— Я ваш сын? Делинди ваша дочь? — потрясенно спросил Марен и прерывающимся голосом добавил: — Это и есть то, что вы ей сказали, чтобы она навсегда покинула меня?

— Да. Я не заметил, как вы сблизились с ней. Это была ошибка с моей стороны.

Марен открыл рот, но от волнения слова застряли у него в горле. А Великий Судья продолжал говорить:

— Я полагаю, что в любовных играх рано или поздно был неизбежен случай, когда брат покоряет сестру по отцу, не зная о своем родстве с ней. Риск этого становится все меньше, но в прошлом архивные данные были недостаточно полными. Короче говоря, я попросил назначить Даррелла (как он называл себя здесь) послом Георгии в нашей стране потому, что надеялся видеть рядом с собой его дочь Делинди, которая на самом деле моя дочь.

Ум Марена обрел всю свою обычную ясность: как обстояло дело с его рождением, он знал гораздо лучше, чем Великий Судья. В самом начале войны родители Марена попали в плен. Когда он стал взрослым, мать искренне призналась ему, что была любовницей Судьи. Как она сказала, диктатор был убежден, что Дэвид его сын, и благодаря этому тот мог надеяться на благосклонность главы страны. "Но ты не его сын, — добавила она. — Я и твой отец почти не расставались друг с другом, пока были в плену, и мне пришлось приложить много стараний, чтобы Великий Судья считал себя твоим отцом. Если он когда-нибудь заговорит с тобой об этом, притворись, что удивлен".

— Значит, — медленно заговорил Марен, — дочь посла — ваша дочь и ваш интерес к ней был отцовским?

Диктатор улыбнулся:

— Она просто чудо. Я горжусь, что у меня такая дочь.

— Но, — осторожно продолжил Марен, — как в те времена посол согласился, чтобы его жена и вы...

— Бросьте, Дэвид! — усмехнулся диктатор. — Вы же знаете, что тогда шла война. Он был на фронте. А она была гораздо более светской, чем позже. Делинди мой ребенок, хотя жена посла и убедила меня, что младенец родился раньше срока.

Марен нисколько не сомневался в том, кто настоящие родители Делинди. Великий Судья, возможно, хранил много тайн, но ему не было известно, что сестра георгийской королевы для пользы своего государства заняла место дочери дипломата.

— Как вы сказали, вы считали, что нашли средство, решающее проблему кровосмешения?

— Я твердо решил, что мы должны сделать попытку.

Марен напряг все силы, чтобы сдержать бурливший в его душе восторг.

— Должен ли я понять, Ваше Превосходительство, что вы готовы допустить, чтобы я воспользовался новым законом, разрешающим брак между мужчиной и женщиной, которые произвели двух общих детей в результате любовных игр, и женился на Делинди Даррелл?

Великий Судья встал со своего места и протянул руку собеседнику.

— Это всего лишь формальность, Дэвид! Вы можете быть счастливы друг с другом. Я убежден в этом.

— Я тоже, Ваше Превосходительство!

Великий Судья и Марен пожали друг другу руки.

Пока они шли по аллее к выходу, Марен размышлял над этим разговором.

"Это не просто формальность, — говорил он себе. — Я не его сын. Делинди не его дочь, но поскольку он считает нас своими детьми, для него, по крайней мере в области чувств, все происходит так, как если бы он действительно был нам отцом".

У Марена возникло предчувствие, что этой мыслью он прикоснулся к великой тайне человеческой природы. Существует какая-то идея — мысль или чувство — которая, если люди воспримут её, утолит их неотступное желание близости друг к другу. Они пытались выразить эту близость словами "товарищ", "друг", "брат", но идеал быстро улетучивался из этих звуков и растворялся в туманной дали истории. Может быть, такие чувства способны послужить цементом, скрепляющим человечество, а новые отношения между человеком и Группой сделают их прочнее.

Вдруг эти серьезные мысли покинули Марена, и он почувствовал, что улыбается. Ему было весело, и он знал, почему: это было тайное удовольствие от победы над противником, чье превосходство было подавляющим.

"Подержать Старика в своей власти — это стоило всего остального!" — с лукавым озорством подумал он.

КОНЕЦ

Младшие ученые весь день дежурили у веревок колоколов, готовые возвестить новость о рождении. Ночью они обменивались грубыми шутками о причине задержки. Однако следили, чтобы их не услышали старшие или посвященные. Ребенок родился за несколько часов до рассвета. Он был слабый и худой, а некоторые его особенности привели в отчаяние отца. Его мать, леди Таня, проснувшись, некоторое время слушала его жалобный плач, затем ядовито заметила: «Кто испугал маленького негодяя? Он как будто боится жить». Ученый Джоквин, старший во время родов, принял ее слова за дурное предзнаменование. Он считал, что мать не должна видеть уродца до следующего дня, но теперь ему казалось, что он должен действовать быстро, чтобы отвратить бедствие. Он торопливо приказал рабыням принести колыбель, закрыв ее со всех сторон, чтобы отразить любую злую радиацию, которая может проникнуть в спальню. Когда удивительная процессия начала протискиваться в дверь, леди Таня лежала, приподняв свое стройное тело. Она смотрела с удивлением, переходящим в тревогу. Она терпеливо выносила мужу четверых детей и поэтому знала, что происходит нечто необычное. Леди Таня не была кротким существом, и даже присутствие ученого в комнате не остановило ее. Она с яростью спросила: «Что происходит, Джоквин?» Джоквин в отчаянии посмотрел на нее. Разве она не знает, что каждое слово, произнесенное в этот период со злым настроением, только обрекает ребенка на еще худшую судьбу? Он испуганно заметил, что она собирается продолжать говорить, и с мольбой к атомным богам взял свою жизнь в свои руки.

Он сделал три быстрых шага к ней и закрыл ладонью ей рот. Как он и ожидал, женщина была так изумлена его поведением, что не начала немедленно сопротивляться. К тому времени как она пришла в себя и начала слабо бороться, колыбель наклонили. И через ее рукоять она впервые увидела ребенка. Собиравшаяся в ее голубых глазах буря рассеялась. Мгновение спустя Джоквин мягко убрал руку с ее рта и медленно отступил к колыбели. Он стоял тут, дрожа от мысли о том, что он сделал, но постепенно, так как словесная волна не ударила в него с кровати, сознание правильности сделанного возобладало. Он начал внутренне сиять и впоследствии всегда утверждал, что спас положение, насколько его можно было спасти. И теплом самопоздравлений он почти забыл о ребенке.

Он пришел в себя от вопроса, заданного леди Таней опасно спокойным голосом: «Как это случилось?»

Джоквин чуть не допустил ошибку, пожав плечами. Он вовремя удержался, но прежде чем смог ответить, женщина сказала более резко: «Конечно, я знаю, что это атомные боги. Но когда это случилось, по-твоему?»

Джоквин был осторожен. Ученые храмов обладали достаточными данными, чтобы знать, что контролирующие боги могут действовать случайно и их трудно ограничить датами. Тем не менее мутации не продолжаются, когда плоду в чреве матери исполняется месяц, поэтому время приблизительно можно определить. Не позже января 533 г. П.В. и не раньше… Джоквин помолчал, вспомнил дату рождения четвертого ребенка леди Тани. И вслух закончил подсчеты: «Несомненно, не раньше 529 после варварства». Женщина теперь более внимательно смотрела на ребенка. И Джоквин тоже. И удивился, поняв, как много он раньше не позволял себе видеть. Сейчас впечатление у него было даже хуже, чем раньше. У ребенка слишком большая голова сравнительно с хрупким телом. Плечи и руки подверглись наиболее заметной видимой деформации. Плечи спускались от шеи под острым углом, делая тело почти треугольным. Руки казались перекрученными, как будто кость, а с нею мышцы и кожу повернули на 360 градусов. Казалось, каждую руку надо развернуть, чтобы привести в порядок. Грудь ребенка чрезвычайно плоская, и все ребра торчат сквозь кожу. Грудная клетка опускалась вниз гораздо больше, чем у нормальных людей. И все.