Во-вторых, Паркинсон не дурочка: давно заметила тоскливые взгляды, случайные фразы и прикосновения — Хлоя в Рэйчел с головой утонула, Хлоя в Рэйчел влюбилась по уши.

И ревнует.

Панси свалилась на их головы вся такая экзотичная, непохожая на других, волшебница; и у Эмбер глаза засветились, в ее светлой головке закрутилось сотни идей для новых приключений и неприятностей.

А раньше самым главным была Хлоя.

— Хлоя, — тянет Паркинсон, поджигая сигарету кончиком волшебной палочки. — Я не по девочкам. Мне Нейт нравится.

Забавно смотреть, как у Прайс глаза голубые под цвет волос округляются, и выдыхать безнаказанно ей в лицо струйку дыма. Она рукой бьет по рулю и улыбается как-то глупо:

— Черт, подруга… Какого хрена ты не сказала сразу? — И тут же хмурится: — Нейт? Нейтан Пресскотт? Да ты, нахрен, с ума сошла?

Панси закатывает глаза и думает, а что бы Хлоя сказала о Драко? Ведь Нейтан по сравнению с ним тот еще цветочек.

— Он же нарик, у них ничего святого нет! — разоряется Прайс, размахивая руками и едва успевая рулить. Паркинсон судорожно пытается вспомнить заклинание срочной реанимации. — Поверь мне, я знаю, я уже видела это! Мама Рэйчел…

Хлоя обрывается, тяжело дыша, и избегает смотреть подруге в глаза.

— Миссис Эмбер? Вот уж кто не похож на наркоманку, — роняет Панси, почти уверенная, что Прайс не сдержится и выложит все: бывшая слизеринка к себе располагать умеет, если ей нужно.

А еще ей так хочется узнать тайну этих девчонок, чтобы стать совсем их, совсем как они. Чтобы они действительно стали теми лучшими подругами, каких у Панс никогда не было.

Но… что сказала бы мама?

— Миссис Эмбер Рэйчел — никто. Ее настающую мать зовут Сэра и она хуева наркоманка, — выдыхает, ломается Хлоя. Образ строгой мамы, поджимающей губы, у Паркинсон уплывает куда-то вглубь сознания.

К черту волшебников, чистую кровь и честь семьи. Пора это все за спиной оставить.

— Когда Рэйчел была маленькой, Сэра творила пиздец: доводила ее отца буквально до нервных срывов, едва не убила себя и дочь… Они ебнутая на все голову. Она сама от дочери отказалась. Но потом… — Прайс молчит долго, машину паркует около «Двух китов». — Ладно, если рассказывать, так все.

Панси чувствует, как желудок сводит от голода, но не трогается с места.

— Мистер Эмбер поступил как мудак. Сара завязала, пыталась связаться с дочерью, а он не давал. А потом… Хуевая история, если коротко, он заплатил одному уебку, чтобы тот убрал Сэру из игры. Он ввел ей дозу. Понимаешь? Она сорвалась. И исчезла навсегда.

Хлоя закрывает глаза и голову откидывает на спинку сидения: ей говорить трудно, она не привыкла с людьми откровенничать. Паркинсон это ценит, понимая от и до.

— Но Рэйч и мистер Эм…

— Она не знает. Я не рассказала ей.

Прайс закуривает; выдыхает быстро, нервно, рвано, затягивается глубоко.

— Я просто не смогла ей рассказать. Да ну нахуй. Лучше я, чем она.

Панси накрывает ладонь подруги своей, плотно сжимая пальцы. Хлоя не вырывается.

— Ты теперь не одна. Будем думать об этой хуйне вместе, — она слабо улыбается и вдруг признается: — Родители Рэйч не такое уж и говно. Мои предки людей убивали.

Хлоя смотрит удивленно, но не испуганно; она ничего не говорит, только кончики пальцев пожимает. Паркинсон ей благодарна.

========== 6. ==========

— Это как наркотик: один раз попробуешь и уже не остановишься, — Рэйчел улыбается и поглаживает кончиками пальцев цветы на предплечье у Хлои.

Панси задумчиво хмыкает и ещё раз окидывает взглядом серебристого дракона, что узкой лентой свернулся и спит на бумаге.

Мой серебряный.

У дракона глаза цвета острой стали — прожигают насквозь презрением, у дракона рисунок чешуи светится, горит пламенем. Паркинсон опускает ресницы, позволяя себе вспоминать тощего то ли мальчишку ещё, то ли уже почти мужчину — морозного, колкого; с белыми, как снег, волосами и очами-океанами (северными).

Вот только руки у него всегда были тёплыми и обнимали ласково, прятали от всего мира. Это было шестнадцать лет назад (или всего пару месяцев?), но она не забыла.

— Панс?

Волшебница стряхивает грусть, словно паутину снимает, и легкомысленно пожимает плечами:

— Хрен с вами, уговорили.

— Это на всю жизнь, подруга, — пугает, хитро щурясь, Прайс, и Рэйчел толкает ее в плечо.

Но Панси твердо решила сделать татуировку.

Подруги спускаются в малоприятный подвал, и аристократическая, еще не до конца умершая, часть Паркинсон морщит носик на слоями отваливающуюся со стен краску и мерзкий запах сырости. Она оглядывается на Хлою и выразительно округляет глаза.

— Что? — возмущается Прайс. — В салоне тебе не набьют татуху, пока не станешь совершеннолетней. А мой приятель — набьет.

— И даже не занесет тебе рак крови, — хихикает Эмбер, с любопытством перебирая разбросанные по столам эскизы. — Ну, нам повезло, по крайней мере.

Не очень обнадеживает, правда?

«Я сильная, я смелая, я потомственная ведьма, я справлюсь», — бормочет Панси как мантру.

— Эй, девчонки? — Приятель Хлои выглядит, как и любой другой приятель Хлои: неприятный, в наколках и кожаной куртке. — Че бьем?

Рэйчел и Хлоя договариваются с ним сами, пока Паркинсон пытается унять дрожь в пальцах, сидя в кресле. Ей нравится в 2013, нравятся местные развлечения и чувство безнаказанности, нравится сама идея сделать тату, хотя это так по-маггловски.

Но… страшно?

Еще один шаг сродни курению и узким джинсам, что пропасть между ней и прошлым увеличит. А вдруг однажды она просто не сможет вернуться? Не вспомнит, кто она такая и кем была всегда?

А вспоминать-то хочется ли?

— Не трясись, красотка, — подмигивает мужчина, веря в разные стороны рисунок с драконом. — Куда бьем?

Губы едва шевелятся, Панси, оказывается, больших иголок не переносит.

— На руку. Левую.

Эмбер сидит рядом, не шевелясь, вдохновенная и завороженная процессом; Хлоя дымит сигаретой поодаль (как хочется тоже), сверкает голубыми глазами — не ссы, мол, подруга, прорвемся.

Паркинсон закрывает глаза и представляет спокойную озеро с прозрачной водой, чтобы не заорать от боли. Заорет — будет стыдно.

Она же волшебница нахрен.

Она просто не будет думать об этом всем, она будет думать о доме, о школе, о обедах в Большом зале и ярких звездах Астрономической башни, под которыми было так потрясающе целоваться.

Сердце стучит так быстро и больно; Панси 2013 нравится, но без Малфоя — будто кусок души вырвали, и Нейтан его не заменит.

Лучше не надо. Вспоминать не надо.

Лучше еще разок мысленно пережить первую поездку в пикапе, первую вечеринку и звезды-наклейки в комнате Рэйчел. И Нейта, да. Его вымученную, но искреннюю улыбку, его фотографии, его неуклюжие попытки быть не_грубым.

Ради него она почти готова завести телефон.

— Ва-ау, — в голосе Эмбер неподдельное восхищение.

— Охуенно будет, — кивает Хлоя.

И Паркинсон открывает глаза. У нее от ключиц вниз по руке кольцами тонкого белого кружева вьется дракон с глазами-льдинами — пока еще только наметка, пока еще совсем пунктирно, но он уже… практически дышит. Он для волшебницы совсем живой уже.

Мой серебряный.

Панси опускает рукав черной футболки и уголком губ усмехается самой себе в зеркале. А оценит ли ее серебряный то, кем она теперь стала?

========== 7. ==========

Исчезновение Рэйчел ударом по их мирной жизни.

Панси замечает первая, потому что спит с ней в одной кровати, потому что Эмбер однажды не возвращается после репетиции в школьном театре. Хлоя оказывается на пороге дома через пять минут после тревожного звонка (на пикапе гордо красуется новая царапина).

— Предкам пока говорить не будем. Может, она просто задержалась, — распоряжается Паркинсон, без мук совести открывая соцсети и почтовые ящики подруги (слава Богу, что Эмбер всегда забывает из них выходить, а волшебница кое-как научилась запускать компьютер).