И вот вдруг такое откровение у Цвейга по отношению к человеку, смысл жизни которого, очевидно, заключался как раз в этом: взаимоотношения мужчин и женщин, причем как раз половые, то есть эротические! Его целью было ведь не плодить детей – его целью была радость жизни и ее познание. «Я жил философом…». Казанова, по мнению Цвейга, был не только философом, но, несомненно, поэтом. Меня поразил тот поток искренней симпатии, восхищения, любования жизнью профессионального любовника, явная «белая» зависть к нему со стороны писателя вполне серьезного, который высоко котировался в обществе и вовсе не считался легкомысленным. Он ведь писал о многих великих людях – о Магеллане, Стендале, Достоевском, Мессмере, Фрейде…

Это было открытие. Я-то ведь всегда догадывался, что скрываемая, «стыдная» сторона жизни очень, очень серьезна, с нее начинается все! Мы же родились все в результате «стыдных» взаимоотношений! Как же они могут быть несерьезны и не важны?! Закрывать глаза, стыдливо задергивать занавес, гасить свет – разве это выход? Совокупляются, рожают детей и растят их все животные – обезьяны, кролики, медведи, шакалы, – чем-то ведь отличается человек от них! Чем? Разве не важно это исследовать и понять?

А у меня лично, к примеру… Да ведь эта сторона жизни важнее, чем все университеты вместе взятые. Личность человека – мужчины, женщины – формируется через это. Как же можно не отнестись всерьез? Что мне сам по себе университет, зачем? Что мне «материальная обеспеченность», если я не знаю, как жить так, чтобы она, жизнь, приносила радость? Человек живет в обществе – как же добиться, чтобы жизнь с другими была не в ненависти и зависти, а в согласии и любви? То, что я видел вокруг себя, главным образом была ложь. Вся история человечества пропитана ненавистью. Почему? Не оттого ли, в частности, что в одном из самых главных вопросов жизни – мужчина и женщина – торжествовало всегда и торжествует до сих пор именно это: ненависть друг к другу, непонимание, противостояние, борьба и – бесконечная ложь?

У меня же, увы, после Раи пока что никого не было. Хотя просто встречи с девушками иногда бывали, но они не заканчивались ничем… Я все еще тыкался, как слепой котенок. Смешно, конечно, хотя бы даже отчасти сравнивать себя с Казановой или брать его себе в пример – с моими-то ничтожными материальными возможностями, в нашей замордованной партией и правительством стране, где уже столько попыток сделано, чтобы превратить женщину в рабочую силу и инкубатор для производства все новых «строителей социализма», – какая уж тут радость жизни и приобщение к празднику полового соития… И все же я был уверен: истина в том, что писал Цвейг о Казанове. Мы плаваем в море лжи. Всеми силами надо из него выбираться, чего бы это ни стоило. Иначе просто и жить нет смысла.

Как-то однажды в газете увидел объявление о творческом конкурсе в Литературном институте имени А.М.Горького. И подумал: а что если попробовать? Сам институт мне, пожалуй, не нужен, но интересно: как оценят на творческом конкурсе мои первые робкие сочинения? В несколько журналов, кстати, я их уже предлагал – полный финиш. Там, как я понял, просто не знали, что с ними делать – они ведь, с их точки зрения, как бы и ни о чем… Кроме упомянутых трех рассказиков, был у меня еще и очерк об Алексее Козыреве – как познакомился с ним на рынке, как поехал к нему в Малое-Семино, что узнал… По условиям конкурса нужно было прислать не меньше 35 страниц машинописного текста. Можно и неопубликованное. Как раз столько у меня и набралось. Запечатал я их в конверт и послал.

И каково же было мое удивление, как писали в старых русских романах, когда вдруг получил маленький конверт с официальным уведомлением, что творческий конкурс я выдержал и допущен к собеседованию, которое проводится перед экзаменами, которые, в свою очередь, состоятся в… И так далее. Трудно было поверить своим глазам. Может, ошибка?

Поехал в институт, удостовериться и посмотреть. Все верно, я в списках. Поговорил с человеком, который учится здесь уже три года. Он настойчиво убеждал, что пройти творческий конкурс нелегко – здесь десятки человек на одно место! – а следовательно мне нужно немедленно начать серьезнейшим образом готовиться к экзаменам и к собеседованию.

– Люди со многими публикациями творческий конкурс порой годами пройти не могут, а вы с неопубликованным… Вам просто сказочно повезло! Я бы на вашем месте… На следующий год вам вряд ли так повезет, вы что! Куйте железо, пока горячо!

Но я поступать пока что не собирался. Не забылся Университет, я всерьез опасался, что здесь тоже будут учить меня писать не то, что думаю, а что надо по каким-то «социальным» причинам, «в виду серьезного международного положения», согласно учению марксизма-ленинизма, потому что «Партия велела» и так далее. Да, конечно, рассказы мои о другом, а их, тем не менее, оценили, но… Одно дело конкурс, а совсем другое…

И я на собеседование не пошел.

Но прошел год – я опять работал на заводе, хотя и собирался окончательно уходить и заниматься только писательством и фотографией. Решил опять послать рассказы на конкурс, и если пройду, то, может быть, попробовать поступить: надо же иметь диплом о высшем образовании («поплавок»)! К тому же в институте, я надеялся, будут учить не только верности партии и правительству, но дадут какой-то комплекс знаний.

И – вот удивительно! – опять прошел творческий конкурс!

Собеседование выдержал удачно. Потом сдал экзамены и – поступил на заочное отделение. Не знаю, правда ли, но говорили, что первоначальный конкурс был – сорок человек на одно место…

А в Ленинскую библиотеку продолжал регулярно ходить. Туда ведь, ко всему прочему, ходило много молодых симпатичных девушек, а потому сама атмосфера всегда была для меня праздничной: милые лица, мимолетные веселые взгляды, очаровательные фигурки, улыбки, аромат духов… Постоянное напоминание о том, что… Сад в цвету, одним словом. И – вдруг?… Может быть…

В тот раз в читальный зал пришел вечером, в субботу. Накануне на заводе настроение было мрачное, ночью, утром и днем тоже. В институте мне уже очень не нравилось: ни одной экзаменационной сессии пока еще не было, но были уже «творческие семинары», и они произвели на меня впечатление самое тягостное. Мне казалось, что это сборище слепых и глухих, и я уже задумывался над вопросом: почему прошел творческий конкурс? Да еще дважды! Не было ли там какой-то ошибки все же?… Надо бы сходить на кафедру творчества и, если позволят, поинтересоваться рецензиями, которые наверняка же писали на присланные мною рассказы. Почему меня вообще приняли? Ведь другие из принятых пишут совсем о другом, а мои рассказики на первом же «обсуждении» так раздолбали, что я до сих пор не могу прийти в себя и не могу заставить себя ходить на эти самые еженедельные «семинары». Все – то же самое… Молодые ребята, а мололи жуткую чепуху. Уже зомби, что ли?

В общем читальном зале длинные широкие столы, и за них, друг напротив друга, садятся читающие. Сел и я, взял какую-то книгу, раскрыл. Настроения читать совершенно не было, я огляделся и почти напротив увидел весьма милую девушку, брюнетку в коричневой кофточке. Она вдруг тоже подняла глаза от какой-то книги, что была перед ней, наши взгляды встретились… Искра сверкнула… Она отчасти похожа на мою сестру Риту, подумал я, но вдвое моложе и красивее. И вот сначала как бы случайно, ненароком, а потом все чаще и открыто мы уже посматривали друг на друга, а вот она уже и весело улыбнулась… Мне. Все-таки мы честно досидели до звонка в половине одиннадцатого – предупреждение о скором закрытии читального зала, – она встала, собрала свои книги, довольно большую стопку, и пошла сдавать. Я тотчас взял свою единственную книжку и, обойдя стол, стал догонять девушку. Тотчас отметив, разумеется, что фигура у нее отличная – и грудь, и талия, и все, что ниже… А потом она, видимо, нечаянно уронила маленькую книжечку из своей большой стопки, я тотчас кинулся, поднял и протянул ей. Она, конечно, заулыбалась. Она сдала свои книги, сдал и я, тотчас оба направились к выходу. Догнал ее уже на улице.