Коронация Наполеона 2 декабря 1804 г. в Париже явилась фарсом и глумлением над христианским венчанием на царство. Из собора Нотр-Дам, со стен которого ещё якобинцами были сбиты скульптурные изображения святых и Пресвятой Богородицы, были удалены все христианские символы. С внешней стороны храм был задрапирован холстами с изображением сцен из мифологии Древнего Египта. Жена знаменитого французского актёра Тальма писала в октябре 1804 г.: «В Нотр-Дам проведены такие работы, что сам Бог её теперь не узнает»[41]. В отличие от коронации, изображённой на знаменитой картине Давида, Наполеон во время посвящения восседал на троне в западной части храма, а папа Римский в алтарной — восточной. Как известно, в христианской символике запад символизирует собой сатану[42]. Бонапарт присягал не Богу и не на верность Франции, а на верность Республике.

В эпоху Наполеона в Париже было разрушено и превращено в каменоломни больше храмов, чем в годы якобинского Конвента. Знаменитая парижская церковь Сент-Шапель, построенная королём Людовиком Святым в качестве своеобразного ковчега для хранения Тернового венца Спасителя, в 1803 г. была превращена в архивный склад. Её потрясающие по красоте витражи были демонтированы, а часть из них либо уничтожена, либо продана в США[43]. В Лионе Доминиканская церковь была превращена в конюшню[44]. Практически все 36 конных заводов, созданных во Франции в 1806 г., были размещены в бывших старинных аббатствах и монастырях[45]. То же происходило и в завоёванной Европе. На Корфу французские солдаты насмехались над одеждой греческих священников, глумились над иконами и мощами Святителя Спиридона Тримифунтского. На Мальте по приказу Наполеона была снесена церковь Сан-Джовани. В трапезной монастыря в Милане, где находится знаменитая фреска Леонардо да Винчи «Тайная вечеря», наполеоновские солдаты устроили конюшню. В 1812 г. в Литве и Белоруссии наполеоновские солдаты в массовом порядке оскверняли католические храмы. В Москве в кремлёвских соборах были устроены конюшни для французской кавалерии. Граф А. X. Бенкендорф вспоминал о своих впечатлениях от вида Успенского собора Кремля сразу же после того, как французы оставили Москву: «Мощи святых были изуродованы, их гробницы наполнены нечистотами; украшения с гробниц сорваны. Образа, украшавшие церковь, были перепачканы и расколоты. Всё, что могло возбудить или ввести в заблуждение алчность солдата, было взято; алтарь был опрокинут; бочки вина были вылиты на церковный пол, а людские и конские трупы наполняли зловонием своды, которые были назначены принимать ладан»[46].

В новом катехизисе, составленном для католиков Первой империи, говорилось: «Христиане должны оказывать любовь, послушание, уважение и верность нашему императору Наполеону I. Оказывать честь и служение нашему императору — то же самое, что оказывать честь и служение Господу Богу». 17 мая 1809 г. Папа отлучил Наполеона от Церкви. За это понтифик был арестован французскими войсками и выслан под конвоем во Францию, где содержался под арестом до самого свержения Наполеона.

Отношение Наполеона к Богу в полной мере проявилось при полученном Бонапартом известии, что переправы через Березину уничтожены и его ждут неминуемые гибель или плен. Как описывал очевидец, Наполеон «с широко расставленными ногами, откинулся назад и, опираясь левою рукою о палку, со скрежетом зубов, кинул к небу свирепый взгляд и поднял кулак! Настоящий крик бешенства вырвался из его груди, он повторил свой жест угрозы и прибавил короткое и выразительное слово… само по себе составляющее богохульство. Уверяю вас, что в жизнь мою я не видел более ужасного выражения лица и всей фигуры!.. Мы… были до такой степени поражены виденным, что опомнились только, когда он приказал продолжать путь»[47]. Даже на острове Святой Елены Наполеон продолжал богохульствовать: «Я твёрдо убежден, что Иисус… был казнён как любой другой фанатик, выдававший себя за пророка или мессию, такие люди бывали во все времена»[48].

Под стать императору была и его «Великая армия». «Вам будут понятны отношения этих войск к христианской вере, — сообщал настоятель московского костёла Святого Людовика аббат Сюррюг своему собрату после московского пожара 1812 г., - когда вы узнаете, что при 400 тысячах человек, перешедших через Неман, не было ни одного священника. Для них религия — слово, лишённое всякого смысла»[49]. Из 12 тыс. скончавшихся в Москве солдат и офицеров Великой армии только двое были погребены по христианскому обряду, остальных, как падаль, закапывали в садах и на пустырях[50].

Всё это приводит нас к заключению, что Наполеон был не монархом милостью Божией, а ставленником, говоря сегодняшним языком, мировых глобалистских сил, который стремился к антихристианскому переделу мира.

Для О. Соколова нет более ненавистной фигуры, чем император Александр I, о котором он пишет крайне предвзято и однобоко. В частности, обвиняя Александра в участии в заговоре против Павла I, О. Соколов отмечает, что «невозможно предположить, чтобы такой искушённый в интригах и жестокости политической борьбы человек, как Александр», мог не знать о готовящемся убийстве своего отца[51]. Напомним читателю, что к моменту вступления на престол «искушённому в интригах и жестокости политической борьбы» Александру Павловичу было всего 23 года от роду! Что касается участия будущего императора в событиях 11 марта 1801 г., то оно до сих пор покрыто завесой тайны. Хотя само оно, в любой форме, не украшает биографии Александра I, никаких убедительных доказательств в том, что он знал о грядущем убийстве своего отца, не существует. По воспоминаниям современника событий гвардейского офицера Н. А. Саблукова, большинство лиц, приближённых к Александру, свидетельствовали, что тот, «получив известие о смерти отца, был страшно потрясён» и даже лишился чувств у его гроба[52]. Впрочем, О. Соколова исторический анализ не интересует. Каждый раз, упоминая имя царя, автор не забывает назвать его «самовлюблённым, завистливым и злопамятным».

Вообще, объяснять такие сложные явления, как мировые войны (а наполеоновские войны, несомненно, являлись таковыми), «завистью», «обидой», «неприязнью» отдельных государственных деятелей, значит, опошлять и упрощать историю. Тем более это несправедливо по отношению к Александру I, который проявил и к побеждённой Франции, и к побеждённому Наполеону милосердие и благородство. Примечательно, что на острове Святой Елены окружение бывшего императора сокрушалось: «Если бы мы были в России, нам было бы так же хорошо, как в Париже. У императора был бы замок, прекрасные сады, экипажи, приятное, избранное общество. Император Александр по великодушию не чета этим скверным англичанам»[53].

О. Соколов утверждает, что император Павел I сражался за русские интересы, а «его недостойный наследник Александр I сражался во имя очень странных принципов, далёких от интересов русского народа и даже русской монархии»[54]. Однако на самом деле сын следовал принципам внешней политики своего отца. Император Павел стремился покончить с «революционной заразой», пока она не распространилась в глубь Европы. Он хотел восстановить свергнутые французами престолы и защитить Римского папу от республиканских посягательств. Когда войска революционной Франции вступили в Италию, именно Павел I возглавил антифранцузскую коалицию совместно с Австрией, Англией, Неаполитанским королевством и Турцией. Последний факт весьма примечателен, поскольку это был первый и последний раз, когда Россия вступила с Турцией в военный союз против третьей державы.