Сергей Павлович был совершенно прав. Органы не забыли о них. Оперативно-следственная группа по их розыску усердно работала десятый месяц. Агентов разведки вражеских спецслужб и диверсантов, как их величали в МГБ, искали сотни сотрудников. Работа эта была нелегкой и требовала к себе внимания в любое время суток. Подчас по нескольку недель подряд трудились без выходных, просматривая тысячи дел, проверяя фотографии и сличая отпечатки пальцев. У сотрудников были причины роптать на неудовлетворительное качество исходных данных — фотографии были частенько выцветшими и нерезкими, а дактилоскопическая картотека слишком куцей, она в те годы в СССР только создавалась. Тем не менее гигантское усилие по обобщению всех материалов по этому делу дало плоды — круг подозреваемых значительно сузился. Нельзя было сказать, что преступники были найдены, изобличены и их местонахождение установлено, но личности, похожие на Глебова и Кравцова, были выявлены — их оказалось около сотни во всех концах необъятной родины. Фотографии же их пособницы женского пола у следствия не имелось, кроме словесного описания окаянницы; по картотеке отобрали дюжину подобных лиц — кто-то в Ставрополье, кто-то в на Урале и кто-то в Одессе. После проверки на местах все персонажи оказались непричастными и были освобождены из-под стражи. Однако с Глебовым и Кравцовым следствию улыбнулась удача. Нинель Полторацкая дала дельный совет. «Посмотрите как много вы нашли совпадений. Их сотни, но они рассеяны по всей стране, как горох на городской площади. У наших сотрудников уйдет полжизни проверять всех. Не теряйте времени. Вы разве не понимаете, что эта двоица всегда вместе? Это ключ. Обращайте внимание только на подозреваемых с одинаковыми или географически близкими адресами. Тут-то мы их и сграбастаем.» Она вытянула перед собой свою сушеную лапку, служившую ей рукой, и хищно помахала в воздухе. Начальство одобрило и дало ход ее предложению; как результат данные Глебова и Кравцова хорошо совпали со сведениями на неких Торчинского и Обухова, проживающиx в Колымском крае. Безотлагательно Нинель Полторацкая и Ленинид Никодимов вместе с группой захвата скорым поездом выехали во Владивосток. Что касается муровского сыщика Шраги, то ответственность, возложенную на него тов. Берия, он не оправдал. Взлом сейфа в министерстве вооружения не был раскрыт. После трепки, которую ему задал Лаврентий Палыч, Шрага впал в депрессию, запил, устроил дебош с битьем посуды в ресторане Арагви и попал в милицейскую кутузку. Этот неприятный факт окончательно подмочил репутацию легендарного пинкертона; Берия разжаловал его и бросил на низовку. Таким-то образом дальнейшее расследование легло на широкие плечи МГБ.

Музыкально-драматический театр имени Горького в Магадане сиял огнями. Многоэтажное, бело-голубое, с четырьмя мощными квадратными колоннами и четырьмя статуями рабочих и колхозниц над внушительным фасадом обращенным на ул. Сталина, здание было образцом советского неоклассицизма и одним своим видом призывало прохожих к новым трудовым подвигам. Волею партии и правительства культурная жизнь, отсутствующая в этих краях до победы октября, забила бурным ключом и переливалась через край. Заключенных не только использовали для развлечения лагерного персонала, театр был также объектом престижа руководства Дальстроя. Музыкальный уровень представлений исполняющихся талантливыми невольниками был весьма высок и начальство, приезжающее из Москвы, с удовольствием посещало это замечательное заведение, где творческие силы не уступали коллегам из европейских стран. Зал был полон, блистали люстры, бордовый занавес переливался бисером, публика рассаживались по своим местам, прожектор светил прямо в алебастровый герб СССР, укрепленный над сценой и своим великолепием заставлял зрителей немного прищуривать глаза. В воздухе стоял особый неясный гул, какой бывает в многолюдном собрании перед началом торжества, присутствующие говорили приглушенными голосами и музыканты невзначай пробовали свои инструменты. Все было как в настоящем театре — посетители оделись получше и вели себя достойно, билетерши раздавали всем желающим книжечки с либретто, но у дверей на всякий случай сторожили солдаты-автоматчики, хотя ни одного побега крепостных артистов из театра никогда не было зарегистрировано. Нинель сидела в ложе одна. Никодимов терпеть не мог классической музыки, называл ее «пискней», и ничего кроме хора им. Пятницкого и патриотических песен времен ВОВ не признавал. Уставший после двухнедельного заточения в вагонном купе, этим вечером он предпочел спокойный отдых в своем гостиничном номере, а его молодцы из группы захвата резвились на танцах в доме культуры на улице по соседству. Все были при деле. Одиночество не тяготило стареющую шпионку. Посасывая сладкую конфетку и, приложив к глазам театральный бинокль, она небрежно рассматривала собирающуюся публику. Вот пузатый офицер с погонами подполковника расположился со своей большой семьей, заняв почти весь десятый ряд; выводок непоседливых детишек его вертелся в креслах, не желая смотреть на сцену; их мама в желтом сборчатом платье с кумачовым бантом на подоле безуспешно пыталась утихомирить отпрысков. Вот подтянутый генерал со своей седовласой подругой скромно ждет начала действия; сдержанно он о чем-то ей рассказывает. Вот симпатичная парочка, тесно прижавшаяся друг к другу, да так как будто век не виделись; кавалер в темном штатском костюме, его дама в розовой кофточке и голубой юбке в горошек; влюбленно они склонили головы друг к другу, рука в руке, их сердца бьются в такт. Равнодушный взгляд Нинель было скользнул дальше; теперь она таращилась на головы техников, торчащие из светорегуляторной будки под потолком, да вдруг ее как током ударило! Эта воркующая женщина была ей знакома! Не с ней ли она болтала год назад в здании МГБ? Правда, тогда была ночь, но в бликах света, проникающих с площади, Нинель хорошо разглядела и запомнила ее. Конечно эта была та самая диверсантка! Имя ее так и не было установлено, но рядом с ней сидел Кравцов! Она тут же узнала его, как только он повернул назад голову! Первым порывом Нинель было вскочить и завопить Караул, но потом профессиональная рассудительность взяла верх. Вдруг она ошибается и это просто сходство? Может ей померещилось, ведь так часто разглядывала она его фотографию? Недаром в разведшколе ее предупреждали о подобных трюках человеческого сознания. Нинель решила посмотреть на подозреваемых вблизи и удостовериться. Да вот неприятность, опера уже началась, люстры потухли, свет поубавился, на сцене уже заливались певцы. Среди мужчин в старомодных кафтанах металась босоногая девушка. Она была одета в белый саван и от избытка чувств сжимала голову руками. Но ничто не могло обескуражить профессиональную разведчицу. В Нью Йорке было куда труднее, но справлялась она и там. Подперев кулачком острый подбородок, Нинель погрузилась в размышления. «Ну конечно, это так просто!» хлопнула она себя по лбу. Идея снизошла на нее и требовала претворения. Она раскрыла свою сумочку из крокодиловой кожи, еще не утратившей лоск и глянец Пятой Авеню, и вынула оттуда тюбик с губной помадой. Помада была непростой и флюоресцировала в темноте, излучая нежный голубоватый свет. Это изобретение гаитянских знахарей, занявшее достойное место в арсенале МГБ, было рекомендовано ей советским военным атташе для выполнения специального задания. С его помощью Нинель охмурила Бубундийского посла в ООН в результате чего чудак сделался платным агентом СССР. Сущность изобретения шаманов заключалась в следующем: после захода солнца, в разгар душной ночи, когда плоть жаждет любви и счастья, пылкие обитательницы Гарлема накладывают слой помады на свои сочные рты, чтобы привлечь мужчин и не скучать в одиночестве. Их манящие губы порхают во тьме, напоминая стайки живописных бабочек, каждая по-своему прекрасна; завидев этот танец, самцы теряют головы и, рыча от страсти, бросаются на них без разбору. Одной из жертв таких игр стал вышеупомянутый Бубундийский посол. Нинель закодрила его, намазавшись сапожной ваксой и замаскировав свою костлявость ватным одеялом. За это Политбюро наградило ее орденом Kрасной звезды, который она носила по праздничным и юбилейным дням исключительно в стенах учреждения среди своих коллег. Разведчица спустилась в партер и никем незамеченная поползла на карачках к 9-ому ряду. Нюх не подвел чекисткую даму. Там находились интересующие ее субъекты. Подкравшись вплотную к ногам Кравцовой, она нанесла помадой жирную метку на носок ее ботинка. Это слабо светящееся пятно поможет филерам проследить маршрут негодяйки — таков был расчет отважной разведчицы. Сделано! Теперь пора и назад. Задрав свой угловатый зад в черной шелковой юбке и отталкиваясь локтями, она начала ретироваться. Но вот неудача! Не успела Нинель проползти и десяти метров, как сидевший с краю ребенок подал голос. «Мама, мама, гляди! Это же наш Барсик! Как он сюда дорогу нашел?» «Витенька,» назидательно отвечала его грузная мама. «Твоя кошечка дома спит на своем тюфячке.» «Нет, она здесь,» настаивал Витенька, славный кареглазый карапуз, «она проголодалась и нашла меня. Кушай, кися, не стесняйся, здесь все свои.» Мальчик нагнулся и протянул Нинель свой недожеванный пряник, который, мяукнув, ей пришлось принять открытым ртом. Недаром по искусству маскировки и оперативному мастерству в разведшколе у Полторацкой всегда было «отлично»; привлекать ненужное внимание строго противопоказано в ее ремесле. Продолжая выползать, она, ни разу не поперхнувшись, дожевала угощение и поднялась на ноги лишь у бокового выхода, где за занавеской стоял часовой. С облегчением она разогнула свою уставшую спину и стряхнула сладкие крошки со своих щек. «Не волнуйтесь, товарищ. Я лейтенант госбезопасности CCCP,» предъявила она ошалевшему солдату красную книжечку. «Ничего смешного не нахожу. ЧК не дремлет!» отрезала она, заметив озорные искорки в его глазах. «Продолжайте наблюдение за порядком.» «Есть продолжать!» козырнул служивый и браво вытянулся во фронт. На цыпочках Нинель опять заглянула в зал. Там все было по прежнему. Зачарованная публика внимала происходящему на подмостках. Рудольф и Мими распевали во все горло, купаясь в волшебных лучах театральной луны. Нинель наморщила лобик. Теперь дело было за наружкой. Она побежала искать телефон. Комендант здания провел ее в кабинет директора и оставил одну. Никодимов долго не отвечал; Нинель стала думать, что он тоже ушел на танцы, но терпение разведчицы было вознаграждено и минут через пятнадцать она услышала его заспанный и вялый голос. «Они здесь,» сообщила Нинель. «Я видела их в зале. Вызывайте свою команду. Берем их сейчас же.» Ответом ей была долгая и смущенная пауза. «Моих бойцов сейчас не разыщешь. Они дорвались до местных телок и в данный момент отрываются по полной. Раньше утра в гостиницу не вернутся.» «Что же делать?» безмятежно спросила Нинель. Она ничуть не огорчилась. Одним из ее достоинств было невозмутимое хладнокровие. Никодимов задумался. «Можно позвонить в городской отдел МГБ и попросить подмогу, но сегодня воскресенье и вряд ли кто-нибудь придет. К тому же это дело не их, а наше московское.» «Какое безобразие. Тогда я пойду сама.» Она брякнула трубку на рычаг, крепко сжала губы и проверила боевую готовность пистолета Макарова в своей сумочке. Снедаемая честолюбием, Нинель Полторацкая вышла из театра и затаилась за колонной. Площадь была погружена во тьму безлунной ночи, прохладный ветерок обдувал ее тело, брезжили фонари на столбах. Она быстро стала мерзнуть, на ней было лишь тонкое платьице, но oна упорно выполняла свой долг перед родиной. Немного погодя к ней подошел милиционер и спросил, что она здесь делает. Ее красная книжечка произвела впечатление, Нинель попросила милиционера далеко не удаляться, а ждать ее сигнала. Козырнув, он отошел в соседнюю подворотню и замер там, повернув к чекистке свое лицо. Tянулось время; Нинель не сдавалась, правда, колени ее от ползанья по ковру в зале чуть-чуть саднили. Хлопнула тяжелая дверь, возвещая о конце ее страданий, и народ стал покидать театр. Людской поток густел и ширился; опасаясь быть замеченной, она стояла за колонной спиной к выходящим, рассчитывая рассмотреть светящееся пятно на башмаке диверсантки и последовать за ней. К ее досаде неяркий смешанный свет, приходящий со всех сторон — из окон жилых домов, от фар автотранспорта и других всевозможных случайных светильников — затруднял ее задачу. Пятно было неразличимо, площадь опустела; Нинель потеряла свою цель. Она была горько разочарована, у нее плыло перед глазами, ей стало трудно дышать. Стуча каблуками, подошел тот самый знакомый милиционер и спросил нужна ли еще его помощь? Кивком головы она отпустила любезного коллегу. «Какая упущена возможность!» кляла Нинель своих сослуживцев. Она вздрогнула и обернулась, когда крепкая рука опустилась на ее плечо. Перед ней стоял Никодимов. Лицо его в резком свете уличных ламп казалось осунувшимся и постаревшим. «Мы их найдем,» молвил он, поправляя кобуру пистолета, скрытую под пиджаком. «Там где Кравцов, там же и его пассия. Завтра после обеда мы в полном составе выезжаем на прииск.» «Но в лагпункте его сейчас нет,» поежилась Нинель. «Нет, так вернется,» Никодимов сплюнул. «Я объявил тревогу по всему городу. Поймаем всех троих. Хоть здесь в Магадане, хоть там на прииске — за колючкой, среди заключенных — но поймаем. Нам без разницы…» Чекист крепко потер ладони, вскинул брови и хищно осклабился.