Ну хоть бы кто вспомнил о перспективе и светотени! О красках упоминалось, но не в значении «пронзительно-белая» или «отчаянно-желтая», а в смысле цен и разнарядок.
В такие моменты он раскладывал снимки на столе. Как бы заслонялся ими от утренних впечатлений.
Теперь думал о заседании с некоторой снисходительностью: сколько бы докладчики не стучали в тамтамы, он под защитой этих дам.
Особенно рассчитывал на поддержку Тамары Платоновны Карсавиной. Это ее запечатлел самый важный для него снимок.
Знаменитая балерина опиралась на локоть и смотрела во все глаза. Сколько десятилетий прошло, а мгновение длится. Кажется, и сейчас их разделает не время, а глазок фотоаппарата.
Карсавина на столе
На кого-то во время съемок находило вдохновение. В том смысле, что бесстрашие - и есть вдохновение. Вдруг ей начинало казаться, что невозможного нет.
Однажды Тамара Платоновна сняла с себя все, но вдохновение так не пришло. Только больше отстранилась. Всем видом показала, что в общем-то тут ни при чем.
А в другой день почувствовала себя совершенно умиротвореннно. Мало того, что сняла с себя все, вплоть до цепочки с крестиком, но и легла на ковер.
Это еще не самые откровенные фото. Есть снимки, запечатлевшие ее в балетной пачке.
Кто-то за письменным столом пишет или читает, а она на письменный стол легла. И так ловко, что не потревожила вещей и предметов.
Обогнула стопку книг, легко миновала вазочку, не пересеклась с пилочкой для ногтей.
Так и слышится: «Ап!» Этим восклицанием завершает номер цирковая наездница. Как бы говорит: ну какая я молодчина! вот что мне по плечу!
В четырнадцатом году в «Бродячей собаке» Карсавина танцевала на зеркале.
Вы когда-нибудь так пробовали? Чтобы под ногами был не пол, а гулкая, уходящая в даль, глубина.
Будто не танцуешь, а летаешь над гладью вод, и краем глаза видишь свое отражение.
В то время ценилось только самое оригинальное, но этот вечер запомнился надолго.
Знали бы посетители «Собаки», что семь лет назад Тамара Платоновна фотографировалась на столе. Рядом с кулисами ей было не так уютно, как в окружении вазочек и книг.
Сколько в жизни минут?
Эберлинг вдруг начал перечитывать старые письма. Несмотря на то, что дело это совершенно безнадежное, мысленно набросал кое-какие ответы.
Как видно, это и есть старость. Если ты томишься оттого, что все случилось так, а не иначе, значит молодость позади.
Не просто взываешь к минувшему, но восклицаешь. Уже не прагматическое «Ап!» приходит в голову, а поэтическое: «Явись, возлюбленная тень».
Пытаешься столь нетривиальным способом поколебать трясину прошлого. Когда-то мог не распечатать ее письма, а теперь надеется, что она хотя бы подмигнет.
Нет, не подмигивает. Только улыбается и делает этак ручкой в знак окончания своего восхождения на письменный стол.
Еще Альфред Рудольфович мучается тем, как это лучше назвать. Прежде не задавался такими вопросами, а теперь ему непременно надо уточнить.
Скорее всего, так. Соединил в этом определении ее давнишнюю улыбку в диафрагму и свои сегодняшние сомнения.
Бывают такие минуты, - за многие годы их наберется всего несколько!, - которые на самом деле не минуты, а вся жизнь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. АЛЬФРЕД И ТАМАРА
Театральная улица
Эта улица с венчающим ее театром - своего рода памятник классическому балету.
Значит, не зря Росси любил Петипа. Все восхищался тем, как удачно у него короля играет свита, а потом решил попробовать сам.
А что если улица тоже начинается увертюрой? Так и движется не спеша, пока не встанет во весь рост Александринский театр.
Именно ради театра улица и замышлялась. Он вытекает из нее с той же неизбежностью, с какой Волга втекает в Каспийское море.
Свои мемуары Карсавина назвала «Театральная улица». И, надо сказать, нисколько не преувеличивала. Пусть это не единственный ее маршрут в русские годы, но все же магистральный.
С первых же страниц веришь автору. Понимаешь, что если она о чем-то умалчивает, то тут имеются серьезные причины.
К примеру, Тамара Платоновна не упомянула фамилии первого мужа. Назвала адрес, описала мебель в их квартире, и этим ограничилась.
Понимала, что произнести его имя и фамилию - значит указать на него пальцем.
Вот он, Василий Васильевич Мухин. Некогда служил в Кредитной канцелярии, состоял в родстве с нынешней эмигранткой и супругой английского дипломата.
Этих немногих сведений хватило бы для ареста, но она вовремя спохватилась. Уже тем отвела от него подозрение, что не сказала ничего конкретного.
Даже их венчание, имевшее место 1 июля 1907 года в Училищной церкви, умудрилась обойти.
А ведь это важнейшее для нее событие, случившееся на Театральной улице!
Можно сказать, завершение сюжета. Всего в нескольких десятках метров от того класса, где она делала первые упражнения, начинался путь во взрослую жизнь.
И на пригласительный билет, где говорилось, что «Анна Иосифовна и Платон Константинович Карсавины просят… пожаловать на бракосочетание дочери…»·, не бросила прощального взгляда.
Непросто проявлять сочувствие на расстоянии. Вроде обо всем подумаешь, но что-то важное все равно упустишь.
Удивляешься такой опрометчивости. Хоть и знала, что фамилию называть не стоит, а продукты отправляла исправно.
Как видно, Тамара Платоновна уповала на то, что на ее бывшей родине голова часто не знает, что делает хвост.
К примеру, голова штудирует ее воспоминания по-английски, а хвост проверяет посылки.
Как-то не представить, что при этом они переговариваются.
– Вот читаю мемуары Карсавиной.
– Уж не та ли это Карсавина, что регулярно подкармливает бывшего супруга?
Что-то не сходится. Скорее, вообразишь нос, который разгуливает, не спросясь разрешения своего владельца.
Правильнее все-таки сказать «разгуливал». После отъезда Тамары Платоновны в Европу многое изменилось до неузнаваемости.
Да и вообще, вы верите в то, что ареста можно избежать? Если кому суждено оказаться в лагере, то не сомневайтесь: придут и возьмут.
Тамара Карсавина на сцене и дома
Именной указатель для своей книги она сделала сама. Не стала обращаться к мужу или подругам, а тщательно выписала все имена и фамилии.
И в прежние годы свое рвение проявляла не только у станка в классе. Мало того, что делала переводы, но еще читала ученые трактаты.
Для выпускницы Бестужевских курсов это качества похвальные, но танцовщица без них легко обойдется.
Совсем другие у нее предпочтения. Хорошо, если владеет прыжками и заносками, но еще лучше, если вступит со зрителями в непосредственный контакт.
Тут сам Директор Императорских театров Теляковский следит в оба. Увидит, что кто-то отлынивает от своих обязанностей, и непременно отчитает.
– Вы никогда не ужинаете с рецензентами, - наставляет он Карсавину, - поэтому они к Вам и придираются.
Теляковский знает, что жизнь и сцена взаимосвязаны. Поэтому от актрис он ждет уверенного поведения по обе стороны рампы.
Сколько не упрекай Тамару Платоновну, она все равно обойдет рецензентов стороной.
Еще рассердится. Ну что это они все путают! Совсем не актеры, а умеют дышать только воздухом славы!
Тут не в рампе дело, а во внутренней границе. Она-то сама точно знает, где кончается жизнь ее героини и начинается ее собственная. И другим советует об этом не забывать.
Когда кто-то начнет с ней разговаривать так, будто она Жизель, балерина сразу даст понять, что тут какая-то ошибка.
