Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

– Проэмперадор подобен Огнеглазому Флоху.

– Кому? Ах, да… Ну так и должно быть, он же из Дома Молнии! Мэлхен, вот увидишь, он вернется.

– Я обещала полковнику Придду… Обещала не верить дурному, пока он не подтвердит.

– Мы не будем верить, даже если подтвердит, – подруга вздохнула и подняла кота. – Папенька увел Зою, потому что ей тут было плохо, но почти все можно сделать наоборот. Если можно увести туда, можно вывести и оттуда, только надо понять как. Ты забыла вынести натертых кур на холод.

– Ничтожная забыла, – согласились губы Мэллит, но шрам на груди помнил многое и ответил болью.

Глава 7

Талиг. Лаик

Талиг. Старая Придда

400-й год К.С. 12-й день Осенних Молний

1

Возвращаться по собственным следам почти всегда тошно, а Лионель вдобавок заставлял себя всматриваться в сцены, навевающие мысли о благотворности если не светопреставления, то хотя бы морисских визитов. На первый взгляд картины не изменились, по крайней мере те, что бросались в глаза по пути к загадочному хвосту, приятней не стали. Могли ли они стать гаже, сказать было трудно, но на памяти Ли одни всегда находили куда падать, а другие – куда взлетать. На здешних полотнах красовались исключительно первые.

– Налицо некоторая односторонность, – пробормотал вслух Савиньяк возле очередной драки, – останься в мире только ызарги, на чьих трупах они бы стали кишеть?

Ответа Ли, само собой, не ждал, а он пришел, правда, на другой вопрос, незаданный. Имени для того, что случилось с госпожой Арамона, Эпинэ и удачливым Ульбрихом, о котором вспомнил маркграф, маршал не знал, но стены потихоньку начинали сближаться. Галерея не была ни сном, ни кошмаром, зато вполне могла оказаться чем-то вроде смерти.

Савиньяк остановился, вгляделся в мозаичный пол и прикрыл глаза, вспоминая разговоры в Агмштадте и Гаунау. Маршал мог гордиться: его уводили, если уводили, на особый манер. Другие метались среди складов и бесконечных, похожих на монастырские, стен, на бугристой штукатурке проступала плесень, серое небо обещало дождь, под ногами чавкала раскисшая земля. Даже у Рокэ, хотя ему Ноха именно снилась, так что сбрасывать со счетов сны все же не приходится.

Эпинэ, судя по всему, вытащил Алва, и очень похоже, что через ару. Как выбрался удачливый Ульбрих, песня умалчивала, а госпожу Арамона удалось отбить с помощью то ли крови, то ли солнца, текущей воды и костяного дерева. Солнца здесь нет, но кровь с нами всегда! Глаза Лионель открыл так быстро, как только мог, но никакого движения не заметил, правда, стены успели сожрать два ряда белых камешков. С такой скоростью они будут сходиться долго, время подумать есть, а пустить в ход кровь всегда успеется.

Убыстрять шаг Савиньяк не стал, зачем? Он возвращался знакомой дорогой, отыскивая на картинах запомнившиеся по первому разу детали, за ним никто не гнался, плесень не появлялась, пол не раскисал, светильники горели ровно, хоть и странно. И все же как он сюда угодил? Заболел, понадобился родной остывшей крови, ищет вассалов или… Мать говорила о Левии, а Левий – об Адриане.

Адриан жил чудовищно долго, Адриан исчез без следа. Адриан оставил эсперы, Адриан явился Франциску, Адриан в молодости прогулялся гальтарскими лабиринтами. И что с того? Ничего, кроме того, что в подземелья Чезаре полез ради уже мертвого друга. Сам полез.

Маршал Ли играл, и удачно, за многих, сейчас стало нужно сыграть за себя. Граф Савиньяк просто так никуда не ввязывался, ему несомненно что-то потребовалось. Граф Савиньяк либо рвался к кому-то, либо хотел что-то понять. Граф Савиньяк вошел в эту дикую галерею по собственной воле, а вернее, не вошел, а вломился, потому здесь и плесени нет – ловцы жемчуга и тонущие видят дно по-разному.

Второй вывод лепился к первому: если ара сродни бакранскому алтарю, и если Алва, выводя погибающего Эпинэ, смотрел его глазами, то Савиньяк нашел сходную лазейку, но смотрит или сам, или глазами тех, кто не мечется и не боится. Вот живы эти «кто-то» или остыли, понять не получалось, он и так выжал из пока еще прогулки что мог, оставалось вернуться.

Проливать кровь на глазах пусть и нарисованной дряни не хотелось, к тому же здравый смысл подсказывал: выходить лучше там же, где входишь. И тот же здравый смысл советовал не медлить. Галерея, словно поняв, что ее разгадали, стала слипаться быстрее, но Ли торопиться не стал – не из бравады, из осторожности: побежишь ты – побегут за тобой. До матери с братцами он добрался, когда стены коснулись рамы королевского портрета и встали. Надолго ли? В пятнадцать Лионель считал себя очень умным, на тридцать пятом году это мнение не изменилось, просто добавилось осознание того, что быть умным отнюдь не значит все знать, все понимать и тем более предвидеть.

Савиньяк неспешно развязал ворот рубашки и столь же неторопливо вынул кинжал. Прошлый раз он ударил себя в грудь, и «остывающая» очнулась, значит, повторим. Кровь послушно потекла, она была алой, горячей и пахла, как положено крови, но потом ноздри защекотал другой знакомый запах, горький и сильный. Лионель оглянулся – королевский портрет дымил, как хороший, то есть плохой камин.

– Ли! Какого… Я же тебя просил!

– О чем именно? – Вот только Эмиля здесь не хватало! – Было много дел, я мог запамятовать.

– Не переть на рожон!

– Какая невыполнимая просьба. – Лионель с улыбкой перехватил руку брата и обернулся к портрету. Так и есть, в смысле нет. Эмиля на картине нет.

Гизелла фок Дахе стала фреской. И Юстиниан Придд с Удо Борном… Сойти со стены, уйти в стену, сойти с полотна, вернуться на полотно – это и есть дверь! Дело за малым – за ключом и веревкой для страховки, потому что бездна за порогом более чем вероятна.

– Если ты думаешь…

– Я именно что думаю. – Кровь, бегущая кровь, отличает горячих от остывших, у остывших свои дороги и свое бытие. Бытие, где Зоя счастлива со своим Свином. – Будь так добр, тронь стену.

– Зачем?!

– Тронь.

Не может. Потому что дрыхнет не хуже Давенпорта и видит кошмар, хоть и усовершенствованный. Дундук ничего не слышал, но его родной кровью не заклинали.

– Дай руку!

– Что за бред?!

– Скорее, сон. Признавайся, ты сейчас спишь?

– Откуда я знаю…

Не помнит.

– Спишь. Дай руку.

А ведь в самом деле горячо! Терпимо, но горячо, будто чашку с глинтвейном схватил.

– У тебя лихорадка?!

– Не сказал бы.

– А рука горячая!

– С живыми всегда так, по крайней мере, здесь.

– Точно, горячка.

– Угу, а еще холера и чума.

– Ли…

– Погляди картинки, мне нужно подумать. В самом деле нужно.

2

За белым бархатным занавесом что-то негромко обсуждали; голоса казались знакомыми, однако покидать, как выяснилось, отнюдь не уехавшую Георгию было неправильно. Арлетта прихлебывала горький и при этом удивительно скверный шадди, а герцогиня Ноймаринен объясняла, как ее мать ухаживала за своими знаменитыми косами.

– Я не видела волос лучше маминых, а ты?

– Можно было бы сказать, что мне повезло больше, но ведь ты знала Катарину Ариго лучше меня, а Каролину Борн не хуже. Вот госпожу Арамона ты пока не встречала.

О дочке спрятанной в Альт-Вельдере капитанши Арлетта умолчала, благо косицам Селины пока не хватало длины. В отличие от ресниц. Георгия задумчиво тронула чашечку, она не хотела ссоры, а графиню все сильней занимала прячущаяся за бархатом компания. Заинтригованная странными голосами, Арлетта не заметила, как вошли мальчишки. Ли и Росио появились одновременно с двух сторон. На сей раз обошлось без цветов, и правильно – она была не дома, она была не одна. Алва оказался куртуазней сына, он честно наклонился над рукой Георгии, а Лионель отодвинул проклятую занавеску, и Арлетта увидела… Левия! Живехонький кардинал сидел у камина, как две капли воды похожего на лаикский, и слушал Карваля, за которым виднелся отороченный алым рукав и кусочек траурной юбки.

19
{"b":"599163","o":1}