Источник: Pew Research Centre

Кстати, вы задумывались когда-нибудь, почему падение фондового рынка прекратилось? Почему он вообще снова начал расти в марте 2009 года, а сейчас, когда я пишу эти строки, достиг рекордных высот?

Все очень просто. Заявляю без ложной скромности: спас фондовый рынок США лично я.

В начале марта 2009 года я переехал на Уолл-стрит. Если конкретно, то в здание на углу Брод-стрит и Уолл-стрит, где раньше располагался банк JP Morgan. Возможно, вы знаете из истории, что в этом здании произошел первый крупный теракт в США. 1 сентября 1920 года итальянские анархисты взорвали там бомбу; 38 человек погибли, 143 серьезно пострадали. (Спасибо, Википедия. Спасибо, интернет. Теперь мне хватит цифр на всю жизнь. Мой дом, теракт, 38 погибших.)

Примерно через 89 лет – в самое неудачное время – кто-то решил переделать здание под жилье. В нем был кегельбан. Баскетбольная площадка. Бассейн. Спортзал. Но найти жильцов оказалось невозможно. Это был дом-призрак. НИКТО не хотел жить на Уолл-стрит. Те, кто каждый день ходит на работу на Нью-Йоркскую фондовую биржу, – самые унылые и депрессивные люди на свете; с какой стати им еще и жить с ней рядом? Это была черная дыра капитализма.

Так что, естественно, я туда переехал. Прямо за окном – знаменитая Нью-Йоркская фондовая биржа; посмотришь направо – Федерал-холл, где Джордж Вашингтон приносил присягу как первый президент США. По ночам огромная подсветка в виде американского флага заливала мне яркими красками всю квартиру. Я был в восторге.

Мне нравилось там абсолютно все. Я чувствовал себя частью истории. Как будто начал жизнь с новой страницы. И это было странно, потому что все вокруг катилось в тартарары. Индекс S&P 500 достиг двадцатилетнего минимума – мистического показателя в 666 пунктов. Я терял деньги в таких количествах, о которых раньше не мог и подумать, а параллельно разводился с женой. Однажды я по глупости посмотрел, какой у меня остаток на счете, и в который раз задумался, не прыгнуть ли из окна или лучше поискать какую-нибудь таблетку, которая отшибет все мысли и навсегда избавит от забот.

Потом я потерял работу. Мне никто не звонил. Никто не хотел со мной разговаривать, потому что на рынке я играл на повышение и все считали, что я сошел с ума. Конечно, помочь мне заработать никто не собирался. Я попытался открыть несколько новых компаний, но у окружающих были свои заботы, а я запустил свое здоровье и запутался в приоритетах (как мы увидим позже, и то и другое жизненно важно для успеха). Я был в такой же депрессии, как и окружающие, а они так же подавлены, как и все остальные.

И проблема была не только в падении фондового рынка. Это слабое оправдание. Человечество двести тысяч лет просуществовало не для того, чтобы погибнуть от крохотного зубчика на графике капитализма.

У всех было тяжелое десятилетие. Все переживали постсоциальный травматический стресс. И прежде всего нужно было это признать. Пузырь доткомов. Одиннадцатое сентября. Невиданная коррупция на корпоративном уровне. Ипотечный пузырь. Финансовый кризис. Спасение несостоятельных банков. Афера Мейдоффа[1]. И так далее. Удар за ударом. Обществом – нами – овладел страх. Мы стали бояться хоть что-то сделать.

И я сделал единственное, что мог: одним утром в начале марта встал пораньше и сходил в магазин за мешком конфет – маленьких таких шоколадок Hershey’s, какие обычно покупают, чтобы угощать детей на Хеллоуин. Часов в восемь утра я уже стоял у дверей Нью-Йоркской фондовой биржи и угощал всех, кто входил. Люди брели туда как зомби, уставившись на свои ботинки, но каждый – каждый! – останавливался, смотрел на меня, брал конфету и улыбался в ответ.

Шоколад способствует выработке фенилэтиламина – гормона влюбленности. Так все, кто был на бирже, ненадолго вдруг стали чуть ближе к ощущению влюбленности. А значит, чуть менее подавленными, хотя бы в тот день. Я не призываю все время есть шоколад – это чревато ожирением. Куда полезнее просто влюбиться.

Но у нас был тяжелый месяц, тяжелый год, тяжелое десятилетие – и всем нужно было немного расслабиться. Всем нужно было начать день с шоколадки.

Это было 9 марта, в понедельник. На предыдущей неделе в пятницу индекс S&P к закрытию торгов опустился до тринадцатилетнего минимума (и этот рекорд еще не побит). К концу той недели он вырос почти на 75 пунктов. А к концу месяца – больше чем на 125 пунктов, и с тех пор продолжает расти.

Я не хвастаюсь. Я не пытаюсь рассказать, какой я молодец, что спас мировую экономику. Это не считается хвастовством, когда это правда.

Не спешите обвинять меня в классовой дискриминации или пропаганде коммунизма. Дело не в оптимизме или пессимизме. Финансово успешными сейчас становится больше людей, чем когда бы то ни было, но в то же время перешла двадцатипроцентный рубеж и безработица с «недоработицей» (когда человек трудоустроен, но на такую работу, для которой он сверхквалифицирован, и получает меньше, чем прежде).

А остальным что, вымирать? Нет, конечно. Не все так мрачно. Такова действительность. И на самом деле это неплохо. Мы наблюдаем уход институтов, которые обманывали нас последние сто-двести лет. Создается новая действительность, которой смогут воспользоваться люди, которые применят изложенные в этой книге принципы – начнут прокладывать собственный путь.

Человек от природы – первопроходец. Подъем корпоративизма (в отличие от капитализма) поместил людей в офисные загоны, не давая им свободно исследовать мир, изобретать и самовыражаться. Эра выбора себя предлагает новую мораль: не нужно зависеть от тенденций, которые вас душат и подавляют. Стройте собственную платформу, верьте в себя, полагайтесь на себя, а не на заведомо несправедливую систему, и определяйте успех собственными критериями.

Пора вернуться к истокам. Пора оседлать волну, нахлынувшую на берег. А если вы будете ей сопротивляться, то подводное течение – снижение медианного дохода и сокращение среднего класса – утянет вас на дно.

Я недавно встречался с инвестором, который распоряжается триллионом долларов. Возможно, вам кажется, что триллион долларов – немыслимая сумма. Мне, во всяком случае, так показалось. Но на самом деле в мире куда больше денег, чем принято считать. Есть деньги, которые никогда не выходят на свет, потому что принадлежат семьям, которые веками копят, инвестируют и реинвестируют средства. И этот триллион, о котором я упомянул, принадлежит всего одной семье.

У этого инвестора офис на верхних этажах небоскреба со сплошным остеклением. Он подвел меня к окну, откуда открывается вид на нью-йоркский Сити, и спросил: «Что вы видите?»

Не знаю, подумал я. Ну, здания.

«Пустые офисы! – сказал он. – Взгляните вон туда. Какой-то банк. И ни души». Он указал на другое здание, проведя пальцами по стеклу, как паук, плетущий паутину (если бы паук ее плел пальцами): «А там рекламное агентство, или юридическая фирма, или бухгалтерская. Смотрите, сколько пустых столов. А когда-то там был огромный штат работников. Теперь эти столы пусты, и их никто уже не займет».

Я в тот период пообщался с руководителями нескольких компаний и у каждого прямо спросил: «Вы сократили сотрудников просто потому, что это был удобный повод избавиться от людей, которые перестали быть нужны?»

Ответ был один и тот же, с нервным смешком: «Ну да, пожалуй, именно поэтому!»

А из-за постоянной экономической неопределенности, объяснили они, этих сотрудников уже не возьмут на прежнее место. Недавно я вошел в совет директоров компании, которая занимается подбором временного персонала; ее годовая выручка – 700 миллионов долларов. Годом раньше она составляла 400 миллионов, и этот рост произошел на фоне экономического застоя. Я теперь непосредственно могу наблюдать, какие сектора экономики продолжают нанимать людей в штат, а какие переходят на другие формы сотрудничества.