Следует заметить, что в своем юдофобстве автор непоследователен: он вольготно чувствует себя в «сомнительном» окружении, а оказавшись в Харбине, начинает хлопотать перед Верховным правителем о Георгиевском кресте 4-й степени за Тюренченский бой в 1904 году. По словам автора, ему удается «выбить» спустя 15 лет награду для «бывшего моего солдата 8-й роты», чем тот «очень горд». Помимо этого, боевой генерал фактически жил у своего бывшего подчиненного, а ныне «миллионера и владельца гостиницы „Модерн“», вследствие чего можно по-иному взглянуть на авторские слова о «проклятых жидах». Поселившийся в 1906 году в Харбине Иосиф Александрович Каспе был иудейского вероисповедания, о чем не мог не знать бывший командир роты. Начав с часовой лавки, при помощи скупки и перепродажи вещей и ростовщичества, он преобразил ее в ювелирный магазин, постепенно став владельцем фешенебельного отеля «Модерн» и одним из богатейших людей Харбина. Может быть, их сблизила любовь к театру? В 1920-е годы И. А. Каспе стал председателем акционерного общества, объединившего несколько театров, переписанных при начале японской оккупации на принявших французское гражданство сыновей. Трагическая история сына – Семена Иосифовича Каспе, похищенного в 1933 году ради выкупа и убитого не получившими его членами Русской фашистской партии, стала широко известна и приподняла завесу над происхождением миллионов отца: в 1920-е годы именно через него сбывались советскими властями драгоценности, изымаемые у «бывших людей». Более того, советский генконсул в Харбине М. М. Славуцкий в телеграмме в Москву в НКИД называет миллионера «нашим агентом», а его погибшего сына – членом иностранной компартии. Таким образом, можно сделать вывод, что Михаил Михайлович на самом деле совсем не антисемит, каким хочет казаться со страниц своих мемуаров.

Последний русский комендант Харбина скончался 6 ноября 1935 года, вскоре после того, как «персональной читательнице», дочери Ольге, исполнилось 18 лет.

Текст мемуаров представляет собой авторизованную машинопись с многочисленными вклейками фотографий. Написанный в ноябре 1919 года текст, вероятно, в 1921 году был набран на печатной машинке и несколько раз вычитывался и дополнялся (по крайней мере, в 1922, 1926 и 1930 годах). При публикации были исправлены явные опечатки, в значительной степени раскрыты сокращения, курсивом выделен текст, подчеркнутый автором в оригинале рукописи.

Пишу автобиографию не для широкого оповещения, только для моей дорогой дочурки Олюшки, чтобы знала о том, что был ее отец: какого был он рода-племени, как рос, как воспитывался и учился, как служил Богу, императору и своему Отечеству, почему не оставил ей богатства, а жил и умер нищим…

Да простит мне читальница, а может быть и читатели, мои орфографические и грамматические ошибки и промахи, так как это произведение печаталось прямо на машинке, как изливает свою мысль-фантазию музыкант на рояле или пианино… И у него, бесспорно, являются ошибки, но, в общем, в его исполнении слышна душа… Вот так и у меня – нет литературной обработки писателя, но душа есть.

Разумеется, многое пропущено, многое можно было развить, но боялся сойти с моей большой дороги и заплутаться в дебрях прошлого. Описание событий, мною виденных, и характеристика лиц, мною встречаемых в жизни, могли бы занять целые тома, но я не историк и не писатель – я только повествователь о себе своей шалунье Олюшке.

Не буду греха таить, оставшись «не у дел» и прожив 60 лет, захотелось вспомнить прошлое: что прошло, то мило. Смотря на теперешний ад, видя гибель своего Отечества, хватаешься за прошлое – за успокаивающий бальзам.

Великая трагедия души патриота, видавшего все величие, силу и славу своего Отечества, видеть теперь весь позор и унижения, порабощения и презрения… но верую и исповедаю, что моя Олюшка увидит нашу Матушку-Русь и сильной, и славной, и страшной врагам. Аминь.

Отец мой, Михаил Семенович Иванов – сын унтер-офицера лейб-гвардии Семеновского полка[1], родился в г. Угличе в 1820 году. Мать моя, Марья Ивановна Ширяева – дочь унтер-офицера Бородинского пехотного полка[2], родилась в г. Козлове в 1826 году.

Значит, я чистокровный и потомственный солдатский сын.

Как мне передавали мои родители, я родился 22 сентября 1861 года, в г. Костроме, на Дебре[3]. Крестным отцом у меня был писарь управления водной дистанции Виктор Мартынович Греченков. Крестную мать не знаю. Крестили меня в церкви Вознесения Господня, что на берегу Волги.

Из времени моего раннего детства, т. е. до 1870 года, я смутно помню, как брат Александр завел меня в новых козловых, с красными сафьяновыми отворотами, сапожках в пруд, помню шум винокуренного завода, где отец служил. Помню громадное наводнение в г. Ярославле в 1868 году, мы жили за р. Которослью в военной школе, переименованной впоследствии в Военную прогимназию[4]. Брат Александр учился там же и вышел юнкером в 137-й пехотный Нежинский полк[5].

В 1870 году меня отдали учиться грамоте старой деве, некоей Потехиной, но вскоре передали старому николаевскому унтер-офицеру Сидорову, который засадил меня за Псалтирь и жестоко бил линейкой. Осенью я поступил вольноприходящим[6] в 1-й класс Военной прогимназии, вместе с сыном священника отца Николая Ширяева – Федей Ширяевым, впоследствии профессором Демидовского лицея[7]. Воспитателем нашего класса был Патаржинский. Директором, после генерала Лео, был полковник Боголюбов. Зимой мы ходили на занятия в 8 часов утра и до 2 и с 6 часов вечера до 8-ми. Шалили много, и я проломил себе голову, падая, ударившись об угол стола, знак на лбу остался на всю жизнь. Помню, нам показывали туманные картины, на Рождественских праздниках были концерты и спектакли, помню занавес – вид на Ярославль с Волги. Я много читал и увлекался Майн Ридом и Жюль Верном, любил очень-очень Погосского – плакал над его «Неспособным человеком». Мать моя недурно пела и играла на гитаре, мои любимые песни были «Вот на пути село большое» и «Вечер поздно из лесочка». С весны и до осени мы с матерью часто ходили в лес за цветами, ягодами, грибами и орехами, в порядке их появления: сморчки, черемуха, ландыши, бубенчики, фиалки, земляника, гонобобель[8], малина, березовики, боровики-подосиновики, белые-коровки, сыроежки, грузди, рыжики, ягоды черемухи и рябины, – и только осенние дожди прекращали наши прогулки. Опять начинались классные занятия, уроки. Моими товарищами были Коля Лео, Федя Ширяев и Митя Коренев, – с ними часто играли в «индейцев». Был отчаянный мальчишка Сенька Караулов, и нам часто доставалось от него.

Из особенностей моего детства помню: если я долго не засыпаю, то мне давали большой медный кран, и я, обняв его, быстро засыпал…

В 1871 году мне исполнилось 10 лет. Увидел в первый раз железную дорогу – Московско-Ярославскую, недавно открытую. По субботам, воскресеньям и в праздники ходил в церковь прогимназии, и меня удостоили подавать кадило, чем я очень гордился. Родители меня брали с собой в Спасский монастырь, где был архиерейский дом с Крестовой церковью. Помню, мы с матерью были там за обедней, служил архиепископ Нил, я стоял у амвона справа. После обедни народ бросился к амвону под благословение владыки, но высокопреосвященнейший Нил быстро сошел с амвона, подошел ко мне, благословил и дал мне в руки просфору со словами: «Хорошо молился». В Толгин день, 8 августа, день явленья иконы Божьей Матери – в кедровой роще, на берегу р. Волги при впадении в нее р. Толги в 1314 году, – отец, мать и я отправлялись ранним утром, пешком, за восемь верст к ранней обедне в Толгский монастырь и после обедни на берегу Волги пили чай с медом и калачами, потом шли к поздней обедне и в крестный ход вокруг монастыря. Подкрепившись и отдохнув, возвращались вечером опять пешком домой. Ездили в монастырь и зимой, 21 ноября, в день Храмового праздника, главной церкви монастыря. Все это оставило неизгладимый след на всю жизнь. За малолетством я оставлен в первом классе еще на год.