Поэтому чем успешнее Николай II решал те или иные проблемы, чем свободнее и богаче становилась при нем жизнь народа, тем больше контрэлита твердила о его «слабости», «реакционности», «бездарности» и «религиозном фатализме». Россия воспринималась представителями этой контрэлиты страной «кнута и виселицы», а Самодержавный строй – не поддающимся реформированию средневековым пережитком. В действительности Император Николай II никогда не опирался только на одну политическую силу, никогда не выражал пристрастие к одному только политическому полюсу. Из-за этого он подвергался неприятию как со стороны либералов, так и со стороны довольно значительной части крайне правых. Если Царь держался жестко и боролся с революцией – левые называли его «Николаем Кровавым», открывал Думу и разрешал свободы – правые называли его безвольным «Миколой Милушкой». При этом и те и другие не хотели понимать всю сложность положения, в каком оказалась русская государственность в начале XX в. В то время, когда ситуация требовала от русского общества отказа от политических и партийных амбиций, радикалы всех мастей и оттенков, мыслители и поэты, государственные мужи и промышленники, издатели и публицисты, навязывали свои рецепты спасения Отечества и осуждали Правительство. Осуждение и отрицание постепенно становились смыслом и сутью их деятельности. Быть хоть немного, но «революционным» становилось модным. Как заклинания повторялись слабые вирши психически неуравновешенного К. Бальмонта: «Наш Царь – Мукден, наш Царь – Цусима», и никому в голову не пришло ответить: «Наш Царь – железные дороги, наш Царь – самые низкие в мире налоги, наш Царь – народное образование, наш Царь – самое демократичное рабочее законодательство, наш Царь – свобода и честь Родины».
Если мы проанализируем русское общество начала XX в., то увидим, что подавляющая его часть не любила своего Государя. Эта нелюбовь объясняется многими причинами, но которые, как это ни странно может прозвучать, объясняются не личными качествами Николая II, а личными качествами представителей русского общества. То есть оно не любило в Николае II то, что некогда было присуще ему самому и что оно во многом утратило к началу XX в. Наблюдая в последнем Царе такие личностные качества, как глубокая вера в Бога, самоотверженная любовь к Родине, благочестие, оно ощущало к ним самые отрицательные чувства, ибо само оно было безбожным, космополитным и нечестивым. Как хорошо сказал протоиерей Дмитрий Смирнов: «Государь Николай II и его Семья своей благочестивой жизнью были немым укором тому высшему обществу, которое жило совсем не так»{14}. Говоря об этом, мы вовсе не утверждаем, что каждый в отдельности представитель русской элиты обладал этими отрицательными качествами. Среди нее было много достойных людей, в том числе и настроенных оппозиционно, которые были преданы Царю и России. Но общий тренд, общая направленность российского общества были именно такими, какими мы их назвали выше. У Николая II и большей части общества были разные цели: Царь хотел отстоять самобытность России, пусть и сильно модернизируя ее, общество хотело из России «сделать» Францию или Швейцарию. Общество переставало любить Царя, а значит, и Россию. В. В. Розанов точно заметил, что «мы умираем от единственной и основательной причины: неуважения себя. Мы, собственно, самоубиваемся»{15}.
Небывалый рост народного благосостояния, которым была отмечена вторая половина царствования Императора Николая II, воспринимался либеральной элитой совершенно «недостаточным», а народом – как результат исключительно своего труда. Богатство, нажива, комфорт все больше становились целью не только буржуазии, но и крестьянства. Но Николай II не разделял политической, экономической модернизации без укрепление святого Православия. Все реформы последнего Государя шли на фоне православного расцвета, прославления святых, строительства храмов и монастырей. Но эта сторона деятельности Николая II не находила нужного понимания ни в обществе, ни в народе, потому что она вступала в противоречие со все более усиливающейся тягой их к физическому благосостоянию и наживе. Л. П. Решетников отмечает: «Россия становилась богатым, сытым и процветающим государством. Но, как ни парадоксально, именно этот материальный рост стал одной из главных причин революционизации общества. Многие не выдерживали испытания богатством или достатком, им хотелось отбросить строгие моральные правила, жить “свободно”, пойти по пути, по которому уже двинулись Франция и другие европейские страны. Монархия, с её духовно-нравственным кодексом, накладывающим на весь народ, прежде всего моральные обязательства, первым из которых было беззаветно служить России, в начале XX века уже мешала. Личность Государя Николая II вызывала непонимание и раздражение»{16}.
Б. Н. Миронов приходит к выводу, что жалобы на материальные затруднения со стороны рабочего класса и крестьянства в начале XX в. обуславливались «не полуголодным их существованием, а тем, что их материальные и особенно духовные потребности обгоняли возможности. ‹…› Степень недовольства умелой пропагандой можно дозировать – то разжигать до крайней степени, то понижать. И здесь необходимо подчеркнуть важность фактора, который долгое время оставался в тени – мощные и удачные пиар-кампании со стороны оппозиции. ‹…› Причём в массе своей общественность была искренне убеждена, что положение народа ухудшалось, поскольку просто не допускала мысли, что при Самодержавии возможен какой-либо прогресс, а только ожидало от него, как говорил Милюков в Государственной думе в 1916 году, либо глупости, либо измены»{17}.
Б. Н. Миронов подчеркивает, что эта убежденность, «граничащая с верой», в отношении Самодержавной власти в течение долгого времени, как дореволюционного, так особенно послереволюционного, являлась главным направлением разрушительного дискурса. При этом неправильно было бы считать, что новая «элита», главная выразительница этого дискурса, представляла интересы и чаяния народа. Наоборот, она навязывала народу свои оторванные от реальности политические проекты и фантазии, нимало не беспокоясь о том, к чему они приведут и какую цену за них придется платить тому самому народу, за чьи «интересы» они якобы выступали.
Лживый образ Императора Николая II, создаваемый «временщиками» Керенского и большевиками Ленина и Троцкого, а затем их последователями, находил и находит полную поддержку на «демократическом» Западе. Николай II в 1915–1916 гг. добился от западных союзников признания за Россией после всеобщей победы Черноморских проливов, Константинополя, Средиземноморского побережья Фракии, так называемой «турецкой» Армении, Силезии, Восточной Пруссии. Императорская Россия в ходе победы становилась ведущей мировой державой. Это не могло не вызывать у Запада острого желания не дать России выиграть Первую мировую войну и убрать Россию с политической карты мира, как опасного конкурента. Участие Запада, прежде всего английских политических и американских финансовых кругов, в Февральской революции очевидно. Также очевидно, что преступный арест, заключение и убийство Царской Семьи прошли при поддержке и попустительстве этих сил Запада. Точно так же эти силы были заинтересованы, чтобы и после убийства Императора Николая II его образ вызывал в мировом сознании чувства отвращения или жалостливого презрения. Ведь если Россия времён Николая II была страной «кнута и виселицы», «тюрьмой народов», то в глазах мирового сообщества оправдывалось всё, что было сотворено с Российской империей, её расчленение и оккупация отдельных территорий, на которых были образованы незаконные правительства и государства: Латвия, Эстония, Литва, Финляндия, Польша, Грузия, Украина и другие. Сегодня эти бывшие составные части Российской империи, обязанные своей независимостью большевистскому преступному режиму, предъявляют претензии России, ставшей первой жертвой этого режима. Дискредитация Государя – это дискредитация России, легализация всего того беззакония, которое было допущено в её отношении в XX в., часть пропагандистской войны, которая ведётся против России. Как верно пишет А. Н. Боханов: «Борьба за Царя – есть борьба за Россию, борьба за исторические корни, за сохранение (спасение) обретений минувшего. Это борьба за русскую культуру, так как культура, и русская в особенности, в своих высших взлетах – отражение связи человека с Богом. И ярчайший пример глубины, преданности и значимости подобной связи навсегда запечатлел Николай II»{18}.
