Сандро так и застыл, словно умер. Застыл с пустыми глазами и замкнутым ртом, как идол у шайтанского амбара.

— Ты же сильный, Тимофей, — в отчаянии кричала Околь. — Ты сильный, как отец твой, а тот вырвал свою женщину из когтей шамана Волчий Глаз.

Сандро сорвал со стены охотничий пояс и бросился из юрты.

— Сын, сын мой… не беги на свою гибель! — подняв руки, упала перед Сандро Околь. Сандро перешагнул через нее и скрылся.

— Иди, отец! Торопись, Тимофей, в Сам-Павыл… Сын в беде.

— А где Саннэ? — устало спросил исхудавший Тимофей. Здорово истрепала его поездка в Пелым, измотали царские служки. — Куда она подевалась?

— Я спрятала ее, — ответила Околь. — Жалко мне ее, девушку ласковую, в вор-кял схоронила на Черемуховой речке.

— Ну и как ее отнимать у Леськи? — тяжело повернулся к жене Тимофей. — Перекупить?

— Перекупи, муж мой, перекупи! — закивала головой Околь и затаила дыхание. И правда, как же отнять у Леськи девушку?

— Больше, чем Леська, я не смогу дать! — отрезал Тимофей. — Он половину Евры может купить, проглотит и не подавится. Украсть? Украсть нельзя: отец ее болен и оттого продает, чтобы жизнь семерых детей спасти. Ну скажи как?

— Как?! — возмутилась Околь. — Твой отец знал! Твой отец взял женщину. Пригрози Волку! Пусть пьет кровь в своем урочище! Убей его! — вдруг крикнула Околь. — Убей! А бог простит!

— Ладно! — Тимофей туго затянул пояс с длинным узким ножом, взял ружье и острогу. — «Убей!..» — усмехнулся он. — Сандро надо спасать!

…Леська-Волк занимал на время соседнюю с родителями Саннэ просторную юрту. Сандро ворвался в нее, с ножом бросился на Леську и, наверное, убил бы его. Ловко подставил ногу глухонемой работник, и Сандро, падая, сильно ударился головой о стенку — остановилось дыхание, закрылись глаза.

— Свяжите щенка! — приказал Леська. — А ночью, когда все лягут спать, киньте в прорубь. Не видели, не знали. Ай-е, ай-е, — прицокнул Леська языком, толкнул ногой связанного Сандро. — Совсем глупый щенок, совсем дурной — на Волка полез. Ты знаешь, меня люди Волком зовут, — и Леська обнажил острый клык.

— Не видать тебе Саннэ, — хрипит Сандро.

— Я-то увижу, а тебя утоплю, — спокойно ответил Леська, обгладывая баранью ногу.

Тимофей распахнул дверь в юрту и с порога прицелился в Леську.

— Развяжи и выпусти!

Леська не тронулся с места, проглотил мясо, потянулся за водкой, но, взглянув в лицо Тимофею, понял: тот не уйдет без сына. Молча кивнул Леська работнику. Тот вскочил и ножом разрезал веревки. Встал Сандро и шагнул к отцу.

— Не тронь Саннэ! — сказал Тимофей, но Леська уже вскочил, забегал, закрутился по юрте.

— Не-ет, ы-ы-у-у-ых! Не-ет… Тимка… — замахал он короткими руками. — Ты нос свой, крючок, не суй… Не подходи — сгоришь… Без тебя варится моя пища в колташихе. Кто тебе позволит нарушать закон? Ты же из Картиных, ты из тех, кому доверяют хранить законы.

Молчит Тимофей — никто не смеет нарушить закон.

— Я купил женщину! Купил у ее отца! — кричит Леська. — Я рассчитался сполна с Митяем. Вчера мои люди нашли девку на Черемуховой речке. Ты и твой род прятал ее в своей лесовней юрте. А прячут ворованное… Ты вор, Тимоха! А раз ты вор, то завтра на селянском сходе ответишь по закону. Иди!

Точно задумал и рассчитал удар Леська — он обратился к тем, кто сам хотел подороже продать дочерей, он потребовал селянского схода. Тимофей Картин всегда решал все дела на сходе по закону, а завтра будут судить его, как вора…

— Как вора? — повторил Тимофей. Как все странно, как все запутано в этом запутанном мире: честный человек слывет дураком и всегда беден, бесчестный ворует у ближнего, ворует у рода и почему-то ходит в почете, пусть не в почете, но имеет деньги и власть. Тимофей не взял ни у кого ни крошки, никогда не брал и не возьмет, и он — вор?! И судить его будет Леська, что обирает целые деревни, обездолил сотни людей, погубил и сломал столько судеб.

— Отдай нож, Сандро! Остынь, сегодня сила у Леськи.

Не слышал сын отца, побрел по тропе, а затем отошел в сторону и растворился в лесной чаще.

…И древние старики не упомнят, когда собирался последний раз общий сход двух деревень — Евры и Сам-Павыла. А теперь вот собрался. Толпой пришли сампавыльцы в Евру. Саннэ на селянский сход привезли связанную. Лицо ее было разбито и растрепано, волосы рассыпаны по плечам, платье разорвано. Леська и его работники стояли в стороне у оседланных коней. Привезли на сход и отца Саннэ, а мать не пустили.

— Говори, Леська, свое дело, — сказали старейшины.

— У меня в ту зиму умерла жена. Я один. Мать совсем худая. Мне нужна жена. Я увидел Саннэ и решил взять ее в жены. Я сговорился с Митяем Лозьвиным, и тот продал мне Саннэ.

— Продал? — спросил сход.

— Да! — ответил Митяй Лозьвин. — Продал. Я ломанный совсем, не могу ходить. Девка моя, и продаю, кому хочу. Да, я продал ее Леське.

— Он все заплатил? — спросил сход.

— Да, он все заплатил и еще добавил, — ответил Митяй. — Пусть он противный, пусть он страшный, но Саннэ будет у него сыта, одета и в тепле. И дети мои будут сыты. Когда она родилась, я обещал сохранить ей жизнь, и я хранил и защищал. Но я никогда не обещал ей красивого мужа. От страшной морды никто не умирал, — кашляя, придерживая рукой грудь, сказал Лозьвин. — Не пойму, почему столько крику, ведь не медведь замуж ее берет.

— Не медведь он, а Волк, — крикнула Саннэ. — Лучше убейте, а не станет он моим мужем. Сандро будет мой муж. Сан-дро-о-оо!

— Я все заплатил сполна! — оттопырил губу Леська. — А Тимофей Картин украл мою жену. Он — вор. Судите его, как вора!

— Он не мог украсть! Он верный и честный, — ответили старейшины Евры, — и он был в волости. Девка сама пришла в его юрту…

Долго шумел сход, долго кричали мужчины. И громче всех Мишка, сын беглого Мыколки и мансийки Сафроновой. Уходил Мишка из Евры — лет десять плотничал в Тобольске да Тюмени. Нынче вот только вернулся, но не привыкли к нему в Евре, все казался Мишка-плотник каким-то пришлым. Потому и не больно-то прислушивались сейчас к тому, что он кричит.

— Не отдавать девку! — не жалея горла, орал Мишка. — Тоже закон удумали… Гнать его, мироеда! Давить их надо!..

Но сход после долгих споров порешил: «Леська сполна заплатил калым. Саннэ должна стать его женой».

— Умру — не стану! — поклялась Саннэ.

— Ах, не станешь?! — крикнул Леська. — Наказать по закону!

И Саннэ наказали. Привязали к столбу и били мочеными сосновыми корнями. Разбрелись люди. У столба, задрав ногу, мочилась собака.

— Господи! Да что же это?! Боже! — стонала Околь, когда рассказал ей Тимофей о решении схода.

Связанную Саннэ взвалили на коня и увезли в деревню Тур-Павыл, в дом Леськи.

Через несколько дней из Евры исчез Сандро.

Много заплатил Леська за Саннэ и заплатил бы больше, сколько бы ни запросил отец, — так ему нравилась невеста. Много собралось гостей — ели саламат, пили огненную воду. Только Саннэ сидела как каменная. Неподвижная, погруженная в себя, без слезинки, без стона и крика.

Такой она и ехала к Леське, в чужую деревню. Не помнит, сколько ехала, по какой дороге и когда прибыли, так и не вышла из нарты. Ее звали, уговаривали — она молчала. Леська и Юван взяли ее на руки и втащили в дом, где встретили молодую сестра Леськи и работница Лыкерья.

На столе уже стоял свадебный саламат, заправленный толокном, паром окутались вареные мозги, вареная говядина и жареная баранина, верхотурские пряники, шаньги, леденцы, цельная сахарная голова, всякая стряпня. Саннэ сидела не раздеваясь, молча смотрела перед собой, как будто зашла на минутку, вот сейчас поднимется и уйдет. Заклинала богов Саннэ, звала к себе Сандро. Вот ворвется сейчас любимый — и развеется наваждение…

— Ты не трогай ее, — сказала сестра Леськи. — Пусть осмотрится. Обвыкнет пусть. Из нищеты она, из гольной бедноты — разве когда видела столько угощения? И дичится оттого. Пусть обвыкнет.