Первая мировая прервала нормальное течение жизни. Когда объявили мобилизацию, императорским указом от 18 июля 1914 года запретили продажу крепких напитков и спирта везде, кроме ресторанов первого разряда, клубов и аптек. А на близком расстоянии от призывных участков и железных дорог запрещали все – в том числе продажу вина и пива. Сухой закон вызвал настоящие бунты, потому что мобилизованные в армию не могли устроить положенные проводы. Будущие солдаты в поисках спиртного громили магазины и склады и проклинали власть.

Дело было не во внезапно охватившей новобранцев жажде. Спиртное помогало снять невероятное напряжение, связанное с ожиданием войны. Эмоции захлестывали, люди теряли контроль над собой.

Имелось в виду, что продажу спиртного вновь разрешат в сентябре. Но император заявил, что твердо намерен не возобновлять торговлю водкой. Сухой закон привел к сокращению преступности (практически вдвое), пожаров (на треть).

Крестьяне продавали зерно армии, а заработанные деньги не тратили на водку, поэтому их рацион заметно улучшился. Выросли зарплаты квалифицированных рабочих (см.: Российская история. 2014. № 5). Но потеря доходов от продажи алкоголя ударила по казне. Цены подскочили чуть ли не в пять раз. Так или иначе страдали все – от высших классов до низших. Политический истеблишмент вину за все неудачи – на фронтах и в тылу, в том числе собственные, рожденные нераспорядительностью и неумелостью, переваливал на Николая.

Через несколько дней после убийства Распутина, в конце 1916 года, один из лидеров оппозиции князь Георгий Евгеньевич Львов сел писать речь, обращенную к единомышленникам:

– То, что еще недавно мы говорили шепотом на ухо, стало теперь общим криком всего народа и перешло уже на улицу… Когда власть становится совершенно чуждой интересам народа, надо принимать ответственность на самих себя… Мы взываем к Государственной думе: оставьте дальнейшие попытки наладить совместную работу с настоящей властью. Не предавайтесь иллюзиям, отвернитесь от призраков! Власти – нет!

Князь Георгий Львов после Февральской революции станет первым председателем Временного правительства.

В Германии в Первую мировую кайзер Вильгельм II утратил власть над страной. Все решало военное командование. Начальник Генерального штаба генерал-фельдмаршал Пауль фон Гинденбург и первый генерал-квартирмейстер (начальник оперативного управления) генерал Эрих фон Людендорф стали влиятельнее кайзера. Гинденбург и Людендорф, которые вдвоем руководили боевыми действиями, фактически установили военную диктатуру. Власть кайзера была символической. Он находился в Ставке Верховного главнокомандования. Но в управление войсками не вмешивался. А российские генералы принуждены были подчиняться Николаю. И решили избавиться от императора.

Александр Александрович Лодыженский служил в Ставке начальником канцелярии гражданского управления. В пять вечера он докладывал срочные дела начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу Михаилу Васильевичу Алексееву. Генерал пил чай и приглашал присоединиться.

Однажды Лодыженский выяснил, что в Галиции, в Карпатах стоит Белокрининский монастырь. Начальник галицийских железных дорог купил у монахов принадлежавший им лес. Но платить не стал, предполагая, что весной австрийцы перейдут в наступление, займут монастырь и деньги останутся у него в кармане.

«Я никогда не видал генерала Алексеева в таком гневе, – вспоминал Лодыженский, – Лицо его налилось кровью, он так покраснел, что я боялся, что с ним случится удар».

Генерал крикнул своему секретарю:

– Вызовите ко мне немедленно генерала Ронжина, начальника военных сообщений. Чтобы он явился немедленно!

Ронжин явился через четверть часа. Вытянулся в струнку, стукнув каблуками. Генерал Алексеев стал кричать:

– Я ваших инженеров прикажу перевешать!

Приказал немедленно произвести расследование:

– Доложишь мне о результатах. Можешь идти…

Алексееву не нравилось, что его полномочия ограниченны. На каждый шаг нужно испрашивать у императора дозволения. И происходит невероятное – командование армии, генералитет восстали против собственного главнокомандующего! Можно ли говорить о заговоре с целью свержения императора? Заговора, затеянного не революционерами и не агентами кайзера Вильгельма, а генералами русской армии?

Фронтовые неудачи воспринимались в тылу болезненнее, чем в войсках.

«Ходили чудовищные слухи об измене генералов, – вспоминал певец Александр Вертинский, – о гибели безоружных, полуголых солдат, о поставках армии гнилого товара, о взятках интендантов. Страна дрожала как от озноба, сжигаемая внутренним огнем».

Кто-то должен был ответить за всеобщее неудобство, за плохие новости, поступающие каждый день. Начался поиск виновных.

«В обществе только и было разговоров, что о влиянии темных сил, – писал председатель Государственной думы Михаил Родзянко. – Определенно и открыто говорилось, что от этих «темных сил», действующих через Распутина, зависят все назначения как министров, так и должностных лиц… Роковое слово «измена» сначала шепотом, тайно, а потом явно и громко пронеслось над страной».

Жертвой шпиономании стала и российская императрица Александра Федоровна. В разгар войны все вспомнили, что императрица – немка, урожденная Алиса Гессен-Дармштадтская, прибывшая из Германии.

«Молва все неудачи приписывает государыне, – писала современница. – Волосы дыбом встают: в чем только ее не обвиняют, каждый слой общества со своей точки зрения, но общий, дружный порыв – нелюбовь и недоверие».

Цензура только вредила императорскому дому. Люди исходили из того, что правды в газетах не напишут, и принимали на веру самые невероятные вымыслы. Рассказывали, будто цены растут оттого, что императрица эшелонами отправляет хлеб и сахар своим любимым немцам, а немецких шпионов по приказу императрицы отпускают на свободу.

«Мой любимый! – писала последняя русская императрица Александра Федоровна своему единственному мужчине и мужу – императору Николаю II. – Какую глубокую радость сегодня утром доставило мне твое письмо. От всего сердца благодарю тебя за него. Да, милый, действительно, это расставание было одним из самых тяжелых, но каждый день снова приближает нашу встречу».

Письма императрица нумеровала. Набралось их очень много. Ее ласковые слова – вовсе не заученные формулы, каким обучали барышень, дабы они производили хорошее впечатление, а свидетельство искренних чувств и подлинной страсти. Ее письма – это настоящая история любви.

Николай и Александра – и после рождения пяти детей – не утратили нежных чувств друг к другу. Этот брак точно был заключен на небесах. Его не назовешь династическим в прямом смысле этого слова. Его родители возражали против брака, а он настоял! Николай любил Александру. Судьба последнего российского императора и его несчастной семьи сложилась трагически, но до самой последней минуты его жена была рядом с ним. И не по принуждению, а по желанию. Она всегда мечтала быть со своим любимым: «Твои дорогие письма и телеграммы я положила на твою кровать, так что, когда я ночью просыпаюсь, могу потрогать что-то твое. Только подумайте, как говорит эта замужняя старушка – как выразились бы многие, «старомодно». Но чем бы была жизнь без любви, что бы стало с твоей женушкой без тебя? Ты мой любимый, мое сокровище, радость моего сердца. Чтобы дети не шумели, я с ними играю: они что-то задумывают, а я отгадываю».

Великое герцогство Гессен-Дармштадтское больше не существует. Но в нашей исторической памяти оно осталось по крайней мере потому, что дочь великого герцога вышла замуж за наследника российского престола цесаревича Николая.

Почему ему подобрали невесту-немку? Традиция Романовых. Первым немецкую принцессу сосватал сыну Петр Великий. Гессенская династия – Романовым не чужая. Принцесса Вильгельмина-Луиза вышла замуж за будущего императора Павла I, Максимилиана-Вильгельмина-Августа-София-Мария – за Александра II. Принцесса Елизавета (ее обычно называли Эллой) стала женой великого князя Сергея Александровича, генерал-губернатора Москвы.