Evening, наш дорогой Арчил! This is Артем нам поручил Звездный отметитъ birthday, Вручить подарок, что в London купил! Сам он сказал: "Excuse me, please! Дома вопрос давно завис!" Дома… здесь для Артема, Увы, готовят ужасный сюрприз. Чтоб не смогли иметь его Прямо in Sheremetjevo, С нами, его послами, Общаться будешь ты вместо него. Труден был путь далекий наш: Вместе пересекли Ла-Манш, Вместе не спали в Бресте, Чтоб на таможне не сперли багаж. Вот он, подарок дорогой! Странно, но он ровесник твой! Дата была когда-то Его рожденья: год двадцать шестой. Что же хотел сказать Артем? Все же подарка смысл в чем? Литр, сюда залитый, С годами лучше и крепче притом! Darling, и ты живи вот так, Чтобы не постареть никак! Сила пускай Арчила С годами крепнет, как этот коньяк! К 10-летию театра Григория Гурвича "Летучая Мышь" 1999 г. В соавторстве с М. Борисовым Обращаясь к Директору Центрального Дома Актера Маргарите Эскиной (На мотив песни "Помнишь, мама моя, как девчонку чужую") Львович и Борисов: Помнишь… мама моя! Как мальчишку чужого Привели к тебе в дом, у тебя не спросив. Тихо глянула ты на него… на такого, И заплакала вдруг, обо всех позабыв, И про нас позабыв! Ты его окружила теплом и заботой, Для него свое сердце рвала на куски. Целовала его за любую работу, Ну а нам хоть друг друга целуй от тоски, От зеленой тоски. На мотив трио из оперетты "Белая акация": Мы тоже в старом зале И пели, и плясали, Мы тоже сочиняли, Капустники писали, Нам тоже был любимым старый дом. Но ты ценила выше Всегда творенья Гриши, Не Бори и не Миши, А лишь творенья Гриши, А нас воспринимала ты с трудом. Эскина: Ах, Боря! Ах, Миша! Всех детей я одинаково любила, как могла, Но Гриша так пишет, Я невольно за репризы ему сердце отдала Слух ходит в народе Будто Гурвича в «капусте» я нашла. Львович и Борисов: А после в Гнездниковском При зрителе Московском, При зрителе Московском, Внезапно в Гнездниковском Он театром прогремел на всю страну. Мы сами режиссеры, В профессии матеры, В профессии матеры, Мы тоже режиссеры, А с театром до сих пор ни тпру ни ну. Эскина: Ах, Боря! Ах, Миша! Было время – народилось театров целый миллион! Ходила, просила, Помогать таланту надо – это для меня закон. Их много, ей-Богу, Но летучим оказался только ОН! Львович и Борисов: Так в жизни не бывает — Кто этого не знает! Кто этого не знает — Так в жизни не бывает, Чтоб без завода тикали часы! Ведь мы его не хуже И в талии не уже! Мы в талии не уже — Ничем его не хуже, Усы у нас такие ж и носы! Эскина: Ах, Боря! Ах, Миша! Что же делать – я открою вам заветный свой секрет! Пусть люди не судят — Ведь об этом говорю я первый раз за десять лет! Скажу я: люблю я! Для меня средь вас дороже Гриши нет! Львович и Борисов рыдают. Борисов (вытирая слезы): По законам жанра, когда слов больше нет… Львович: (Канкан. Исполняется руками!) Несколько коротких дифирамбов симпатичным людям Роману Карцеву: Ты на кого другого посмотри — Такой большо-ой – вчерашний и на три… А вот выходит Карцев выступать — Малэсенький – сегодня и на пять! Александру Михайлову: И сам большой, и твой талант большой, И так поешь, что мог попасть в Большой… Но ты всегда был очень скромным малым, И потому довольствуешься Малым! Александру Панкратову-Черному: Не езжай ты, Саша, в Голливуд, В логово расизма распроклятого: Там при первом крике: «Черных бьют!» Тут же все рванут лупить Панкратова! Алле Суриковой: Мне говорил знакомый рэкетир, Мешок боксерский колотя, бывало: "Пособия нам лучше не найти, Чем драки в фильмах Суриковой Аллы! Караченцев Ярмольнику – в мурло! У Табакова нож торчит в лопатке!.. Не-ет, мы, когда наедем на кого, Ей сумками отстегиваем бабки!" |
