Я остолбенел, не до конца осознав смысл его слов. Что это значит? Причем тут отец? А вампир уже направился к Гаэтану, по пути прихватив с журнального столика нож для писем. Наконец меня осенило, но было уже поздно, я понял, что помочь отцу не успею. В раздираемом жаждой горле застрял крик отчаяния и ужаса. Но Гэбриэл, резко схватив не сопротивляющегося старика за руку, полоснул по его ладони ножом, заставив болезненно охнуть.

Я сообразил, что он вовсе не собирался убивать отца, однако напугал меня до чертиков своей непредсказуемостью. Я уже готов был высказать ему все, что думаю, и заявить, что кровь родного человека пить не стану, когда на ковер лениво упала первая алая капля. В глотке полыхнуло пламя, и мир сузился до размеров окровавленной руки. Окружающие звуки пропали, я слышал только, как, скатываясь по коже, крупные жидкие рубины падают на пушистый ворс, чувствовал их одурманивающий аромат. С лицом что-то происходило – ныла челюсть, как будто ее выбили сильным ударом. Усилием воли, собрав остатки сил, я мотнул головой, пытаясь развеять наваждение.

– Почему он? – прохрипел я не своим голосом. – Неужели нельзя найти кого-то другого? Ведь это мой отец!

Древний вампир смотрел равнодушно. Его лицо не выражало абсолютно ничего, полное безразличие. Это приводило в бешенство. Если бы не острый запах крови, сводящий с ума, я бы не сдержался, и, возможно, подписал себе немедленный приговор. Но родитель все решил сам. Сделав несколько шагов, он приложил руку к моему рту.

– Если уж не удалось уберечь тебя, так хоть помогу, чем еще способен, – решительно заявил он.

Я его уже не слышал. Сладкая, пьянящая не хуже дорогого вина, густая жидкость, потекла в иссушенное горло, усмиряя головную боль, наполняя тело удивительной силой. Меня как будто распирало изнутри. Это самое сильное ощущение, какое я только испытывал, но оно длилось совсем недолго. Железная хватка создателя оттащила меня от отца.

– Довольно. Для завершения обращения вполне достаточно. Перевяжи руку, Гаэтан. Мы с твоим сыном прогуляемся, пока есть время до рассвета.

А я, сгорая со стыда, не мог поднять на отца глаза. Мучило не то, что я пил его кровь, лишая сил и так изнуренного пожилого человека, а то, что больше всего мне хотелось вновь впиться и не останавливаться.

Не взглянув на него, я вылетел на улицу вслед за лордом.

1913 г. (Париж)

Прохладный ночной воздух помог остудить голову, ослабляя режущий ноздри запах крови. Дышать стало легче. Вместе со способностью соображать вернулась и злость. Жажда тоже никуда не делась, лишь слегка притупилась, с непривычки ныла челюсть, но сейчас я только и хотел, что высказать все этому высокомерному ублюдку, шагающему невозмутимо впереди, постукивая тростью в тишине сонной улицы. И, хотя я осознавал, что он мой единственный шанс безболезненно влиться в вампирскую среду, а также избежать многих ошибок новичков, его методы были глубоко противны.

Подумаешь, возомнил себя Господом всемогущим! Кто давал ему право поступать с людьми, как с марионетками? Но пока я собирался с мыслями, буравя его спину злобным взглядом, он резко остановился в свете газового фонаря и повернулся ко мне. Красивое аристократическое лицо оставалось таким же спокойным, как прежде.

– Вероятно, ты думаешь, что я неоправданно жесток, заставив тебя выпить кровь отца, – начал он негромко. – Поэтому, чтобы избежать дальнейших недоразумений и напряжения в общении, потрачу несколько минут и скажу, – я замер чуть поодаль, обратившись в слух, ибо, не сомневался, это тот человек, к словам которого стоит прислушиваться очень внимательно. – Ты сам сделал выбор и должен нести за это ответственность. Должен почувствовать, что такое настоящая жажда, понять, что всей твоей самоуверенности и бахвальства не хватит, чтобы уберечь окружающих людей.

Гаэтан первым стоял в списке твоих жертв, не появись я сегодня у вас в доме. Поверь, когда, не осознавая, что так сильно мучает тебя, ты бы потерял голову в безумном желании завершить превращение, тебя не остановило бы, что он твой отец и последний родственник.

Я похолодел, с ужасом осознавая правоту древнего вампира. А тот, как ни в чем не бывало, спокойно продолжал:

– Напившись, ты понял бы, что натворил. И вот тогда пришла бы настоящая злость, но злился бы ты уже на себя. И то, как ты с этим чувством справился, определило бы, каким вампиром ты стал. Я лишь немного пофорсировал события и не дал тебе убить Гаэтана. Я действительно уважаю этого пожилого джентльмена, он один из немногих людей, кто заслуживает доверия. Так что, можешь продолжать ненавидеть меня, но не совершай опрометчивых поступков, о которых потом горько пожалеешь. Я обещал потратить на тебя время, так прояви уважение и ты, воспользуйся моей щедростью, насколько возможно.

Чувствуя себя упрямым насупившимся мальчишкой, я, однако же, кивнул. Этого хватило, и дальнейший путь мы проделали молча. Ночной Париж не менее красив и величествен, чем при свете дня. А теперь, когда темнота стала для меня днем, а луна – солнцем, новый мир казался еще прекрасней.

Даже в нашем квартале, далеком от респектабельных и вычищенных проспектов и площадей центральных округов, царит неповторимая атмосфера. Улицы живут своей тайной жизнью, многовековой историей, многочисленными событиями, случившимися за прошедшие века. С уютной Левер мы повернули на соседнюю Риголь, где посреди мостовой неподалеку от тележки старьевщика расположилась на отдых стая бродячих собак, лениво повернувших головы в нашу сторону.

В неверном свете газовых фонарей, освещающих сонные бульвары и переулки, все казалось призрачно загадочным и невероятным. Благодаря этим самым фонарям у меня и появился ужин на сегодняшнюю ночь. Бельвиль – не самый благополучный и безопасный для подлунных прогулок район, но газовщики, сторожа и трубочисты вынуждены работать в темное время суток даже здесь. На одного такого мастера мы и наткнулись около потухшего фонаря, когда он заправлял светильник.

Гэбриэл придержал меня в тени, шепотом объясняя, как незаметно приблизиться к человеку и заставить его стоять спокойно и не шуметь, не причиняя вреда. Оказалось, вампирам присуща еще одна потрясающая способность, от которой я пришел в неописуемый восторг, предвкушая перспективы. Глядя прямо в глаза жертве, они могут внушить последнему что пожелает. Безвольный субъект выполнит все с точностью до идиотизма. Даже если я прикажу кому-то спеть Марсельезу голым на площади, он непременно это сделает.

Я даже не подозревал о таких способностях! Отец об этом не упоминал, или я упустил из-за обилия сведений, обрушившихся в момент прочтения дневника. Какие же еще сюрпризы ждут меня в вампирском обличие? Это открывало неограниченные возможности. Как в жизни, так и в бизнесе теперь не будет слова «нет». Дух захватывало! Кажется, Гэбриэл прекрасно понимал, какие мысли вихрем проносятся у меня в голове, потому что поглядывал снисходительно и, казалось, немного презрительно. Плевать. Пусть научит всему, на что я способен, а уж как этим арсеналом распорядиться, я сам решу.

Мы бесшумно приблизились к мужчине, деловито копошащемуся около фонарного столба. В последний момент он почувствовал наше присутствие, потому что испуганно обернулся, и я тут же, завладев его взглядом, четко выговаривая слова, приказал молчать и не двигаться. Мужчина замер на месте, как вкопанный. Работает! У меня получилось, это, оказывается, так просто! Никаких усилий не пришлось прилагать.

Я едва не потирал руки, довольный первым успехом и в нетерпении немедленно утолить жажду, скребущую горло. Но Гэбриэл продолжал объяснять, как правильно прокусить вену, чтобы человек смог потом остановить кровотечение; как, насыщаясь, не прекращать прислушиваться к сердцебиению, которое я ощущал громко и отчетливо; как заставить себя оторваться, когда пульс начинает ускоряться.

Пока он говорил, мужчина стоял спокойно, не выказывая признаков страха, будто это его вовсе не касалось, но, когда я наклонился к его шее, обнажая острые клыки, в глазах жертвы заметался такой животный ужас, что стало не по себе. Мелькнула мысль, что можно внушить ему не бояться. Но все мысли резко покинули меня, уступая место эйфории от хлынувшей в пылающее горло благословенной влаги. Я забыл про все на свете. Упоение кровью ни в какое сравнение не шло с чувством насыщения обычной пищей. Это, скорее, можно сравнить с эротическим удовольствием. Огромное желание сменяется удовлетворением. Мне показалось, что промелькнуло мгновение, как меня снова силой оторвали он живительного источника.