Мне придало некоторой уверенности то, что король нашел меня прелестным, и я чуть не заплакал от облегчения, когда его советник согласился. Вы можете подумать, что мне, учитывая то яркое описание моей внешности, что я привел выше, совершенно не требовалось их одобрение. Скорее всего, вам отвратительно мое болезненное тщеславие. Но нужно понять, что у меня за все пребывание с лордом Риедичем не было никого, с кем я бы мог поговорить по душам, – я годы рос, как придорожная трава. Не было других рабов, чтобы меня поддержать. Повару я всегда не нравился, а лорд Риедич приходил в неистовство, если другой мужчина даже просто смотрел на меня два раза, поэтому я старался при любой возможности избегать его гостей.
Я рассматривал себя в зеркале, когда приводил в порядок волосы или увлажнял кожу, и хотя отражение не говорило мне, что я уродлив, но я видел, что любимым ребенком больше не был. Я переживал, что больше не привлекателен, не по сравнению со свежими лицом юными девственниками, только что покинувшими семинарию. Высокие юноши с высокими скулами и широкой грудью – уже не невинные херувимы, и неважно, насколько чувственны их губы. Красота составляет девять десятых из того, что есть у эроменоса, и умения почти ничего не стоят, если нет базовой привлекательности.
Мне требовался кто-то, кто будет желать меня достаточно сильно, чтобы оценить одну десятую. Кто-то состоятельный.
Я отчаянно желал обрести дом.
– Сколько тебе лет?
– После летнего солнцестояния будет девятнадцать, милорд.
– Слишком взрослый, мой король, но, учитывая его худобу, он все равно должен пойти по хорошей цене.
Видите? Очень хорошо, что лорд Риедич ограничивал меня в еде.
Король с задумчивым видом осмотрел меня.
– Я думаю, он чересчур худой. Разве это здоровый вид? Только беспощадных волков может заинтересовать хилый ягненок, – от его слов я содрогнулся. Я не мог позволить себе перебирать, не сейчас, но я бы предпочел милосердного господина.
Наклонившись вперед, лорд Веро взял меня за мочку уха, чтобы лучше рассмотреть.
– Кожа не тронута, – он выпрямился и зашел мне за спину, пристально осматривая. – Лорд Риедич пометил тебя?
– Нет, милорд.
– Ни пирсинга, ни татуировок?
– Нет, милорд.
Лорд хмыкнул.
– Необычно. Как ты может это объяснить?
– Думаю… – я запнулся. Я сам никогда этого не понимал до конца. – Простите, милорд. Я думаю, он решил не утруждать себя. Однажды он заговорил со мной о клейме. Но так ничего и не сделал, – если честно, я считаю, он утратил интерес, как только понял, что я не испытываю страха по этому поводу.
Повернувшись к королю, лорд Веро сказал:
– Государство от этого только выигрывает. Если он непомечен, его цена возрастет.
До этого хранивший молчание, король Оргуд заговорил:
– Думаешь, лорду Нигеллю он понравится? – советник недоверчиво посмотрел на короля, вопросительно приподняв бровь, но монарх продолжил: – Ты же видишь, сколько в нем гнева. А в последнее время стало еще хуже. Я переживаю, чтобы это не начало сказываться на боевом духе войск. Возможно, подобное создание станет хорошей отдушиной. У мальчика есть нужное воспитание.
– Он выше, чем лорд Нигелль. На хорошие десять сантиметров.
– Лорд Иган был высоким. Как и простолюдин, которого лорд Нигелль привел домой, когда был юношей. И тот калека, которого он навещает. Думаю, у него слабость к высоким.
Лорд Веро поморщился при упоминании имени другого вельможи, но кивнул.
– Возможно, мой король. Это могло бы помочь избежать еще одного скандала.
– Почти скандала, Веро, почти. Тогда ничего не случилось.
– Лишь благодаря вашим быстрым действиям, мой король.
Монарх рассеянно кивнул, соглашаясь.
– Но если у него будет мальчик…
– Смею сказать, даже если все будет происходить публично, сомнительно, что лорд Нигелль примет это с благосклонностью. Разве что подарок будет от вас, – лорд Веро замолчал, а потом склонил голову и добавил: – Прошу прощения, мой король.
И верно, если так разговаривать с царской особой.
Король, думаю, позабавленный, тихо рассмеялся, но в смехе слышались гневные нотки.
– Это излишне. Ты прав, именно из-за твоей прямоты я держу тебя при себе, – в последний раз окинув меня взглядом, он хмыкнул. – Отведи его к лекарю и проследи, чтобы до аукциона его хорошо кормили. Ему достаточно четырех лет с тем шакалом, а я хочу, чтобы он привлек внимание и карманы высшей знати.
– Да, мой король.
А потом они оставили меня одного. Я отряхнул от пыли свою одежду и надел ее. Вновь опустился на пол, обхватил колени руками и задрожал.
========== Часть 3 ==========
«Королевский аукцион», как было написано на афишах, состоялся девять дней спустя летним утром, вскоре после рассвета. Событие было предано широкой огласке как грандиозное мероприятие, где каждый мог оказать помощь своему государству, если, конечно, обладал достаточными средствами, чтобы потратиться на подержанные предметы роскоши.
Я мало знал о том, как было устроено правление северных стран. Лорд Риедич не хотел, чтобы я хоть в чем-то был сведущ, и держал меня взаперти в своем имении, не допуская к имеющемуся там жалкому подобию библиотеки и – из-за приступов бешеной ревности – то и дело выказывая подозрение, даже когда я заговаривал с разносчиком. Те малые знания, которыми я обладал, были получены мной в семинарии Эроса еще ребенком: в то время как монарх занимался национальной безопасностью и внешней политикой, некоторые государства переняли определенные аспекты политики внутренней.
Теперь, после ареста моего бывшего господина, я узнал, что продажа конфискованного имущества на аукционе была важным источником государственного дохода. Сегодняшние торги были поистине грандиозными – в чем имелась немалая заслуга богатства лорда Риедича – и только ленивый не знал о них. Была выставлена на продажу вся собственность лорда: мебель и ткани, предметы искусства и драгоценности, вклады в предприятия, титулы с землями и, конечно, я.
Я оказался не единственным рабом на продажу. Еще были две женщины, имущество их господина изъяли за долги. Старшая была поваром – седеющая женщина с простоватым лицом и суставами, тронутыми артритом. Она сидела рядом со мной на лавке, пока мы дожидались очереди, и гладила меня по голове, будто ребенка успокаивала. Хотя, думаю, больше находила в этом успокоение она, чем я. Рабыня нервничала, а кто бы нет? Но, по правде, ей мало чего было бояться. Для повара возраст скорее считался преимуществом, ведь он говорил о приобретенном с годами опыте и обещал большое разнообразие блюд. За нее дадут немало, и она почти точно попадет к хозяину, который знает, как сберечь свои вложения.
Вторая, наверное, лет на двадцать младше первой. Повариха сказала мне, что та была наложницей, с возрастом переставшей вызывать желание у господина. Дача вольной стареющим рабам, особенно заклейменным, строго регулировалась и облагалась большими налогами. Поэтому ее оставили в хозяйстве, но обучили убирать и прислуживать, чтобы она отрабатывала содержание. Сегодня она отправится к новому хозяину. Я ставил на вдовца со средним достатком, которому нужна женщина, чтобы приносить завтрак, стирать белье и, когда господин пожелает, ублажать его ртом. Нечто вроде жены – но такой, у которой нет семьи, куда она смогла бы сбежать, если хозяин изобьет ее со слишком большим энтузиазмом.
Она все еще была красива. Стройная и крепкая, с высокими скулами и темными чарующими глазами. Увидев ее, я поприветствовал женщину своей самой широкой улыбкой, полагая, что мы находимся в одинаковом положении. В ответ раздалось ругательство, затем она уселась в углу и отсутствующим взглядом уставилась на ручку двери. Но я понял, что мне безразличен ее гневный выпад. Мои почти двадцать против ее за тридцать. Не такое уж одинаковое положение. Я промолчал, оставив женщину в покое.
Этот аукцион был семейным делом. И все семейство относилось к нам с добротой, если не с лаской. Я знал, их волновала лишь выгода, ведь спокойный раб пойдет за большую цену, но все равно я был благодарен. Одна из дочерей рано утром подготовила меня к торгам: смазала маслом и сильными руками размяла все тело, затем на талии повязала льняной отрез пурпурно-золотого полотна, красивым узлом закрепив его на моем правом бедре, в пупок вставила фальшивый рубин и до блеска расчесала волосы. Девушка занималась мною более получаса, ублажая мое тело и эго, уверяя, что она не зря потратила на меня время и что за меня дадут хорошую цену благодаря ее усилиям. Ее прикосновения стали для меня большим наслаждением, они были нежнее всех ласк, полученных мной с тех пор как я покинул семинарию.
