже съели волки, то вновь появлялись девчонки, которые дразнили ее ведьмой и дурочкой, и Лене краснела от обиды, придумывая резкие ответы, которые никогда не смогла бы высказать им в лицо. Ее вновь толкали в омут, полный мягких водорослей, липнувших к ногам, но теперь она вовремя успевала заметить подлость и вместо того напоминала им об утятах.