– Вообще-то… – Я сжимаю мобильный телефон пальцами так сильно, что им становится больно. – Вообще-то лучше подвезите меня чуть дальше.

– Ты, черт побери, уж как-то определись со своим решением, – бурчит шофер.

– Извините, – бормочу я, а затем сдвигаюсь вниз на сиденье и наблюдаю за красным автомобилем, не решаясь при этом даже моргнуть. – Я сойду в следующем городе.

– Хорошо, сойдешь – и, черт побери, скатертью дорога.

Я больше не видела тот мотоцикл, а вот автомобиль все еще позади нас.

Я не рассказывала про свою встречу с Мэлом никому – даже Эмили.

Чувствовала я себя по этому поводу очень неловко – так, как будто я сделала что-то плохое. Что-то такое, чего мне делать не следовало. Я с головой погрузилась в работу – в частности, продолжила заниматься теми девушками из Судана. Работа с беженцами быстро становилась главной сферой моих интересов. Мне раньше очень нравилось консультировать проблемные семейные пары, но в последнее время я к этому охладела, потому что их проблемы были уж слишком похожи на мои собственные и потому что мне было горестно смотреть на то, как над еще одним браком нависает угроза развала. Я осознавала, что эти чувства были, скорее всего, вызваны недавними событиями в моей собственной жизни, и я поговорила об этом с Бев – моим первым куратором и наставником. А еще я немного поговорила с ней о Сиде.

Однако я не была готова поглубже покопаться в своем собственном браке: моя душевная рана была все еще слишком свежей и болезненной. Я знала, что Бев захочется снова поговорить о моем отце, а я этого выдержать в данный момент не могла. «Позволь мне немного зализать свои раны», – сказала я. Она улыбнулась и ответила: «Когда будешь готова, Лори. Но не затягивай с этим». Мы обе знали: смысл ее слов заключается в том, что подобное затягивание может отрицательно сказаться на моей работе.

На следующий уикенд после моей злополучной встречи с Мэлом Сид отправился в Париж. Он не сказал мне зачем, но как-то вечером, везя Полли домой, я услышала, как очень жизнерадостный ди-джей на «Радио 1» сообщил слушателям, что Джоли дает концерт в Версале. Содрогнувшись, я поспешно переключила радиоприемник на какую-то другую – менее мучительную для меня – волну, вызвав громкие протесты со стороны дочери.

В субботу утром мы с Полли пошли собирать конские каштаны в парке, и я изо всех сил попыталась «жить текущим моментом». Я попыталась, но у меня ничего не получилось. Я попыталась не думать о своем примирении с Сидом в прошлом году, о целом уикенде, который мы провели, занимаясь сексом, в самом шикарном номере люкс отеля «Георг V», после того как Чарльз Саатчи[22] купил его серию «Мадонна поедает Еву» то ли за миллион, то ли за целых три миллиона.

Правда заключалась в том, что Сид отдалялся от меня все быстрее с того момента, как достиг головокружительных высот, получив два года назад премию Тернера, хотя поначалу считалось, что шансов у него вообще нет, а потому его неожиданный успех вызвал большую шумиху в средствах массовой информации. Сид впал в такое замешательство, в каком я его еще никогда не видела, и стал еще более озлобленным и отрешенным, но я попросту не могла уделить ему все свое внимание: я погрузилась в хлопоты, связанные с пребыванием Полли в яслях. А еще я испытывала острую необходимость сосредоточиться на своей работе, раз уж у меня теперь появилось на нее время.

Однако, когда Сид хотел чего-либо и не получал желаемого, это всегда имело свои последствия. Он начал проводить ночи вне дома, где-то со своими приятелями, стал пить слишком много шотландского виски и курить слишком много сигарет. Его произведения, которые и без того были довольно жуткими, становились еще более пугающими. Его демоны преследовали его, хватая за пятки. Это особенно стало проявляться после того, как один из его братьев позвонил ему, узнав из выпуска новостей, что Сид получил премию Тернера. Формально брат стремился восстановить родственные отношения, но в действительности его привлекали заработанные Сидом деньги.

Ночью после этого звонка я обнаружила Сида на полу в комнате Полли возле изножья ее кровати: он спал, свернувшись калачиком. Я попыталась разбудить его. Он ударил меня в лицо. Я не думаю, что он хотел причинить мне боль (он ведь еще даже толком не проснулся и нанес удар, сам не осознавая, что делает), однако в результате этого на мою разбитую губу пришлось накладывать швы…

На следующий день Сид затеял грандиознейший скандал, обвинил меня в том, что я его не люблю, что я увлекаюсь другими мужчинами, что я занимаюсь только Полли и игнорирую его. Все эти заявления были спровоцированы его собственным чувством вины. Он исчез куда-то на полночи, пришел домой лишь к рассвету, когда мы уже давно спали, упаковал какие-то вещи в сумку и отправился в Париж на открытие своей выставки в художественной галерее «Ивон Ламбер».

«Вам без меня лучше», – написал он лишь одну фразу в оставленной записке.

Я не знала, что делать. Я переживала за него, но при этом очень рассердилась. Он вел себя как ребенок. Впрочем, как мне стало понятно в ходе нашей совместной жизни, он и в самом деле был ребенком. Он все еще оставался в детстве.

В конце концов решение за меня приняла моя мама. Она сказала, что хочет навестить мою тетушку, живущую в Лидсе, и совершенно неожиданно спросила, может ли взять с собой Полли. Согласившись, я отвела Полли в пятницу утром в школу, отработала свою утреннюю смену в клинике и затем – исключительно в силу какой-то своей прихоти – купила билет на поезд «Евростар» и без предупреждения прибыла в Париж. Чувствуя себя психически и физически изможденной к тому моменту, когда я явилась в отель, в котором остановился Сид, я улеглась в огромную постель в его роскошном люксе и спала в ней, пока он не разбудил меня где-то около полуночи, вернувшись в номер после того, как поужинал с этим жутким Рандольфом.

Это немного напомнило самый первый уикенд, который мы провели наедине, однако на этот раз возникло ощущение безрассудства и отчаяния – ощущение, которого не было, когда мы встретились в первый раз. Мы теперь знали друг о друге много, и у нас уже имелись шрамы, но Сид очень обрадовался мне. Таким радостным я не видела его уже очень давно. Может быть, несколько лет.

Я тогда не осознавала, что это один из наших последних уикендов, проведенных вместе…

– Положишь это рядом с другими такими же штуками на полку над огнем. – Полли имела в виду полку над камином. Засунув очередную партию конских каштанов в карман моего пальто, она вывела меня из задумчивости. – Мы можем пойти теперь попить какао?

Ходить в кафе Робин в субботу утром уже давно стало нашей семейной традицией, но в данный момент я относилась к посещению этого кафе очень даже настороженно.

– Ух ты, посмотри вот на этот каштан. – Я подняла каштан, который блестел очень ярко. – Мы можем продеть в него веревочку.

– Зачем? – растерялась Полли. – Так мы можем сейчас пойти в кафе или нет?

– Ой, я не знаю, Пол. – Я погладила поверхность каштана, которая была такой гладкой, что казалась отполированной. – Я не уверена, что у нас есть на это время до того, как мы встретимся с Эмили.

– Пожалуйста, мамочка. Я хочу увидеть Бернарда. – Бернард – так звали таксу, принадлежавшую хозяйке кафе. – Мы не ходили туда уже сто лет. Пожалуйста!

Она уговаривала меня так настойчиво, что я в конце концов сдалась. С облегчением обнаружив, что в кафе совсем немного посетителей, я написала Эмили текстовое сообщение, в котором предложила встретиться с нами в этом кафе, и стала читать статьи про премии банкирам и думать о том, что я могла бы носить в этом сезоне, если бы эти же самые банкиры не лишили нас половины доходов. Полли тем временем, сосредоточенно высунув язык, рисовала на листке бумаги местную таксу для Сида.