Плывя в каноэ, он увидел наверху в некотором отдалении двух черных медведей, лакомящихся ягодами. «Надо их застрелить, — подумал он. — Если я их застрелю, у меня будет пища. Мясо можно будет завялить. А потом я посмотрю, не остался ли кто-нибудь еще. Надо сначала заготовить мяса, а потом искать оставшихся. Я ведь видел следы. Может быть, это изголодавшиеся мужчины и женщины. Им тоже нужно поесть». Он пошел по направлению к медведям, подошел ближе и увидел, что это были не медведи, а женщины. Одна была пожилая, а другая — девочка. Он подумал: «Как я рад видеть людей. Возьму эту женщину в жены». Он подошел и схватил девочку. Девочка сказала матери: «Мама, здесь мужчина». Мать посмотрела и увидела, что ее дочь сказала правду. Она увидела мужчину, держащего ее дочь. И тогда женщина, девочка и молодой мужчина заплакали, потому что все кутенаи были мертвы. Они смотрели друг на друга и плакали. Тогда женщина сказала: «Не бери мою дочь. Она еще маленькая. Возьми меня. Ты станешь моим мужем. Потом, когда дочь подрастет, она станет твоей женой. Потом у вас будут дети». Молодой человек женился на этой женщине. Прошло немного времени, и она сказала: «Теперь моя дочь выросла. Она может быть твоей женой. Хорошо будет, если у вас родятся дети. У нее уже сильное тело». Тогда молодой человек взял девочку в жены. С тех пор умножились кутенаи.»

Третий род катастроф — массовое самоубийство, которое, в свою очередь, может быть следствием войны или эпидемии, — породил своих выживающих. Здесь нужно привести легенду ба-ила, одной из народностей банту в Родезии.

Два клана баила, тотемом одного из которых была коза, а другого — шершень, затеяли серьезный спор. Речь шла о том, из какого клана должен избираться вождь племени. Клан козы, к которому принадлежал предыдущий вождь, теперь лишился этого почетного права, гордость его представителей оказалась уязвлена, и они решили все вместе утопиться в озере. Мужчины, женщины и дети начали вязать длинную-длинную веревку. Потом они собрались на берегу, этой веревкой привязали себя друг к другу за шею и все разом бросились в воду. Среди них был человек из третьего клана — льва, женатый на женщине — козе. Он всячески старался отговорить ее от самоубийства, а когда это не удалось, решил умереть вместе с ней. Случайно они оказались последними в ряду связанных. Их потянуло в воду и они уже начали захлебываться, когда мужу вдруг расхотелось умирать. Он перерезал веревку и освободил себя и жену. Она пыталась вырваться, крича: «Пусти меня! Пусти!» Но муж не поддался и вытащил ее на берег. Поэтому люди из клана льва до сих пор говорят людям козы: «Это мы спасли вас от вымирания!» Наконец нужно отметить еще одно, на этот раз вполне сознательное использование выживающего, относящееся к историческому времени и надежно заверенное. Во время истребительной войны двух индейских племен в Южной Америке одному-единственному из побежденных враги даровали жизнь и отправили его обратно к его племени. Он должен был сообщить соплеменникам о происшедшем, лишив их тем самым воли к сопротивлению. Вот что рассказывает Гумбольдт об этом вестнике отчаяния.

«Долгое сопротивление, которое кабры, объединившись под руководством храброго вождя, оказывали караибам, привело их после 1720 г. на грань уничтожения. Они побили врага в устье реки; множество караибов было убито во время бегства между быстриной и лежащим посередине островом. Пленных съели, но со свойственной народам как Южной, так и Северной Америки изощренной жестокостью одному из пленников оставили жизнь и, загнав его на дерево, заставили быть свидетелем варварской сцены, чтобы он передал побежденным, что их ожидает. Но победная эйфория вождя кабров длилась недолго. Караибы вернулись в таком количестве, что от племени каннибалов-кабров остались лишь жалкие крохи».

Этот единственный, которому из глумливости сохранили жизнь, видит с дерева, как победители пожирают его соплеменников. Все, с кем он выступал в поход, либо пали, либо перешли в желудки врагов. Выживший против собственной воли, с отчаяньем в глазах он возвращается к своим. Смысл послания, внушенный врагами, таков: «Только один из вас остался в живых. Видите, как мы сильны. Не вздумайте опять бороться с нами!» Однако то, что он остался один, и то, что он видел, наоборот, зажгло местью сердца соплеменников. Караибы стеклись со всех сторон и навсегда покончили с кабрами.

Это предание, не единственное в своем роде, показывает, как ясно первобытные народы видят выживающего. Они полностью осознают своеобразие его ситуации. Они принимают ее в расчет и стараются использовать в своих конкретных целях. С обеих сторон — и для врагов, и для друзей — загнанный на дерево караиб правильно сыграл свою роль. Бесстрашно осмыслив эту его двойную функцию, можно узнать бесконечно много.

Всякий, кто занимается оригинальными явлениями религиозной жизни, не перестает удивляться тому, как велика в них роль мертвых. Ритуалы, относящиеся к мертвым, переполняют существование многих племен.

Что бросается в глаза повсюду и прежде всего, так это страх перед мертвыми. Считается, что они недовольны своим положением и полны зависти к живущим. Они мстят — иногда за оскорбления, нанесенные им при жизни, но чаще просто за то, что другие живы, а они нет. Именно зависти мертвых больше всего страшатся живые. Они стараются их умилостивить, подлащиваясь и предлагая пищу. Они готовы отдать все, что может потребоваться для путешествия в страну мертвых, лишь бы мертвые там и оставались, а не возвращались назад, неся живым страдания и муки. Духи мертвых насылают или приносят болезни, воздействуют на успех охоты и сбор урожая, вообще по-всякому вторгаются в жизнь.

Но самое страстное желание мертвецов, никогда их не оставляющее, — это перетащить к себе живущих. Поскольку их волнует, что живые присвоят себе оставшиеся после них предметы обихода, считалось необходимым избавляться от этих предметов или, по крайней мере, сохранять их в минимальном количестве. Все складывали в могилу или сжигали вместе с умершим. Хижину, где он жил, оставляли навсегда. Часто мертвеца со всеми пожитками хоронили прямо в его доме, как бы показывая, что все имущество с ним, себе никто ничего не взял. Но и это не избавляло от его гнева. Ибо зависть мертвых касается не предметов, которые ведь можно сделать или достать снова, — она касается самой жизни.

Удивительно, что это чувство приписывают мертвым всюду и при самых разных обстоятельствах. Кажется, что среди умерших всех народов господствует один и тот же настрой — лучше бы нам остаться в живых. С точки зрения тех, кто остался, каждый, кто ушел, потерпел поражение. Поражение заключается в том, что он был пережит. Он не может с этим смириться, и, вполне естественно, эту сильнейшую боль, которую вынужден был вынести сам, он старается причинить другим.

Значит, каждый мертвый — пережитый. Такое отношение к мертвым меняется только в случае крупных катастроф, происходящих относительно редко, когда погибает вместе множество людей. При единичной же смерти, о которой сейчас идет речь, из семьи или группы выбывает один. Налицо оказывается масса выживших, имеющих определенные права на мертвого; они образуют оплакивающую стаю. К ощущению потери, понесенной группой, добавляется любовь, которую к нему испытывали, и эти чувства часто невозможно разделить. Горестный плач в основе своей выражает искренние чувства. И если посторонние склонны относиться к нему с подозрением, то это потому, что ситуация многозначна по самой своей природе.

Ведь эти люди, у которых есть основания для плача, в то же самое время являются выжившими. Как понесшие утрату они рыдают, как выжившие испытывают своего рода удовлетворение. Даже самим себе они не признаются в этом неподобающем чувстве. Но им отлично известно, как воспринимает все это мертвый. Он должен их ненавидеть, ибо у них есть жизнь, которой он лишен. И они взывают к его душе, чтобы доказать, что не желали его смерти. Они напоминают о своей доброте к нему, когда он еще был жив, приводят факты, подтверждающие, что все делалось, как он хотел. Его явно выраженные последние желания исполняются неукоснительно. Во многих местах последняя воля имеет силу закона. Во всем их поведении просматривается ясное и непоколебимое убеждение в том, что он ненавидит их как выживших.