От неожиданности девчонки с визгом вскочили. С грохотом попадали стулья. Затрясся, заходил ходуном стол. В ужасе девушки смотрели, как к белому окну медленно приближается огромная, чётко очерченная тень. Под всеобщее: «Ах!», тёмный силуэт поднял руку и тихонько постучал… Стук. Стук-стук. От этого слабого, гнетущего душу звука всем стало как-то особенно жутко и тошно.

После секундного оцепенения раздался дружный рёв, началась паника. Судорожно хватаясь друг за друга, девушки живым клубком пытались штурмовать ветхий шкаф. Запинаясь и падая в темноте, стремились уползти под кровати. Нюся обречённо завыла, крепко зажав себе рот обеими руками. В душе она продолжала бояться Коменду больше чем любое привидение.

Но Дух Михаила Александровича оказался на редкость проворен. Уже в следующую минуту в коридоре послышалась тяжёлая поступь. Разъярённый Дух стал настойчиво дёргать и тарабанить в хлипкую дверь, готовую слететь с петель. Разбушевался он не на шутку и, свирепо сопя, явно жаждал крови. Когда мятежный Михаил Александрович, окончательно войдя в раж, начал колотить в несчастную дверь ногами, словно гром небесный, раздалось такое знакомое и родное:

– Открывайте, кобыляки чёртовы! Завтра же докладная будет у директора на столе. Я вам покажу, как пьянки с дебоширством устраивать в государственном учреждении. Халды! Всех на улицу повыкидываю, вместе с эньтюдниками вашими.

– КОМЕНДА! – одновременно прошептали Зденка, Нюся и Гульнур, обнявшись, как перед казнью.

Большая Мать отважно включила свет и повелела:

– Лора, иди!

– Да, этой грымзе даже Врубель с Демоном нипочем, – обреченно вздохнула Лора и, достав из заначки сгущёнку, бутылку водки, палку колбасы, как старшая по комнате и умеющая говорить с комендантом на одном языке, пошла успокаивать грозного Духа Общаги.

Не весело было Янке возвращаться домой за полночь. Весь день прошёл в предвкушении намеченного гадания. Чтоб мама Ира отпустила, пришлось зарабатывать очки тщательной уборкой квартиры, демонстрируя безропотную покорность. Но затея неожиданно сорвалась. Подойдя к общежитию, Янка увидела, что окна темны. Боясь ошибиться и нарваться на местное чудовище – Коменду, Янка предварительно кинула в открытую форточку снежок (который и обрызгал гадальщиц, угодив прямо в таз с водой). Тогда, заметив в замороженном окне мелькающие тени, она решилась постучать. Но после того как яркая, обличительная речь Коменды сотрясла мироздание, стало ясно, что пора уносить ноги.

О том, что кто-то отопрёт секретный лаз кочегарки, теперь и думать было смешно. В пакете уныло позвякивало невостребованное пиво. «Странно, – размышляла Янка, – с чего это Коменда так взбеленилась, может, снежок ей в глаз попал? Хоть бы!». А по ночному небу уже вовсю разлилась голубая Фэ Цэ в пастозном замесе с тёмным краплаком и марсом, на сугробы лёг синий кобальт, сверкая кое-где титановыми белилами…

Янка сидела одна на тёмной кухне и смотрела, как пламя свечи исполняет древний танец: «Может, это и хорошо, что покорение общаги сегодня не состоялось. Пиво всё мне досталось с вкусными орешками! Да и свежи ещё неприятные, новогодние воспоминания – прошлое, общаговское приключение, окончившееся трагично». Видимо, весь этот год обещал быть не таким, как все.

Чувствуя, как тоскливое беспокойство овладевает ею, Янка интуитивно потянулась к заветному перстню, отгоняющему печали. Теперь она вообще никогда не расставалась со своим талисманом и носила кольцо на цепочке вместо кулона, как страдалец Фродо из «Властелина колец». Во втором семестре началось «масло», и Янка вынуждена была спасать перстень от лаков и разбавителей. Зато на ладонях теперь темнели несмывающиеся пятна въевшейся краски, как почётный знак принадлежности к избранной касте художников-живописцев.

«Поворожить я и сама могу», – Янка наклонила свечу, и восковые слёзы, пролетая сквозь магическое кольцо, застывали на холодной поверхности воды жемчужной цепочкой. Словно завершив рисунок, капли стали лететь мимо мерцающей фигурки. Подавив удивлённый возглас, Янка вынула из воды восковую стрелку: «Стрела! Опять стрела! Как тогда…»

«Как сильно магия меняет людей!» – вздохнул Гарри Поттер

и почесал копытом плавник…

Справлять Новый год договорилась в общаге. Но мама Ира была на взводе уже несколько дней подряд. О том, что она отпустит Янку в общежитие на ночь, и речи не могло быть. Поэтому, клятвенно уверив родительницу в том, что проведёт праздник по-соседству – у Оксаны (Большой Матери), Янка, пока не дошло до выяснения номеров-квартир-телефонов, пулей вылетела из дома.

Они встретились с Большой Матерью у школы, которую благополучно закончили в прошлом году. По традиции, задорно плюнули на порог родного образовательного учреждения, и с чувством выполненного долга отправились в общагу.

То, что свирепая Коменда не собирается покидать своего логова, наивные первокурсницы выяснили только у дверей общежития. С разбитыми надеждами, густо запорошенные снегом, здесь уже стояли Зденка и Цесарский:

– Эй, старушка, сюда не ходи, туда ходи. Снег башка попадёт!

– Что, не пускают?

– Оказывается, Коменда уходит к своей сестре – гадюке номер два, только ближе к двенадцати ночи, и то только после того, как по всем этажам часовых расставит. Так каждый год! – пояснила Зденка. – Раньше бы нам это знать. Квартиранты наши обратно на свои хаты подались. Подтянутся после полуночи. Робик вообще в училище натюрморт дописывает! У самого температура тридцать восемь. Мы его и так звали, и сяк… А он – это для меня лучший праздник – за любимой работой. Так один там и остался. Маньяк!

– Как бы нам ещё не пришлось ему компанию составить. Я лично домой не вернусь! – уверенно заявила Янка.

– Ладно, дети мои, не плачьте! Папа всё устроит, – успокоил всех Бэтмэн-Цесарский. – Щас Гапоша нам ключик от скульптурки вынесет, ему скульпитэр доверяет. Эх, и чтоб вы все без меня делали?

Как из-под земли, вынырнула сутулая фигура Гапона.

– С вами пойду, – пояснил он по дороге – Не могу там. Шум. Гам. Невозможно сосредоточиться. Коменда уйдёт – Талдыбай свиснет, если, конечно, ещё при памяти будет. Золушок наша малопьющий…

– Хромцов не подстрахует?

– Его как с утра старшаки завербовали, так мы его и не видели. Зазвездился.

Здание скульптурной мастерской с примыкающим к ней гаражом и столяркой располагалось напротив общежития. Удачно было и то, что из огромного окна отлично просматривались входные двери общежития, значит, есть возможность следить за тем, когда отчалит комендантша. В целях экономии мастерская на каникулах не отапливалась. Пробивал «колотун». Всё вокруг было засыпано характерной белой пылью. К тому же нельзя было зажигать свет, чтобы не обнаружить место дислокации.

Не раздеваясь, ребята сели на низкие ящики. Сгруппировавшись тесной кучкой, спрятались за учительским столом так, что из окна их почти не было видно. Гапон зажёг свечку, приладив её на ободранный табурет, заменяющий праздничный стол. Затем, как ширмой, загородил огонёк большой поздравительной открыткой. Достал из карманов четыре яблока и горсть шоколадных конфет. Самую большую конфету Гапон многозначительно протянул Зденке.

– Заботливый ты, братка! – восхитился Цесарский.

– Неужто наш профессор тоже в Зденку втрескался, – шепнула в Янкино ухо Большая Мать – Ну, всё, прощай трактат! Философия будет похерена.

Выяснилось, что у всех, кроме Зденки, с собой имеется по бутылке шампанского. Решено было начинать греться сразу, а не дожидаться талдыбаевского свистка.

На высоких скульптурных столах стояли незавершённые глиняные планшетки – контрольные работы за первый семестр. Где-то в самом тёмном углу, рядом с длинными ваннами, заполненными глиной, едва виднелась и Янкина планшетка с недолепленным рельефом. Ритм одинаковых прямоугольников, возвышающихся в темноте, придавал мастерской жуткий кладбищенский вид. Временами на компанию нападал нервный смех. Тогда Гапон начинал на всех цыкать, делая «страшные» глаза. От этого хохот становился истерическим. Все зажимали рты себе и друг другу и, производя ещё больше шума, падали с ящиков.