– Вот и повод узнать поближе.

– Вам угодно шутить, – строго заметила мисс Петтигрю.

– Ну, ладно уж, – сдался Фил. – Подожду в спальне.

Мисс Петтигрю, слегка позабавленная, покачала головой.

– Как пожелаете… Сомневаюсь, впрочем, что час, проведенный в холодной спальне, вас обрадует.

– Нельзя же столько времени обсуждать нижнее белье!

– Существуют и другие подробности.

– И что же, мне и послушать нельзя?

– Определенно нет, – отрезала мисс Петтигрю.

– Почему вдруг? Опасаетесь за мою нравственность?

Мисс Петтигрю поднялась со стула и оскорбленно выпрямилась.

– Молодой человек, – сказала она, – я – дочь священника.

– Ну окей, окей. Сдаюсь. Придется уматывать.

«Вот так второсортная американская кинопродукция способствует засорению языка», – строго подумала мисс Петтигрю.

Она сама подала ему пальто. Все это время на лице мисс Лафосс сохранялось выражение легкой отстраненности, как будто ей было все равно, уйдет он или останется, и она просто не хотела вступать в пререкания со строгой матроной. А один раз, думая, что мисс Петтигрю не видит, она даже подмигнула ему. Мисс Петтигрю видела прекрасно, и ее новообретенная вольнодумная половина вполне оценила этот тонкий штрих, так удачно вписавшийся в общую картину их заговора.

– Что ж, до встречи, детка, – сказал Фил. – До скорой встречи.

Он обнял мисс Лафосс и поцеловал ее, словно ему не было никакого дела, наблюдает ли за ними мисс Петтигрю или нет. Вернее, ему действительно не было никакого дела. Мисс Петтигрю нашарила стул и присела. Ее прежней, целомудренной половине приходилось нелегко.

«Целоваться… В моем присутствии. Да еще… столь страстно. Просто распущенность».

Но ее женское сердце предательски наслаждалось выражением неприкрытого удовольствия, написанного на лице мисс Лафосс. И несмотря на явно опьяняющее действие, вызванное ответной страстью мисс Лафосс, Фил тем не менее не забыл, с неизменной вежливостью, попрощаться и с ней тоже.

Последний поцелуй для мисс Лафосс, последняя любезность для мисс Петтигрю, и Фил вышел за дверь.

И не успела входная дверь закрыться за уходящим Филом, как в душе мисс Петтигрю захлопнулась дверь, в щель которой она подглядывала за волнующим миром, полным приключений, любви и радости. На нее снова навалилась усталость, ею снова овладели чувства смятения и беспомощности. Мгновение ей позволено было наблюдать за чужой любовью, но ей самой такая роскошь была заказана. Ежедневные, повседневные страхи и заботы захлестнули ее. Она была всего лишь просительницей, а мисс Лафосс – ее возможным работодателем. Кто такой Фил, чем он занимается, да даже какая у него фамилия – она никогда не узнает, как не узнает и то, почему мисс Лафосс столь страстно стремилась как можно скорее от него избавиться, несмотря на то, что его поцелуи ей столь явно нравились.

Мисс Петтигрю дрожащими пальцами поправила выбившийся локон и приготовилась к привычной пытке – необходимости защищать свои скудные способности.

– Итак, насчет… – начала она, как ей хотелось думать, строго и твердо.

Мисс Лафосс развернулась к ней и схватила обе ее руки.

– Вы спасли мне жизнь. О, как же я могу вас отблагодарить? Нет, больше, чем спасли жизнь. Вы взяли верх над обстоятельствами! Если бы не вы, все бы пропало. Сама я никогда не смогла бы его вытолкать. Я ваш вечный должник.

В голове мисс Петтигрю крутились обрывки строгих отцовских наказов; она ухватилась за тот из них, который гласил: «Не упускай возможность, когда она стучится в дверь». Собрав последние остатки храбрости, она робко заговорила:

– Что ж, в таком случае вы могли бы…

Но мисс Лафосс не слушала. Она заговорила сама, страстно и настойчиво, и на лице ее мисс Петтигрю различила тень виноватой улыбки, будто она осознавала, что просит невозможного, но рассчитывала хотя бы на сочувственное понимание.

– Трепещет ли ваше сердце? – спросила мисс Лафосс. – Не отказывает ли вам зрение?

Сердце мисс Петтигрю именно что трепетало, но в голову ей пришла мысль: «Единожды солгав, кто тебя остановит?»

– Мое сердце не трепещет, – ответила она. – И мое зрение нисколько не отказывает.

– А! – сказала мисс Лафосс с явным облегчением. – Я не ошиблась, вас так просто не сбить с толку. Мое зрение сейчас как в тумане, я слишком взволнована. Знаете, как в детективных романах обычно – все чисто убрано, или по крайней мере герои так думают, а потом приходит сыщик, заглядывает во все углы и находит что-нибудь, оставленную трубку, например, или изучает состав пепла и говорит: «Ага! Скажите, мисс, это вы недавно выкурили тут сигару?» И все, конец.

– Понятно, – сказала мисс Петтигрю, хотя ей было не понятно, а скорее наоборот. Ее воображение нарисовало ей картину: армия полицейских, сыщиков и детективов, чередой входящих в дверь квартиры мисс Лафосс.

– Да нет же, я еще ничего не объяснила. Дело в том, что сегодня утром может зайти Ник. Вернее, я совершенно уверена, что он зайдет, только чтобы меня подловить. Он ревнив до крайности.

И она посмотрела на мисс Петтигрю с выражением, говорящим: «Что ж, теперь я во всем призналась. Я полностью в вашей власти, но знаю, что вы меня не подведете».

Мисс Петтигрю храбро попыталась удержаться на плаву в незнакомом бурном океане.

– Вы хотите сказать, что сегодня утром здесь будет еще один молодой человек?

– Именно, – сказала мисс Лафосс с облегчением. – Я так и знала, что вы все поймете. Прошу, уберите все, что можно заметить, полностью, каждую мелочь, до последнего волоска, – все, что могло бы сказать, что здесь уже побывал другой мужчина.

Волны уже перекатывались над головой мисс Петтигрю, но ей удалось дрогнувшим голосом заметить:

– Наиболее безопасным методом было бы не впускать его.

– А, да. Но этого я никак не могу сделать.

– Почему же? – удивленно осведомилась мисс Петтигрю.

– Я его, в общем, боюсь, – сказала мисс Лафосс.

– Тогда, – сказала мисс Петтигрю храбро, – если вы этого молодого человека боитесь, я открою дверь вместо вас и строго объясню, что вы не принимаете.

– Боже мой! – заломила руки мисс Лафосс. – Но он, возможно, и не станет звонить или стучать. Дело в том, что у него есть ключ. Он откроет дверь и войдет. Но это неважно, я бы все равно не смогла его не впустить, ведь это он платит за квартиру. Так что тут еще это обстоятельство.

– Понятно, – тихо повторила мисс Петтигрю.

Теперь ей и в самом деле было понятно. Ею овладело желание подобрать пальто и шляпку, гордо задрать подбородок и выйти за дверь с выражением оскорбленной гордости на лице. Но вместо этого она услышала, как ее собственный голос слабо предложил:

– Но тогда, быть может… быть может, не стоило приглашать того, другого джентльмена?

– Ах! – вздохнула мисс Лафосс. – Все так сложно. До вчерашнего вечера я не знала, что Ник собирается прийти, и даже тогда узнала только случайно. Мне он сказал, что возвращается завтра. Он уезжал, понимаете? Мне кажется, он… он меня в чем-то подозревает. Ну вот, так что когда Фил сказал, что придет, я согласилась. А потом узнала, что Ник вернулся, но Филу уже не могла отказать, разве что получилось придумать какое-нибудь железное оправдание, а с этим у меня всегда плохо. И ни в коем случае он не должен был ничего заподозрить. Он-то про Ника ничего не знает. Фил собирается финансировать мою новую программу. Понимаете?

– Да, – подтвердила мисс Петтигрю.

В ее груди теснились удивление, осуждение и возбуждение, но сильнее всего в тот момент она ощущала пронизывающую радость. Да, именно радость. К чему притворяться? Вот она – жизнь. Драматичная. Увлекательная. Внезапная. Жизнь другой, лучшей половины человечества.

– Помогите же мне, – умоляющим голосом произнесла мисс Лафосс. – Вы видите, это вопрос жизни и смерти. Вы ведь справитесь?

Мисс Петтигрю замерла. В ней происходила жестокая внутренняя борьба. «Благодетель превыше всего, – любил повторять отец. – Грешника избегай. Грешника отвергай». Ее целомудренное воспитание, ее привычная мораль старой девы – все призывало ее воздеть в возмущении руки. Но ее останавливало накрытое для нее место за столом, чашка с кофе, толстые ломти поджаренного хлеба с маслом на тарелке – ах, знала бы мисс Лафосс, что до них ни капли и ни крошки не побывало еще сегодня во рту мисс Петтигрю.