– Ясно, – сказал Расбах. Он внимательно наблюдал за мужем, который казался совершенно несчастным. А еще он явно нервничал, и у него был виноватый вид. Расбах обратился к нему: – Итак, после двенадцати тридцати вы были на заднем дворе у соседей. Можете сказать, как долго?

Марко беспомощно покачал головой.

– Ну, примерно минут пятнадцать?

– Вы что-нибудь видели или слышали?

– Что вы имеете в виду? – Муж будто бы чем-то одурманен. Он не совсем членораздельно выговаривает слова. Интересно, сколько он выпил.

Расбах объясняет свой вопрос:

– Получается, что некто забрал вашего ребенка приблизительно между двенадцатью тридцатью и часом двадцатью семью. Вы были во дворе у соседей почти сразу после двенадцати тридцати, – он смотрел на мужа, ожидая, пока тот сложит два и два. – Я считаю маловероятным, что ребенка вынесли через главный вход посреди ночи.

– Но дверь была открыта, – сказала Энн.

– Я ничего не видел, – сказал Марко.

– На вашей стороне улицы за домами есть проулок, – сказал детектив Расбах. – Вы никого там не видели, пока курили? Ничего не слышали, например машину?

– Кажется… кажется, нет, – ответил Марко. – К сожалению, я ничего не видел и не слышал, – он снова закрыл лицо руками. – Не обратил внимания.

Детектив Расбах успел наскоро осмотреться, прежде чем зайти в дом и приступить к допросу родителей. Ему казалось неправдоподобным (но не невозможным), что преступник вынес спящего ребенка через главный вход на улицу, рискуя быть замеченным. Ряд таунхаусов расположен близко к тротуару. Улица хорошо освещена, даже поздно вечером по ней ездят машины и ходят люди. Поэтому представлялось странным (или его нарочно вводили в заблуждение?), что дверь была открыта. Криминалисты уже начали снимать с нее отпечатки пальцев, но почему-то Расбах сомневался, что они что-нибудь найдут.

Задняя дверь была перспективнее. У большинства домов, включая дом семейства Конти, за домом находился гараж. Двор был длинный и узкий, обнесенный забором, и почти в каждом дворе, включая этот, росли кусты или деревья. Там было относительно темно: в проулке не было фонарей. И ночь сегодня безлунная. Кто бы ни забрал ребенка, выйди он через заднюю дверь, ему нужно было бы только дойти до гаража, откуда можно попасть в проулок. Риск быть замеченным меньше, если вынести похищенного ребенка через задний двор к поджидающей машине, а не идти через главный вход.

Ребята Расбаха тщательно обыскивали и дом, и двор, и гараж. Пока они не обнаружили никаких зацепок. Гараж Конти пуст; его ворота, открывающиеся в проулок, найдены широко распахнутыми. Вполне допустимо, что, даже находясь в соседнем дворе, можно было ничего не заметить. Но маловероятно. Таким образом, похищение было совершено в отрезке примерно от 00:45 до 01:27.

– Вы знаете, что у вас не работает датчик движения? – сказал Расбах.

– Что? – спросил муж, вздрогнув от неожиданности.

– У вас над дверью на задний двор есть датчик движения – лампочка, которая должна включаться, когда кто-то подходит. Вы знаете, что он не работает?

– Нет, – прошептала жена.

Муж яростно затряс головой.

– Нет, я… Он работал, когда я заходил. В чем дело?

– Лампочка выкручена, – детектив Расбах пристально смотрел на родителей. Немного помолчал. – Отсюда вывод: ребенка вынесли во двор, а потом через гараж в проулок, возможно, к ожидающей машине.

Расбах подождал, но ни муж, ни жена ничего не ответили. Он заметил, что жену трясет.

– Где ваша машина? – спросил Расбах, наклоняясь к ним.

– Наша машина? – эхом откликнулась Энн.

Расбах ждал ответа. Откликнулась жена:

– На улице.

– Вы паркуетесь на улице, хотя у вас во дворе есть гараж? – спросил Расбах.

– Все так делают, – ответила Энн. – Это проще, чем заезжать за дом, особенно зимой. Многие получают разрешение и просто паркуются на улице.

– Ясно, – сказал Расбах.

– А что? – спросил она. – Это важно?

Расбах объяснил:

– Возможно, это сыграло на руку похитителю. Если гараж был пуст и ворота открыты, то туда довольно легко было заехать и положить ребенка в машину, пока она стоит в гараже, где ее никто не видит. А если бы в гараже на тот момент находилась другая машина, очевидно, что похитителю пришлось бы сложнее. Тогда он рисковал бы быть замеченным в проулке с ребенком.

Расбах заметил, что муж побледнел еще сильнее, хотя казалось, что это невозможно. Его лицо было белым как мел.

– Мы надеемся отыскать в гараже отпечатки обуви или шин, – добавил Расбах.

– Вы говорите так, будто все было спланировано, – сказала мать.

– А вы думаете, нет? – спросил Расбах.

– Я… я не знаю… Мне кажется, я думала, что Кору похитили, потому что мы оставили ее дома одну, спонтанное преступление. Как если бы ее украли в парке, когда я отвернулась.

Расбах кивнул, будто пытаясь взглянуть на произошедшее с ее точки зрения.

– Понимаю, что вы имеете в виду, – сказал он. – Например, в парке мать оставляет ребенка поиграть, чтобы сходить за мороженым. И пока она стоит к ребенку спиной, его похищают. Такое случается, – он сделал паузу. – Но вы, конечно, видите разницу.

Она смотрела на него, не понимая. Расбаху пришлось напомнить себе, что у нее, вероятно, шок. Но он с таким сталкивается постоянно, это его работа. Он аналитик, ему чужды сантименты. Это необходимо, чтобы добиваться результатов. Он найдет эту девочку, живую или мертвую, и он найдет того, кто ее похитил.

Он бесстрастно объяснил:

– Разница в том, что тот, кто взял вашу дочь, знал, что она одна в доме.

Родители посмотрели друг на друга.

– Но никто не знал, – прошептала жена.

– Конечно, – заметил Расбах, – есть вероятность, что ее могли бы украсть, даже если бы вы спокойно спали в своей спальне. Мы не знаем наверняка.

Родителям хотелось бы верить, что они не виноваты и дело не в том, что они оставили ребенка одного. Что такое могло бы произойти при любом другом раскладе.

Расбах спросил:

– Вы всегда оставляете гараж открытым?

Муж ответил:

– Иногда.

– Разве не лучше было бы закрывать его на ночь? Во избежание краж?

– Мы не храним в гараже ничего ценного, – ответил муж. – Если машина внутри, мы обычно запираем ворота, а в остальное время там ничего и нет. Инструменты в подвале. У нас хороший район, но гаражи здесь взламывают постоянно, запирать их нет смысла.

Расбах кивнул. Потом спросил:

– Какая у вас машина?

– «Ауди», – ответил Марко. – А что?

– Я бы хотел взглянуть. Могу я попросить ключи?

Марко и Энн посмотрели друг на друга в замешательстве. Потом Марко встал, направился к столику у входной двери и взял связку ключей с подставки. Молча передал их детективу и снова сел.

– Спасибо, – сказал Расбах. Затем он подался вперед и медленно, раздельно произнес: – Мы выясним, кто это сделал.

Они смотрели на него, не отводя взгляда; лицо матери все опухло от слез, отец был болезненно бледен, его глаза покраснели от горя и выпитого.

Расбах кивнул Дженнингсу, вместе они вышли на улицу проверить машину. Супруги молча сидели на диване и смотрели им вслед.

Энн не может сделать однозначного вывода о детективе. Все эти расспросы о машине – как будто на что-то намекает. Она знает, что, когда пропадает жена, главный подозреваемый обычно – муж, и наоборот. Но когда пропадает ребенок, неужели главными подозреваемыми становятся родители? Чушь какая-то. Кто навредил бы собственному ребенку? К тому же у них обоих есть надежное алиби. Синтия с Грэмом могут подтвердить. Очевидно же, что они никак не могли похитить и спрятать собственную дочь. Да и зачем?

Ей известно, что район прочесывают, что полицейские ходят по улицам, стучатся в дома, опрашивают поднятых с постели людей. Марко снабдил полицию самой последней фотографией Коры, сделанной всего пару дней назад. С фотографии смотрит, улыбаясь, счастливая белокурая малышка с большими голубыми глазами.