Рассветные огни оповестили о скором прибытии и разбудили парня. Протерев глаза, он выглянул за дверь купе, и вдалеке поезда увидел знакомый силуэт. В его голове всплыли сцены из «Лебединого озера».

– Да нет, не может этого быть, – прошептал юноша.

– Что не может быть? – окликнул со своей полки дядя Коля.

– Не может быть, что мы так быстро приехали, – улыбнулся молодой человек. – Пора на выход. Спасибо Вам за прекрасные песни и теплую компанию.

– И тебе, мальчик. Но мы не прощаемся. Ты еще узнаешь обо мне. А с девушкой удачи, желаю найти ее и не потерять вновь.

Петя улыбнулся, собрал вещи и вышел в коридор. Он уже хотел направиться в тамбур поезда, как услышал голос:

– Извините, пожалуйста, могли бы Вы мне помочь?

– Да, конечно.

Юноша поднял глаза и увидел ее. Ту, которую искал так долго. Чье лицо он бережно хранил в памяти. До боли знакомые черные локоны, которые были рассыпаны по плечам и сияющие огромные зеленые глаза.

– Это Вы! – воскликнул молодой человек, но вовремя опомнился. – Меня зовут Петр, а Вас?

– Елена, – улыбнулась ему девушка, а ее щеки загорелись румянцем.

Стук колес поезда отмеривал последние минуты путешествия. На горизонте уже виднелись очертания города. После долгой разлуки с Петербургом, они возвратились домой.

Таня сидела на полу своей собственной комнаты. Правая рука жутко затекла. Она ее разминала как могла: шевелила пальцами, старалась поднимать и опускать, но движения ограничивала цепь от наручников, которыми она была прикована к батареи парового отопления. В голове не было ничего кроме злости.

«Как они могли поступить так со мной? Как же они не понимают? Почему они такие тупые? Они хотят, чтобы я была как они. Трупоеды! Убийцы! Нет! Они не дождутся! Я лучше умру, чем подчинюсь кровавым правилам их жизни!»

Она читала в Интернете, что к ней плохо отнесутся, если она встанет против всех, но она не думала, что так жестоко.

В комнату вошел Антон Николаевич, принес ведро, наполовину наполненное водой. Взглянул на Таню, вздохнул. Таня молча прожгла его ненавидящим взглядом. Антон Николаевич поставил ведро, так, чтобы она могла до него дотянуться и не сказав ни слова, направился к двери.

Целый день в комнату никто больше не заходил. Таня слышала шаги, смех, голоса людей. Людей, которых недавно очень сильно любила, а теперь так люто ненавидела каждой частичкой своей души.

В туалет хотелось ужасно, но воспользоваться ведром не давала гордость.

Вечером вновь открылась дверь. Вошел Антон Николаевич, кинул перед Таней сверток и поставил на пол пластиковый кувшин для холодной воды, который обычно стоял на кухне. Таня скривилась и пнула сверток ногой. Антон Николаевич проводил его взглядом и тихо произнес: – Как хочешь.

Сверток отлетел в угол комнаты и развернулся. Это была подушка, завернутая в шерстяное одеяло.

Антон Николаевич ушел, прикрыв за собой дверь. От его спокойствия Таню взяла такая злость, что она, не думая, схватила кувшинчик и запустила ему в след. От удара о закрытую дверь крышка отлетела в сторону, и вода каскадом брызг хлынула на пол.

Поняв, что воды больше не принесут, а жажда жжет все больше и больше, Таня подтянула колени, обняла их свободной рукой и разревелась:

– Суки! Сволочи! Убийцы!

В соседней комнате увеличили громкость телевизора.

Ее трясло.

Как уснула, она не помнила. Видимо слезы перешли в забытье сна.

Проснулась Таня, почувствовав, что кто-то вошел в комнату. Она подняла голову. В комнате был Антон Николаевич. Подняв подушку и одеяло с пола, положил их на кровать, затем, тряпкой собрал разлитую воду с пола. Ушел.

Таня облизала сухие губы и попробовала сесть. От сна на голом полу, все тело ломило.

Живот сводило тупой болью. Пришлось плюнуть на свою гордость. Придвинув ведро к себе, долго возилась с джинсами. Не так-то просто их, оказалось, снять одной рукой. Сесть на ведро тоже не получилось. Пришлось стоять в раскоряку.

Через час Антон Николаевич заглянул к ней. Вынес ведро. Принес воды.

– Если и эту воду разольешь, то получишь следующую порцию только вечером, – сказал он, ставя перед Таней кувшин, пристально глядя в глаза.

Таня промолчала. Дождавшись, когда он уйдет, она припала губами к кувшину. Вода потекла по подбородку, намочила кофточку, но Таня этого не замечала. Она не могла остановиться, огромными глотками туша пожар, что горел внутри. Выпив половину, почувствовала себя лучше.

Сидеть просто так было ужасно скучно, но наручники не оставляли вариантов.

Где-то в середине дня снова пришел ее мучитель. Протянул ей тарелку с вареным и копченым мясом.

– Будешь?

Таня сжала губы и отрицательно покачала головой. Антон Николаевич пожал плечами, поставил тарелку на стол и ушел. Таня снова осталась одна.

«Он пытается сломить меня. Не выйдет! Я должна быть сильной и не поддаваться на провокации», – Таня сжимала кулаки и старалась не смотреть на тарелку. Старалась не думать о еде, но вторые сутки без еды давали о себе знать. Она выпила еще немного воды. Легче не стало. К тому же запах свежего копченого мяса щекотал ноздри. Желудок ныл и булькал, и бурчал, требуя пищи. Чувство голода, постепенно вытесняя злость, нарастало, но Таня твердо решила не принимать от этих жалких людей подачки.

Ведром воспользоваться пришлось еще раза три.

Вечером Антон Николаевич вынес ведро. После присел перед ней, на корточки, и взглядом указывая на тарелку, спросил:

– Есть хочешь?

– Хочу, но не буду, – одними губами прошептала Таня.

Антон Николаевич вздохнул, поднялся и, положив одеяло и подушку на пол, ушел.

Уснуть и не думать о еде, не удавалось. Холодный пол, если она ложилась на живот, давил на ребра, если на спину– впивался в лопатки. Пришлось свернуть одеяло и лечь сверху. Помогло это слабо. К тому же уснуть мешал голод, а тарелка с мясом его только разжигала. Таня пила воду надеясь хоть как-то усмирить его. В конце концов, она провалилась в спасительную яму сна.

Проснулась Таня от острой рези в животе. Ее тошнило. Голова шла кругом. Сил сдерживать стон не было. Боль острым клинком пронзала живот, скручивая тело в позу эмбриона. Захватила все мысли, каждую клеточку ее тела и не исчезала ни на миг. Таня попыталась, дотянутся до стола, на котором стояла тарелка, но не смогла, но ей это не удалось. Вода больше не спасала.

Когда в комнату вошел Антон Николаевич и увидел Танины муки, он опустился перед ней на колени, приподнял ее голову руками и, глядя в глаза, прошептал:

– Ну, зачем ты так себя мучаешь? Зачем тебе все это надо?

Таня отвела глаза и ничего не ответила. Антон Николаевич положил ее голову на подушку и вышел.

Сколько прошло времени между его уходом и возвращением, Таня не смогла понять. Ей это время показалось вечностью. Каждый вздох давался с трудом и отзывался болью и новыми спазмами. Открыв глаза, она увидела сидящего на ее кровати Антона Николаевича. Он пристально глядел на ее муки. По его осунувшемуся и уставшему лицу и нервным движениям рук, ей стало понятно, как он переживает.

Она тихо прошептала: –Дай.

Сил плакать уже не было.

Он встал, взял со стола тарелку и присел над ней:

– Вот теперь ты готова говорить. Сядь.

Таня, кривясь от боли, села. Их глаза оказались на одном уровне.

– Послушай, – начал Антон Николаевич, – Тебе больно. Нам тоже было больно, когда ты ругала нас, орала как полоумная, кидала едой и уходила из дома. Понимаешь?

Таня кивнула.

– Я все понимаю, молодость, максимализм, к тому же тебе промыли мозги в интернете и еще бог знает где. Мы же не звери. Мы любим тебя. Пойми, я не получаю удовольствия от твоих мучений. Но ты представь, что твои обвинения и крики – это наручники, которые нас сковывают, а наша любовь – это голод. Мы видим тебя, но не можем дотянуться. Понимаешь?