На блеклых стенах висели плоские плазменные экраны, изредка мигающие и зависающие от чрезмерной нагрузки. На них выводились списки с именами грешников, чьи «дела» подлежали рассмотрению в порядке очереди для того, чтобы определить, куда отправится душа того или иного человека. А вы думали, что это сам Господь лично решает судьбу каждого человека у входа в Рай? Вот ему делать больше нечего! Сначала, когда людей было мало, он еще как-то справлялся с задачей, но с ростом населения Земли пришлось привлечь к делу апостола Петра, посадив его у Райских врат.
Петр, как крепкий хозяйственник, довел ситуацию до абсурда: возле Врат начали скапливаться десятибалльные пробки из душ, ожидающих допуска в Рай. Для того чтобы не лишиться своего поста на ближайших выборах, Петр в короткие сроки создал бездушную канцелярскую машину Чистилища. С того дня именно она притягивала после смерти умерших и стала первым постом на пути в Рай, который не могли пройти грешники, которых в очередь на Небеса вставало большинство.
Я с любопытством изучил расписание на нескольких экранах и немного приуныл: очередь на рассмотрение списка грехов и чистоты души кандидатов растягивалась на сотни лет вперед. Плазменные панели мерцали, наполняя бесконечные коридоры едва слышным гулом. «Иванов И. И. Прелюбодеяние, 69. Время приема – 24.09.2136 года», гласила одна из надписей на экране. Список включал в себя фамилию грешника и, очевидно, его самый тяжкий грех. Смотря на панель, я задумался о том, совершил ли господин Иванов 69 прелюбодеяний, или речь идет о конкретной позе из Камасутры, использование которой ставит под вопрос его попадание в Царствие Господне? Если речь шла о втором варианте, то дела мои были очень плохи.
Моей фамилии ни на одном из экранов даже не было видно. Я понял, что застрял в Чистилище надолго, в связи с чем оставалось только ослабить галстук. Окинув безнадежным взглядом грубые скамейки из темного дерева, расставленные возле стен этого странного места, я и не надеялся найти свободный закуток, однако, именно он и попался мне на глаза.
На скамье сидел невысокий человек с гладкими щеками и глазами чуть навыкате. Его редеющие волосы были зачесаны назад. С откровенной скукой в глазах умерший поправлял безупречно отглаженный рукав пиджака, из-под которого торчала манжета светлой рубашки. Никто из грешников явно не желал сидеть рядом с ним, все души отодвигались от мужчины. Прищурившись, я попытался разглядеть, кто же это такой, и чуть не сел прямо на пол, осознав, что передо мной в очереди из мертвых душ сидит не кто иной, как мой собственный президент.
– Не может быть! – выпалил я, хватаясь рукой за стену.
– Добрый вечер, – в отличие от меня, президент затянул галстук потуже. Все-таки с избирателем общался.
– Вы умерли? – я не был уверен, что именно так стоит начинать беседу с президентом, но что еще я должен был спросить у него, сидящего в Чистилище? Какого цвета у него зубная щетка??
– Ни в коем случае, – достаточно резко отозвался тот, нахмурившись. – Эту ложь распространяют американские агенты, которым выгоден развал России.
– Но вы же между Раем и Адом, – резонно заметил я, обратив внимание на то, что оранжевое свечение Преисподней под местом, которое занимал Президент, горело ярче, чем где-либо еще. – Совершенно точно, вы умерли!
– Я здесь уже четвертый раз, хоть об этом никто и никогда не узнает, – с видом усталой обреченности ответил мне политик. – В Кремле прекрасные врачи, знаете ли. У нас вообще лучшая в мире система здравоохранения. Послезавтра мне предстоит лететь на «тарзанке» над каньоном под Челябинском, а также спасти трех котят прямо в полете. Их заранее посадили на край обрыва еще 3 недели назад. Я никак не могу умереть, я нужен России.
– Вы так уверены… – пробормотал я, впрочем, нисколько не сомневаясь в том, что правителям на моей Родине очень любят продлевать жизнь искусственными способами. Знал бы об этом российский народ, отказался бы финансировать медицину в стране. – И все же когда-нибудь всем придется отсидеть эту очередь, а ведь она не двигается годами…
– К тому моменту, как закончится мой десятый срок, – откашлялся президент. – Мы полностью искореним бюрократию и коррупцию, связанную с ней.
Я не был полностью уверен в том, что хоть кто-то готов дать взятку за то, чтобы быстрее попасть в Ад на веки вечные, но президент определенно разбирался во взяточничестве лучше меня. Мне хотелось сказать, что за особые заслуги его в Чистилище кто угодно вперед себя пропустит, но не решился: кто знает, какие у президента тут связи.
– Откуда в Чистилище бюрократия? – осторожно поинтересовался я. – Разве Божья кара – не самый эффективный механизм в мире, никогда не дающий сбоев? – Произнеся эти слова, я сам понял, что сказал откровенную глупость. Ее подтверждение сидело прямо передо мной, то ли живое, то ли мертвое. Определенно, Божья кара очень сильно запаздывает со своими результатами.
– Здесь управление осуществляется представителями… м-м-м, как бы так лучше выразиться? Обеих сторон, совместно. Естественно, это очень сильно тормозит процесс рассмотрения дел грешников, ведь власти даже между собой не могут договориться, – милостиво пояснил президент. – Представители Ада жалуются на перенаселение и отсутствие выделений на его содержание бюджетных денег Вселенной. Посланники Рая – вообще отвратительные типы, узурпировали власть, слова им поперек не скажи, производят тщательный отбор, долго оценивая каждую кандидатуру на прием в Царствие Небесное. Вот такая вот демократия, кошмар.
Внезапно президент замолк, уставившись выцветшими глазами в одну точку. Мне показалось, что ему плохо, возможно, инфаркт, но я тут же вспомнил, что мы и так уже в Чистилище, у грешников тут проблемы куда более серьезные, чем перебои в работе сосудистой системы. Просидев без движения несколько секунд, мужчина резко дернулся, изогнув грудь «колесом». Силуэт президента, до этого четкий и осязаемый, начал «мигать», теряя очертания и превращаясь в мутную кляксу.
– Всего хорошего, молодой человек, – пробурчала клякса со знакомыми с детства интонациями. – Явитесь родственникам во сне, попросите их голосовать за меня…
– Нет уж, – передернулся я, когда президент исчез, все еще не веря в реальность происходящего. – Еще один смертный грех я не совершу, пожалуй…
После того как я остался один, никому более из присутствующих в Чистилище не интересный, тяжелые мысли одолели меня с головой. На моих глазах человека вернули к жизни, вытащили «с того света» так, чтобы он мог жить дальше. Почему врачи не спасли меня? Ведь я тоже мог бы вернуться, сколько же у меня осталось незаконченных дел на земле? Мне стало интересно, отпускают ли души грешников, как в фильмах, для того чтобы они могли завершить все начатое? Впрочем, ответ на свой вопрос я получил очень быстро, когда мимо меня прошел зареванный, но такой же мертвый, как и остальные, главный подрядчик длительного строительства в Санкт-Петербурге футбольного стадиона «Зенит». Нет, никого заканчивать свои дела из Чистилища не отпускают, так они и останутся незавершенными.
Сейчас я уже не помню, сколько именно времени мне довелось провести между Адом и Раем, его там не существует. Мне показалось, что прошли недели, хотя на самом деле по мою душу явились гораздо раньше, чем следовало бы. А все потому, что все адвокаты попадают в Ад…
* * *
Ахат эсрэ, тевет
«Эрев тов[2], милый отец! Поскольку я так и не получил от тебя ни одной весточки, мне захотелось еще раз обратиться к тебе. Скорее всего, мое первое письмо попросту не дошло в место доставки, принимая во внимание весь тот бардак, который творится сейчас в Структуре. Все мы, отец, так или иначе состоим у тебя на службе, но я вот не допускаю в своем небольшом отделе такой беспредел и разгильдяйство, как некоторые.
Отец, твой последний проект просто прекрасен и очень оригинален, только ты мог выдумать нечто, что поставило всю Структуру с ног на голову. Та пара, которую ты привлек для эксперимента, они просто чудесные! Мои братья обожают их, ни на шаг не отходят от этих существ. Больше всего с ними подружился Л., ему очень интересны все обстоятельства их жизни. Он говорит с ними на протяжении целых дней, я волнуюсь, не утомит ли Л. наших друзей своими расспросами. Некоторые темы, которые он поднимает, впрочем, неуместны, отец, но это же Л., чего от него ожидать? Все же мне хотелось бы побеседовать об этом с тобой более подробно, если можно.
Я так скучаю, отец; когда мы виделись в последний раз? Кажется, весь мир сошел с ума, вся Структура крутится сейчас вокруг нашей подопытной пары. Понимая всю важность точного исполнения любых твоих указаний, я не всегда могу уяснить себе, почему при их появлении ты совсем позабыл о своих детях.
Многие из нас работают для тебя каждый день, в том числе и я сам. На днях мне удалось поймать Л. в его свободную от труда минуту, чтобы он рассказал мне что-то о тебе. С ним тяжело общаться, в его голове полная сумятица. Он пылко говорил об участниках нашего проекта, предлагал какие-то идеи в их отношении. Я резко одернул его, попытавшись напомнить про субординацию: главный у нас ты, отец, а уж никак не Л. Неужели он не понимает, что поставит все наше дело на грань срыва, если захочет вести деятельность без согласования с тобой? Но он, кажется, не осознает этого, пытаясь анализировать твои решения, отец. Ему что, делать нечего? Все твои дети так заняты в Структуре, работа над проектом наша только началась. Ани ло мэвин[3], отец!
А ведь ты все равно любишь Л. больше, чем других из нас, не так ли? Если ты так же любишь и меня, прошу, присмотри за ним, чтобы не пошло прахом все то, над чем ты каждый день корпишь по службе. Если все сорвется, то что станет с нами? Сможем ли мы чем-то тебе помочь?
Если ты не забыл обо мне, занимаясь своей работой, умоляю, пришли хоть какую-то весть. Я готов увидеться с тобой в любой время, прошу, отец, нам нужно поговорить. Или хотя бы побеседуй с Л., наставь его на верный путь. С ним-то ты общаешься гораздо чаще…
Твой сын»
